Автор резонансных «Идеального мужа» и «Дракона» в МХТ и «Князя» в Ленкоме решил поработать на новой площадке – «Электротеатре», руководимом Борисом Юханановым. Постановка выглядит вполне экспериментальной – многоуровневое действие романа Томаса Манна «Волшебная гора», происходящее в туберкулезном санатории накануне Первой мировой войны, разыгрывают всего два артиста:
сам Богомолов (после «Князя» и «Машины Мюллер» Кирилла Серебренникова, кажется, полюбившего выходить на сцену) и ведущая артистка «Электротеатра» Елена Морозова.
Как и в «Идеальном муже», режиссер решил полностью избавиться от оригинального текста – а накануне премьеры пообщался с «Газетой.Ru».
— Константин, как так получилось, что в «Волшебной горе» с ее множеством персонажей вы оставили только две роли – для Елены Морозовой и для себя?
— Я всегда работаю с артистами, которые, открыты новому, но при этом способен к совместному со мной воплощению замысла. История «Волшебной горы» для меня — сюжет и материал настолько личный и исповедальный, что я оставил две роли: одну доверил любимой мной Елене Морозовой (с ней мы уже работали на фильме «Настя» по рассказу Владимира Сорокина, который скоро выйдет) и самому себе. Это такой, скажем так, крайний случай «Князя» (в этой постановке по «Идиоту» Достоевского режиссер Константин Богомолов принял решение сыграть главную роль сам – «Газета.Ru»).
— До сих пор «театр Константина Богомолова» реализовывался в основном во МХТ, с редкими исключениями в виде, например, упомянутого вами «Князя» в «Ленкоме». Теперь вы работаете в «Электротеатре» — очень специальном месте, где есть место лабораторной работе, длинным циклам и прочим непривычным для коммерческого театра практикам. Почему решили работать там?
— Выбор места обусловлен, прежде всего, моей глубокой симпатией к «Электротеатру» и его руководителю Борису Юхананову, его творческому и менеджерскому таланту. Причем говоря о творческом таланте, я имею в виду не только его талант в области собственно художественной, но и его творчество в области философии. И идеологии – той, которой он пропитал «Электротеатр», пространство, заточенное на предельное уважение к авторскому высказыванию. Мы выбрали материал – причем выбирали его с той точки зрения, чтобы постановка как раз предполагала предельно авторское высказывание. С этой точки зрения
взяться сейчас за «Волшебную гору» — это очень бескомпромиссный шаг. И я за это шаг театру очень благодарен.
— Выбор материала, кстати, многих удивил – «Волшебная гора» Томаса Манна не настолько на слуху у зрителя, как «Дракон» Евгения Шварца, «Идеальный муж» Оскара Уайльда и «Братья Карамазовы». В связи с этим вопрос – «что ждать в этот раз от Константина Богомолова» приобретает двойную интригу.
— Ну, ждать стоит, прежде всего, спектакля никак не связанного с сюжетом «Волшебной горы». Те, кто ожидают услышать текст Томаса Манна, тоже уйдут ни с чем. Мы хотели довести интепретацию до ее логического предела – изгнать букву пьесы и оставить один дух. Описывать то, что получилось в результате – это все равно что, например, пересказывать перформанс или инсталляцию.
— Одни считают «Волшебную гору» образцом умиротворяющего чтения, другие – наоборот, потому что действие происходит на фоне неминуемой войны, которую герои старательно предпочитают не замечать…
— Манн во всех своих сочинениях, в силу особенностей своего стиля, способа построения фраз в тексте – умиротворяющее чтение. Таковой может показаться и «Волшебная гора» — в силу эпичности повествования и его растянутости во времени. В этой книге важен контекст развития сюжета внутри романа – а построена она так, что текст превращается в контекст, изнанка выходит на поверхность, а то, что было сверху, уходит внутрь.
— При этом интерес – и в частности интерес театра – к этому роману в последнее время стал расти. Для вас есть в «Волшебной горе» какая-то специальная актуальность?
— Знаете, в работе над спектаклем меньше всего меня колышет вопрос социальной или политической актуальности выбранного материала.
Актуально для меня то, что интересно лично мне. Я делаю спектакли для себя, про себя, про то, о чем я думаю.
И это для меня главнее того, что происходит в мире. Если бы мне сказали, что я поставил «актуальный» спектакль, я бы повесился. Хотя смотря что понимать под словом «актуальность» — если речь об актуальности материала в контексте тысячелетней истории человечества… ну, тогда это слово перестает звучать для меня ругательно. Но только в этом случае.
— Интересно, что вы это говорите. Потому что секрет, скажем, «Идеального мужа» — как раз в его непреходящей актуальности, как мне кажется. Точнее, в том, что жизнь оказывается быстрее и затейливее театра, и то, что раньше казалось огромным преувеличением, сегодня вполне можно встретить в новостях.
— Этот ваш вопрос проистекает из ложной посылки, что я занимаюсь социально-политическим театром.
Мои высказывания, будучи радикальными эстетически, воспринимаются таковыми — в России эстетика всегда превращается в политику.
В том же «Идеальном муже» радикализм чисто эстетический – и нам на его выпуске говорили, что мы не продержимся и месяца; спектакль идет четыре года при полных залах. А заниматься радикальным политическим театром – недорогого стоит, в том числе и в плане каких-то душевных затрат. Ну и к тому же, политический театр – это, наверное, самое нерадикальное, чем можно заниматься.
— Я как журналист существую в потоке новостей, и ощущение «сбывающегося Сорокина» — то есть совпадений с антиутопическими литературными и драматургическими предсказаниями — порой вызывает оторопь не только у наших читателей, но и у моих коллег. Равно как и совпадения с тем, что можно видеть в ваших спектаклях…
— Романы Сорокина – это романы Сорокина; жизнь это жизнь – они не соревнуются друг с другом; литература и действительность всегда идут параллельным курсом. Все совпадения и предсказания, как пишут в плохих фильмах, случайны – они могут быть фантастически точны, но это не отменяет факта их параллельности.
А если кто-то уже живет в романах Сорокина, то… ну пусть задумается о том, где именно он живет.
— Кстати, когда мы увидим фильм «Настя»?
— Сейчас заканчивается монтаж. Надеюсь, что после Нового года. Я счастлив, потому что у меня есть время для того, чтобы работать над ним безо всякой спешки и в свое удовольствие.