Цивилизация
— В этом году группе «Винтаж» исполняется 15 лет. Сложно ли поддерживать отношения в коллективе на протяжении столь длительного периода времени?
— Отношения поддерживать легко и приятно, когда вас с партнером объединяет одно дело, когда у вас одни и те же цели — и ты неистово хочешь добиться результата. Именно так все происходит в группе «Винтаж», и я этому безумно рада.
— При этом пару лет назад «Винтаж» все же распался — хоть и на непродолжительное время. Как сейчас дела у группы, что ждать поклонникам?
— Все знают, что в какой-то момент у нас был кризис. Чтобы все продолжилось, нам пришлось на год расстаться с Алексеем (Алексей Романоф, композитор и саунд-продюсер группы — «Газета.Ru»), это была такая перезагрузка. Сейчас мы готовы продолжить наш долгий путь вместе со свежими силами.
Мы готовимся к большим сольным концертам: 10 октября — в Москве, 14 октября — в Санкт-Петербурге. После мы отправимся в тур по городам, постараемся максимально сохранить шоу уровня двух столиц для всех площадок. Это будут золотые хиты в новых аранжировках и, конечно, новые эксперименты. Шоу называется «Instinct». Название говорит само за себя, тут мы себе изменять не собираемся (смеется).
Отличительная особенность группы «Винтаж» в том, что мы никогда не планируем темы написания песен, о чем будет сингл. Это всегда стихия, творческий порыв. И очень сложно сказать, о чем будут следующие песни. Наш крайний альбом c Red Max — EP «Быстрые движения» — был очень экспериментальным, интересным. Мы увлеклись новым звуком. Уникальность альбома заключается в слиянии огромного опыта нашей группы и зарубежного «экспириенса» Red Max. Нашей задачей было придать изюминку фирменному стилю группы, и с этим, как мне кажется, мы справились. Я очень много экспериментировала с музыкой, хотелось чего-то необычного. А Red Max — очень талантливый саундпродюсер. Благодаря ему у нас произошел мощный квантовый скачок в звучании. Он работал со многими звездами, его музыка занимала первые места в мировых чартах, но он не имел права говорить о своем участии в той иной песне, потому что работал на крупные американские лейблы. Для Red Max настало время заявить о себе. Могу сказать, что нас свела вселенная — и я этому безумно рада.
— После временного распада группы вы сами писали песни, даже выпустили альбомы «Cinematic» и «Сильная девочка». Сложно ли вам было самостоятельно сочинять стихи? Планируете ли этим заниматься в дальнейшем?
— Когда мы расстались с Алексеем, это было очень полезное время. Потому что каждый из нас попробовал себя немного в другом направлении: Романоф писал песни для многих артистов, причем очень успешно, у него тогда появилась «Раневская» Лолиты и много различных глубоких композиций.
Знаете, всем артистам очень важно переживать и страдать, тогда они пишут свои по-настоящему нетленные произведения.
Я же тогда выпустила альбом «Cinematic». И очень им горжусь, ведь тоже стала абсолютно другой. Я написала 13 композиций, сама сделала все аранжировки и музыкальный постпродакшн — это сильно отличалось от всего, что мы делали вместе с Лешей. Хотя поклонники восприняли этот альбом неоднозначно. Люди трудно привыкают ко всему новому, многие ругают и говорят, что мы «пошли не в ту сторону». Многие также испугались — а где же фирменный стиль группы «Винтаж»? Кто-то воспринял это как личную обиду. Но это нормально, я к этому привыкла. Во-первых, всем не угодишь, ведь я не стодолларовая купюра, чтобы нравится абсолютно всем. Во-вторых, я хочу этих экспериментов, не хочу застревать в одном и том же образе — и в музыке в том числе.
— Вы встретили Алексея, автора песен группы «Винтаж», когда попали в совместное ДТП — и, пока ждали ГАИ, решили создать группу. Это красивая легенда или настоящая история?
— Это реальная история. Мы оба торопились на концерт любимой группы «Гости из будущего», и в узком переулке я буквально «поцеловала» задний бампер Леши. Пока мы ждали сотрудников ГАИ, приняли обоюдное решение создать поп-группу. Название «Винтаж» пришло не сразу. Однажды я позвонила Леше со словами: «Мы ведь с тобой уже люди с историей. Винтаж, понимаешь?! Выдержанные, но не сдержанные…»
— Группа «Винтаж» всегда была одной из самых рейтинговых, но перед недолгим расставанием у коллектива случился кризис, песни перестали занимать лидирующие строчки главных музыкальных чартов. Вы описывали это время так: «Чтобы ты не сделал — неинтересно». Как справились с данным периодом?
— Мы просто расстались. Пришло осознание, что мы уперлись в потолок, нам не о чем было сказать людям. Такое случается в долгих браках — и в музыке, видимо, тоже. Тогда я почувствовала, что нам нужно время друг без друга, чтобы осознать весь пройденный путь, понять, что группа «Винтаж» — это Аня Плетнева и Алексей Романоф вместе. Когда мы соединились, появилась песня «Белая» — и все понеслось с новой силой.
— От чего, на ваш взгляд, сейчас зависит успех музыкальной композиции?
— Успех той или иной песни очень сложно просчитать. Сейчас очень много синтетического продукта, и люди от этого устали. Практически все звучит одинаково: одинаковые биты, одинаковая манера. Наверное, чтобы быть популярным сегодня, нужно быть искренними. Впрочем, как и всегда — но сегодня это особенно в почете. Искренние молодые ребята сегодня очень популярны.
А что касается артистов, которые уже состоялись и которых уже любит огромная аудитория, тут очень важно не застрять в прошлом и не изменять себе. Победит тот, кто опять же искренний и настоящий, кто всегда делал что-то особенное, ни на что не похожее. А не то, что просто модно.
Земфира — очень яркий пример. Ее вообще нет в медиапространстве, нет в соцсетях, она не гонится за этой популярностью и не танцует в TikTok. Но, на мой взгляд, она — номер один. Земфира — настоящий идол, кумир. И всегда им будет оставаться.
— Вам нравится, как выглядит современный русский шоу-бизнес?
— Не хватает музыки в целом. Говорю об этом без тени негатива, но музыки сегодня просто нет, как массовое явление в России она умерла. В ход идут сплошь технологии, сейчас каждый школьник может делать «музло» с помощью различных программ. Существуют огромные музыкальные банки, можно приобрести подписку за $10 в месяц — и просто покупать готовые демки, даже не изменяя их. Не спорю, это может быть достаточно талантливо, меня эти биты тоже «тащат». Но там нет музыки, это нельзя назвать мелодией. А людям именно этого и не хватает, на мой взгляд. Ведь музыка — как любовь. Это энергия, которая питает и вдохновляет. Поэтому все эти песни, ноты и невероятные мелодические развороты цепляют именно молодое поколение. Они, возможно, даже не понимают, что это. Но им нравится, потому что в каждом из нас живет потребность в красоте. Мы все хотим приподняться чуть выше, чем мы есть.
Однако и сейчас — наряду с треками Моргенштерна и других современных исполнителей — рождаются действительно глубокие произведения. Меня просто свел с ума последний альбом Земфиры «Бордерлайн». С музыкальной точки зрения это что-то высшее, это задевает самые глубинные струны души. Я послушала альбом сразу, как только он вышел. Как раз летела на гастроли, включила в самолете — и как начала рыдать! Плакала весь полет. Люди на меня смотрели и, наверное, думали, что артистка напилась. А я просто слушала ее музыку, которая сродни настоящей магии и выводит на новый энергетический уровень.
— Близка ли вам музыка современных артистов? Например, того же Моргенштерна, Фараона, Монеточки, Oxxxymiron и Хаски?
— Все перечисленные ребята — совершенно разные артисты. Фараон — философ сегодняшних дней. Монеточка — панк-девочка, что мне очень близко, Моргенштерн — человек, который зарабатывает деньги, причем очень успешно, но вряд ли это музыка. Oxxxymiron и Хаски — поэты сегодняшний дней. Пусть это жестко, но всегда были жесткие ребята, во все времена. Они просто достаточно жестко высказывают свою позицию, мне это нравится.
— Нравится ли вам современное искусство в целом?
— Мне ближе классика, чем современное искусство. Я же закончила академию художеств по специальности скульптор-монументалист, поэтому иногда в современном искусстве вижу скорее что-то прикладное. Мне кажется, что все это идет к упрощению — как и в музыке. Хорошо это или плохо, не знаю, но в этом точно меньше глубины.
— В одном из интервью вы категорично высказались по поводу TikTok. Почему? Разве поколение, к примеру, Аллы Пугачевой не говорило то же самое про ваше поколение?
— Да, я жестко высказалась по поводу TikTоk — и объясню, почему. TikTok — прикольное приложение, которое было создано для людей слабослышащих, глухонемых, чтобы они могли общаться друг с другом с помощью жестов, танца. Но на сегодняшний день из TikTok вырос огромный монстр, который коснулся нашей индустрии: если артист не в TikTok, его нет в пространстве — вне зависимости от возраста.
TikTоk заставил нас петь, танцевать и играть по его правилам. И иногда, особенно взрослые артисты, смотрятся там не очень органично, смешно. Я, кстати, в том числе. Поэтому, да, у меня неоднозначное отношение к этой соцсети. Хотя признаю, что они большие молодцы и подмяли всех под себя. Но вопрос — к чему это приведет?
Для нового поколения TikTok — это весело, классно. Мне кажется, все стали больше петь и танцевать. Главное, чтобы это не плодило однодневных артистов в таком количестве — и молодое поколение не думало, что в жизни больше ничего не надо уметь, кроме как правильно открывать рот под чужую фонограмму.
— Сейчас важно быть в тренде? Как пример — Басков и Киркоров, которые записывают фиты с молодыми исполнителями.
— На сегодняшний день оставаться в тренде, делать все, чтобы занимать первые строчки хит-парадов, — очень важно. И я понимаю все эти фиты, коллаборации. Иногда получается даже мило, забавно и весело. Тут вопрос один: какие глобальные задачи ты ставишь для себя? Исключительно деньги — или ты хочешь людям что-то важное сказать? Вопрос подхода.
— В какой момент артист должен уходить со сцены? Есть ли, на ваш взгляд, это понимание у представителей эстрады?
— Тут есть одна маленькая проблема: артисту, который единожды пережил свой пик популярности, почувствовал вкус настоящего успеха, очень сложно уйти со сцены. Я это знаю по себе. Невероятный кайф, который понимает только тот, кто это пережил. Когда 20 тыс. человек в «Олимпийском» поют с тобой в унисон, а потом поют за тебя — это чувство не передать словами.
Иногда картинка становится неорганичной. Яркий пример — Мадонна. Я ее обожаю, считаю поп-идолом на все времена. Но сейчас смотреть на нее грустно. Видно, как она всеми силами старается вернуть себе лидерство, выпуская один альбом за другим. Но, к сожалению, ничего не выстреливает так, как раньше. Возможно, это как раз случай, когда нужно было вовремя уйти.
С другой стороны, она наверняка счастлива, когда выходит на сцену, кайфует, берет от жизни все. Поэтому у меня нет однозначного ответа на данный вопрос.
— Вы сами боитесь этого момента?
— Я не то, что боюсь этого момента, а просто понимаю, что рано или поздно это произойдет. И пока не представляю, что я буду делать. Быть артистом — мое призвание, я родилась артисткой. Все, что я в жизни пробовала, — занималась профессионально скульптурой, преподавала эстрадно-джазовый вокал шесть лет в Государственной академии — мне это не так интересно. Как будто я ставила галочку — ок, я и это могу, и это. Но по-настоящему я счастлива, только когда выхожу на сцену. Всегда говорю, что самое большое счастье в жизни — найти свое призвание. И чтобы тебе еще за это платили.
— Вы говорили: «Этот бешеный вакуум в искусстве сейчас неспроста. То, что люди не хотят настоящей музыки, о чем-то говорит». А что грядет в обществе?
— Музыка — безусловное отражение событий в обществе. Когда была война, были песни, которые помогали людям выживать, хотя бы на несколько минут переключиться от всего этого ужаса. Сейчас перебор во всем, столько информации, все в постоянной гонке, поэтому у людей просто банально нет времени и потребности выходить в музыкальный астрал. Именно по этой причине, повторюсь, очень много музыки пустой, синтетической, фоновой, никто не хочет вслушиваться, вдумываться в тексты. Нет времени на философию и глубину. У всех в «айфончиках» музыка для чего-то — например, для спорта, релакса, сна. В общем, для быта.
Что грядет в обществе? У меня есть ощущение, что это как мыльный пузырь, который раздувается и однажды лопнет. Что будет дальше — я не знаю, возможно, должен прийти период пустоты. Накаляются страсти, люди действительно очень сильно устали от этой гонки, очень много агрессии. Мне кажется, должен случится какой-то катарсис. Но я же не Ванга (смеется), откуда мне знать, как именно это произойдет?
Мне бы хотелось, чтобы в музыку вернулась мелодия, глубина текстов. Это то, что всю жизнь перетаскивало людей на другой энергетический уровень. Нам очень важно приподниматься над этой суетой, быть ближе к космосу.
— С 90-х начали появляться более дерзкие группы, освещавшие табуированные темы. «Винтаж» — один из музыкальных коллективов, который без стеснения показывал женскую сексуальность. Почему именно это направление выбрала ваша группа?
— «Винтаж», наверное, была одной из первых групп, которая использовала женскую сексуальность как манифест. Почему? Наверное, это было заложено во мне. Я родилась в Советском Союзе, когда секса не было. А во мне он был. И эта несостыковка, дисгармония, дисбаланс волновали меня с детства.
Я всегда внутри себя протестовала против запретов, мне не нравилось, что мне запрещали быть самой собой — плохой девочкой, которой я была всегда. Очень много символичных воспоминаний из детства. Например, один раз меня выгнали из пионерского лагеря за то, что я целовалась с мальчиком во время «тихого часа». Песня и клип «Плохая девочка» появились не просто так. Алексей Романоф почувствовал и подхватил меня, вся эта энергия вылилась в песню и клип.
— Недавно стало известно, что в клипе «Простые движения» группы «Тату» Юлия Волкова мастурбировала в кадре, не играя. Это была идея продюсера Шаповалова, чтобы показать настоящие эмоции. Случались ли в вашей карьере моменты, когда продюсеры подталкивали вас к чему-то подобному?
— Да, смотрела эту программу Ксении Собчак о группе «Тату».
Я была в продюсерском коллективе «Лицей». Там, напротив, всегда убирали во мне мой секс, ужасно ругали, заплетали косы, штрафовали, если я слишком сильно виляла бедрами — на $100, как сейчас помню. Это было дико обидно, я плакала, потому что самое ужасное, когда в тебе подавляют тебя — как в моем детстве. Так что у меня все было наоборот. А потом, когда я стала свободной, встретила Алексея, то дорвалась до этой свободы.
— Во всем мире сейчас много говорят о соблюдении личных границ. Можно ли создать произведение искусства, если не переходить эту черту?
— Сейчас очень много ограничений. Любое слово, которое ты скажешь, может обернуться против тебя. В таких условиях очень сложно создать что-то настоящее, ты постоянно себя ограничиваешь, думаешь, отключая сердце. Сегодня клип «Плохая девочка» в принципе не мог появиться в нашей стране — как и «Простые движения» или «Я сошла с ума» группы «Тату».
Я против ограничений, мы сами себя сажаем в клетку. У каждого человека есть выбор — смотреть или нет, слушать или нет. Чем больше мы запрещаем, тем больше будет появляться подпольных и еще гораздо более жестких вещей. Эти запреты не помогут нам создать что-то смелое, настоящее. Они ведут к упрощению, примитивизации. Если бы сегодня появилась группа «Тату», ее бы просто не было нигде — ни в телевизоре, ни на радио. Не было бы и группы «Винтаж», мы вряд ли стали бы теми, кем являемся сейчас.
— Как вы определяете для себя: где искусство, а где пошлость?
— Для меня это абсолютно встроенная функция. Я всегда чувствую эту грань. Да, есть пошлость, а есть красота. Есть красивая эротика, а есть порнография. Я всегда это могу определить, просто внутренний ценз.
— В 2009 году вы выпустили песню «Девочки-Лунатики». Расскажите ее историю. О чем она?
— «Девочки-Лунатики» — одна из самых мощных песен группы «Винтаж». Она поднимает тему проституции, маленьких городов. Москва — как некое спасение от безработицы, от бедности. Но это иллюзия. Хотелось всем сказать, что Москва — достаточно жесткий город. И чтобы здесь выживать, иногда нужно ходить по краю. Вот об этом песня «Девочки-Лунатики».
Сценарий клипа я написала сама, сняла видео практически самостоятельно. В нем я сыграла проститутку, которая везет своей маленькой дочери искалеченную куклу, то есть себя. В тот момент я только родила сына, была кормящей — и мне приходило молоко во время съемок. Если внимательно посмотреть клип, видно, что в каких-то кадрах у меня маленькая грудь, а где-то – четвертого размера.
Морально мне очень сложно далась эта роль, так как гормональный фон «Мадонны с младенцем», чистого создания, не давал мне вживаться в роль. Но с другой стороны — это придало как раз нерва этому клипу. Внутри я дико переживала и по-настоящему искренне рыдала от того, что многим приходится выбирать такую жизнь, когда им нечем кормить своих детей.
— Особенно резко восприняли те строчки песни, в которых говорилось, что «детство сдохло». Автор Алексей Романоф объяснял, что она «слишком честная для сегодняшнего дня». На ваш взгляд, почему эта композиция не была принята обществом?
— Эта композиция не стала суперуспешной, потому что от группы «Винтаж» ждали новых песен про «Плохую девочку». Появилось клише, что в наших песнях только секс, бесконечная ода мужчине — и мы не имеем права петь о таких жестких социальных темах. Да, не все восприняли «Девочек-Лунатиков», но это не значит, что это не стало очень важным шагом нашей истории.
— Писать на социальные темы для вас важно?
— Могу сказать, что люди до сих под подходят и говорят: «Спасибо за песню «Девочки-Лунатики» и за многие другие, которые не стали суперхитами. Мы после нее многое осознали и пережили трудные события в жизни». А многие признаются в том, что не совершили самоубийство, когда увидели этот клип. Так что все не напрасно, каждый шаг.
— Ранее вы делились со СМИ, что у вас сложные отношения со старшей дочерью Варварой. С чем были связаны эти проблемы?
— Это было сделано в воспитательных целях. С подростками часто бывает непросто, и наши отношения с Варей не исключение. В какой-то момент мы перестали понимать друг друга. Вот тогда мне и пришла идея предложить Варе сняться в моем клипе. Сутки, проведенные на съемочной площадке, заставили меня посмотреть на дочь другими глазами. Я увидела, что она не такая капризная девочка, которой привыкла ее видеть. А ответственный человек, который 24 часа выкладывался перед камерой, несмотря на усталость. Ведь ни поесть, ни поспать в тот день у нее не было возможности.
А Варя поняла, что работы ее мамы — это не только цветы и аплодисменты. Мне кажется, день, который мы провели вместе в Париже на съемке, дал нам больше, чем все мои воспитательные меры за несколько месяцев. В самолете из Москвы улетала одна девочка, а вернулась совсем другая. Наконец-то она услышала меня, а я ее.
— В одном из интервью вы также рассказывали, как потерялись в Иерусалиме и случайно пришли к Стене Плача. А увидев ее, опустились на колени и заплакали. У вас сильная связь с национальным корнями?
— Я не знаю, что случилось в тот момент. Это была какая-то эмоциональная перезагрузка, все это настолько меня поразило энергетикой. Я же очень чутко реагирую на все и воспринимаю эмоционально всю ситуацию — а не головой, голова потом включается. Да, это было в тот момент, когда во мне много чего накопилось.
Есть ли у меня связь с национальным корнями? Конечно есть, это все в крови, внутри, это все зашито. И я уверена, что весь мой древний род, он весь со мной — и мне очень сильно помогает. Генетика — это очень мощная тема, которая мне тоже интересна. Все гены моего рода я чувствую в себе. Иногда ко мне приходит прабабушка, прадедушка — и просто вселяются в меня, принимают те или иные решения. Так что да, это тоже магия, волшебство, сила, способная на многое.
