Цивилизация
Для кинематографа — как мы твердо помним, важнейшего из искусств, — 2019 год оказался этапом если не поворотным и ключевым, то по меньшей мере весомым и значительным. С ним завершилось второе десятилетие миллениума (формально еще нет, но с массовым сознанием трудно спорить); это, в свою очередь, потребовало его тщательного осмысления, — благо, за прошедшую декаду мироустройство шевелилось так активно, что разберемся дай бог к концу следующей.
В аудиовизуальном медиуме 2010-х случилось слишком много всего — и слишком многое заслуживает отдельного разговора, но по ряду причин начать хочется с ренессанса некоммерческого хоррора последних пяти лет. В кратчайшие сроки это явление превратилось из маргинального в мейнстримное, обзавелось колоссальной базой последователей — и собственной святой троицей в лице режиссеров Джордана Пила, Ари Астера и Роберта Эггерса.
Кадр из фильма «Маяк» (2019)
Focus FeaturesВсе их дебютные полные метры — «Прочь», «Реинкарнация» и «Ведьма» — были обласканы прессой, громко проехались по фестивалям и (что немаловажно) собрали внушительную кассу. На «Оскаре» в 2018 году лента Пила номинировалась на лучший фильм, режиссуру, главную мужскую роль и оригинальный сценарий (в последнем случае — успешно), на «Золотом глобусе» — участвовала в комедийных категориях «Лучший фильм» и «Лучший актер» (но уступила). После этого появилась надежда, что жанр получит заслуженное признание на уровне престижных премий.
В 2019-м все постановщики выпустили по второму опусу, но с наступлением наградного сезона «Мы», «Солнцестояние» и «Маяк» оказались у разбитого корыта. На «Золотом глобусе» ни одно из этих названий не прозвучало ни разу; «Маяк», с которым Эггерс переехал из «Сандэнса» в Канны, получил одну-единственную номинацию на «Оскар» за операторскую работу Джарина Блашке, однако эта битва заведомо проиграна Роджеру Дикенсу и «1917» Сэма Мендеса. Особенно издевательским (непреднамеренно, конечно) выглядит тот факт, что звезда «Солнцестояния» Флоренс Пью претендует на звание лучшей актрисы второго плана за работу в «Маленьких женщинах» Греты Гервиг, а «История игрушек 4», где Джордан Пил озвучил одного из героев, может стать лучшим мультфильмом.
Кадр из фильма «Маяк» (2019)
UPIМеж тем сыгравшие в «Маяке» Роберт Паттинсон и Уиллем Дефо явно заслуживают того, чтобы оказаться в компании Хоакина Феникса, Антонио Бандераса, Джонатана Прайса, Леонардо Дикаприо, Брэда Питта, Энтони Хопкинса, Аль Пачино, Джо Пеши и уж тем более — Тома Хэнкса. Однако в 2019-м вышло такое количество выдающихся картин с таким количеством сильнейших актерских выступлений, что кого-то в любом случае придется с болью в сердце оставлять за бортом. Дальнейшая ответственность ложится уже на плечи профессиональной прессы (в годовом кинотопе «Газеты.Ru» «Мы», «Солнцестояние» и «Маяк» присутствуют).
О фильме Эггерса успели сказать многое, в том числе — сам режиссер, охотно раскрывающий в интервью источники вдохновения и разъясняющий собственный замысел. Изначально лента должна была стать вольной экранизацией рассказа Эдгара Аллана По «Маяк», который автор так и не завершил перед смертью в 1849 году. Позднее проект сменил фундамент на древнегреческие мифы о Прометее и Протее;
от По остался только сеттинг и общее депрессивно-упадническое настроение.
Занятно, что это вторая картина из Канн-2019, в основе которой лежат античные сюжеты, действие разворачивается пару столетий назад, а диагноз ставится современному обществу, — «Портрет девушки в огне» Селин Сьямма, к слову, тоже прокатили с «Оскаром». Глобально обе ленты рассуждают об одной и той же проблеме, но о разных ее проявлениях: у французской постановщицы в центре внимания оказываются женщины, заключенные в патриархальной клетке; у Эггерса — мужчины, запертые там же и сходящие с ума от собственной токсичной маскулинности.
Таким образом «Маяк» складывается в занятную смысловую дилогию с дебютом режиссера (если не учитывать практически прямой отсылки в виде упоминания Салема): «Ведьма» была довольно прямолинейным и жестким высказыванием про женскую эмансипацию и эмпауэрмент. Но если женщины во вселенной Эггерса удостаивались некоего подобия хэппи-энда, то мужчинам в ней везет куда меньше (виноваты в этом, впрочем, они сами). Функция его героев — гротескного хромающего «морского волка» Томаса Уэйка (Дефо) и молодого Эфраима Уинслоу (Паттинсон), мечтающего найти свое место в жизни, — поколениями оберегать заведенный уклад, четко налаженную систему. Вместе с тем оба испытывают серьезные проблемы с самоидентификацией — лгут и себе, и друг другу о своем прошлом, а со временем, когда происходящее становится совсем уж сюрреалистичным, — и о настоящем.
Кадр из фильма «Маяк» (2019)
UPIВ некотором смысле «Маяк» — это извращенный роман взросления, чья идея состоит в том, что никакого магического секрета и таинства, якобы известного старшим, во взрослой жизни нет. Убежденность в обратном может быть невероятно опасна в своей притягательности, как бывает опасен манящий огонь для слетающихся на него мотыльков. Так из символа надежды и истинного пути здание мутирует в символ обманутых чаяний (подобное происходило с небоскребом в сенегальской «Атлантике» Мати Диоп). Его свет, о котором герой Дефо упорно говорит в женском роде, вместо того, чтобы показывать верную дорогу, ослепляет и сбивает с курса. Здесь вспоминается не только Прометей, но и Икар: два древнегреческих персонажа сплавляются в одного сбрендившего Паттинсона, одержимого идеей добраться до маячной комнаты, которая захвачена трикстером — Протеем-Уэйком, хранителем «знаний» и «мудрости». Или библейский, если угодно, нарратив про искушение и освоение запретного плода — с последующей карой.
Другое прочтение образа навигационного сооружения (фаллической, к слову, формы) — как метафоры одиночества — тоже играет здесь важную роль. Именно одиночества больше всего боятся герои, ироничным образом обреченные никогда от него не избавиться. Они не способны на полноценную близость, а оттого имитируют ее, предварительно наклюкавшись до поросячьего визга; эпизод их наиболее тесного контакта завершается мордобоем и объятиями. Уэйк и Уинслоу в худшем смысле слова асоциальны и, например, воспринимают любые подобия женщин исключительно как предметы для сексуального самоудовлетворения (что подчеркивает и звучащая на финальных титрах мизогинная шанти «Doodle Let Me Go»). Декорацией их жалкого существования становится место, где море сливается с небом в одну серую кашу, в которой линия горизонта захлебывается и тонет, из-за чего кажется, что их гнусный островок дрейфует посреди пустоты.
Кадр из фильма «Маяк» (2019)
New Regency PicturesПри желании Эггерса, конечно, можно уличить в манерности и формализме. Фильм снят в ч/б на 35-миллиметровую пленку с клаустрофобной рамкой формата 1.19, регулярно обращается к немецкому экспрессионизму, новой вещественности и проектам Universal 30-х годов, работам Фрица Ланга и Ф. В. Мурнау, не забывая и о более позднем «Сиянии» Стэнли Кубрика (топор — имеется). Из современников на ум неожиданно приходит Паоло Соррентино: как и провокативный итальянец, хоррормейкер временами впрыскивает в полотно «Маяка» ударную дозу гиперсексуализации — в эти моменты фильм хочется поставить на паузу, сделать скриншот и повесить кадр на стену.
То тут, то там активно прорезается граничащая с китчем высокопарность, однако фильм до ужаса грамотно сбалансирован. В попытке уравновесить собственный пафос «Маяк» не чурается рифмовать, простите, пердеж с корабельным ревуном, семяизвержение — с брызгами волн, а героя Паттинсона — дважды облить фекалиями (во второй раз ему уже, впрочем, не до этого). В целом юмор Эггерса со времен «Ведьмы» стал ощутимо доходчивее (раньше, в общем, просто козел странно бегал в кадре) и самоироничнее: примерно в середине ленты Уинслоу говорит своему сварливому коллеге, что тот «звучит, как чертова пародия» (при этом приметы времени воссозданы со скрупулезной точностью, в том числе особенности речи). С тягучей неспешностью дебюта тоже покончено: постановщик с завидным постоянством поддает жару и подкидывает в топку угля, везде неумолимо крутятся всевозможные стрелки, а сам маяк среди этих крутящихся стрелок становится главной — и самой устрашающей. Мораль проста: можно сколько угодно в истерике бить циферблаты, но, как мы знаем, Time's Up.
