Цивилизация
«Добрый человек из Сезуана»
Михаил Озерский/РИА «Новости»«Добрый человек из Сезуана. 1964»
В 1964 году Юрий Любимов, преподаватель Щукинского училища и актер театра им. Вахтангова, стал новым главным режиссером в Московском театре драмы и комедии, который располагался на Таганской площади.
Первым спектаклем, с которого началась знаменитая Таганка, стала дипломная работа учеников Любимова по пьесе не самого известного на тот момент широкой публике Бертольта Брехта.
Постановку сразу окрестили «революционной» и «сенсационной». Философский музыкальный спектакль-притча о самом добром человеке в Сезуане, проститутке Шен Те, говорил со зрителями на языке условностей, под аккордеон и гитару. На сцену, где почти не было декораций, выходили Алла Демидова, Владимир Высоцкий, Валерий Золотухин, Зинаида Славина, Борис Хмельницкий, Вениамин Смехов. Актеры вместе со зрителями искали ответы на вечные вопросы о добре и зле. Спектакль собирал небывалые аншлаги и навсегда остался символом Таганки.
Из воспоминаний Юрия Любимова («Рассказы старого трепача»):
«Добрый человек..» имел резонанс огромный. И потянулись все. Приходили поэты, писатели. Мы же умудрились сыграть «Доброго человека…», несмотря на запрет кафедры, и в Доме кино, в Доме писателей, у физиков в Дубне. В Театре Вахтангова пять раз сыграли. Нам разрешили, потому что спектакль шел с таким успехом, к тому же мой однокашник и старый друг по училищу, даже еще по Второму МХАТу, Исай Спектор был коммерческий директор театра, практичный человек, а Театр Вахтангова в это время был на гастролях. И там сломали двери. А меня послали играть спектакль выездной, хотя в нем был и другой исполнитель. И я не видел, как прошли эти спектакли на Вахтанговской сцене. Я пришел на последний, по-моему. И только потом мне передали, что был Микоян и сказал фразу: «О! Это не учебный спектакль, это не студенческий спектакль. Это будет театр, и весьма своеобразный». Так что вот видите, член Политбюро разобрался».
...Как я ставил «Доброго человека…»? — Я буквально вколачивал костылем ритм, потому что я порвал себе связки на ноге, и не мог бегать показывать, и я с костылем работал. Было очень нелегко добиться понимания формы. Студенты чувствовали, что что-то не так, то есть их не так учили, как я с ними работал».
«Десять дней, которые потрясли мир»
Анатолий Гаранин/РИА «Новости»«Десять дней, которые потрясли мир», 1965
Еще одна постановка, ставшая визитной карточкой Таганки.
Действие по пьесе Джона Рида начиналось, как правило, у входа в театр, где на фоне красных флагов солдаты и матросы с ружьями и повязками на рукавах проверяли билеты у зрителей, отрывали корешки и накалывали их на штык.
В черном матросском бушлате, в образе грубоватого моряка, с гитарой и частушками, вместе с другими поющими и кричащими актерами появлялся Высоцкий. Он же чуть позже превращался в анархиста и белогвардейского офицера. Всего в спектакле было около 200 ролей, каждый актер исполнял 5-8.
Разрозненные, на первый взгляд, бессюжетные разножанровые эпизоды, эпатажные картины из жизни революционных масс в конце концов складывались в «Народное представление в 2-х частях с пантомимой, цирком, буффонадой и стрельбой».
Стрельба и в самом деле была. Холостыми, в зрительном зале, поверх голов.
Режиссер называл свой синтетический спектакль «набором аттракционов». Заканчивалось действие голосованием зрителей, которые опускали билеты в красные или черные урны, в зависимости от отношения к увиденному. По оценке критиков, постановка стала главным событием театрального сезона 1965 года.
Из воспоминаний Юрия Любимова («Рассказы старого трепача»):
«Это был спектакль чисто полемический против театрального однообразия. Тогда же были лозунги: вот вам лучший театр мира — МХАТ, вот это образец — и вот, пожалуйста, отсюда и танцуйте все. И я решил в противовес показать всю широту театральной палитры. Почему обязательно так? Театр может быть весьма разнообразен, поэтому там все жанры: то ходоки — натуралистический театр, то буффонада, то цирк, то театр теней, театр рук — то есть все, что фантазия мне подсказывала, я делал.
...В фойе висели две урны: красная и черная: «Голосуйте. Кому понравилось — «да», кому не понравилось — «нет». И большинство, процентов 90 было положительных, а из отрицательных сперва мы даже переписывали то, что было написано на этих билетах, потому что ругань была ужасная: «Как можно! Давно пора вас вызвать куда-то, что это такое — так показывают революцию! Когда же, наконец, власти вас?.. Что это за издевательство такое! Возмущен! Конечно «нет» — такому искусству! Я бы и театр закрыл. Как ни стыдно: где светлый образ Владимира Ильича при входе в театр. И что мы видим потом!..» — и так далее. Или там помадой губной на билете: «Мерзость!» — дама какая-то возмутилась, что это за балаган.
«Антимиры»
Анатолий Гаранин/РИА «Новости»«Антимиры»,1965
Спектакль по стихам Андрея Вознесенского, с которого на Таганке начался театр поэзии. В постановке участвовал автор, актеры в одинаковой одежде читали стихи и пели под гитару, отсылая зрителя к традициям поэтического театра 30-х годов «Синяя блуза». Музыку для «Антимиров» написали Борис Хмельницкий, Анатолий Васильев и Владимир Высоцкий. Спектакль начинался в десять часов вечера и заканчивался в полночь. До конца 1979 года был сыгран более 700 раз.
Из воспоминаний Юрия Любимова («Рассказы старого трепача»):
«Я предложил Андрею: давай сделаем вечер стихов. Начиналось: «Театр и поэт» — сперва он читал, а потом театр играл. А потом, конечно, он ушел. И мы сделали «Антимиры», которые нас очень выручили. Мы же в это время были должны государству по тем временам огромную сумму — долги старого театра — мы играли по пятьсот спектаклей в год. А этот спектакль короткий, и мы играли его после вечернего спектакля. А по воскресеньям, иногда по субботам, мы играли четыре спектакля в день. Это ужас. Но все молодые, жить-то надо было.
...Были стихи молодого Андрея очень хорошие. И он имел успех. Там были и танцы, пантомимы много. Они были молодые, озорные. Владимир играл, Смехов играл, Золотухин играл, Славина, Демидова — весь костяк. Все играли, и это публике нравилось. Он же прошел… 400 мы праздновали, 500 мы праздновали, 600 мы праздновали. По-моему, даже 700 мы праздновали.»
«Жизнь Галилея»
Александр Гладштейн/РИА «Новости»«Жизнь Галилея», 1966
Спектакль «Жизнь Галилея» — второй опыт работы Любимова с драматургией Бертольта Брехта после «Доброго человека из Сезуана». Галилео Галилея играл Высоцкий, без грима и парика — и это несмотря на то, что в начале пьесы его герою 46 лет, а в конце — 70. Также в спектакле были заняты Инна Ульянова, Вениамин Смехов, Дальвин Щербаков, Зинаида Славина, Рамзес Джабраилов, Готлиб Ронинсо.
Гигантские ворота, декорированные картонными ячейками из-под яиц, открывали и закрывали сцену, потолок зрительного зала превращался в купол звездного неба, световые пистолеты-телескопы резали «светом новых истин» глаза сидящих в партере. Хор детей в белых кружевных воротничках выступал против тучного хора монахов-консерваторов. И дети же в красных галстуках бежали к одинокому Галилею с глобусами в руках под музыку Шостаковича, доказывая всем пришедшим, что Земля все-таки вертится.
Музыку к псалмам написали Борис Хмельницкий и Анатолий Васильев. Авторы стихотворных вставок — Наум Коржавин и Давид Самойлов.
Премьера спектакля состоялась 17 мая 1966 года.
Из воспоминаний Юрия Любимова («Рассказы старого трепача»):
«Мне захотелось через пару лет вернуться к Брехту, чтоб просто проверить мастерство театра — как он сейчас звучит. И еще мне казалось, что ситуация в мире была острая — начались атомные испытания страшные, взрывы, первый конфликт Сахарова с Хрущевым, когда взорвали огромной силы водородную бомбу… И Сахаров умолял не делать этого. И я начал ставить «Галилея». Но это было не столько вызвано какими-то событиями… А это было опять интуицией. Моя интуиция мне подсказывала, что это надо делать, потому что мир все больше и больше скатывается к этому ужасу, и нужна какая-то — как присяга врачей — так присяга ученых. Так что это пьеса о присяге ученого».
«Гамлет»
Анатолий Гаранин/РИА «Новости»«Гамлет», 1971
Один из самых знаменитых спектаклей Таганки и, вероятно, самая главная роль Владимира Высоцкого. Высоцкий играл шекспировского Гамлета в переводе Пастернака 317 раз. И снова обошлись без пышных декораций. Гамлет-Высоцкий больше походил на студента или барда: при гитаре, в черном свитере и джинсах.
По признанию Высоцкого, он не изображал из себя принца, но старался «показать современного человека».
Особую роль исполнял метафоричный тяжелый занавес, созданный художником Давидом Боровским, — символ судьбы, неизбежности и смерти. Грубое полотно размером 10х12 метров, сотканное из рыболовной сети и шерстяных ниток, двигалось по сцене вслед за актерами с разной скоростью, складывалось, поднималось, опускалось. Его называли находкой Любимова. Занавес напоминал страшную огромную паутину, которая мертвой хваткой держала попавших в сеть людей; превращался в неприступную стену, сметавшую все на своем пути, или ширму для дворцовых интриг. Он же «очищал» пространство в финале. Убежать от занавеса было невозможно.
«Гамлет» проходил при полных аншлагах и стал самой популярной в стране постановкой своего времени. Причем не только в Советском Союзе: на Международном театральном фестивале «БИТЕФ» в Белграде получил Гран-при. 18 июля 1980 года, за неделю до смерти, Высоцкий последний раз играл как раз Гамлета. Позднее спектакль сняли с репертуара — искать замену Высоцкому отказались.
Из воспоминаний Юрия Любимова («Рассказы старого трепача»):
«Рассуждая и думая над «Гамлетом» и очень много говоря с Владимиром, я старался, чтобы он все время глубже шел в роль, потому что он поначалу очень плохо понимал всю христианскую линию, что вот Гамлет первый настоящий интеллигент. Это во многих книгах я читал. Ведь о «Гамлете» литература, которая в эту комнату не войдет. Во-первых, все переводы перечитал, подстрочники. Но почему-то потом, когда я работал — очень трудная работа была, еще с такой трагедией посредине, когда все упало и чуть не убило всех. Еще меня поразило, что никто не обращал внимания, как там очень сильно действует линия христианской веры, и рассуждения о Боге и о религии. Нет такой другой пьесы у Шекспира, где так влияет на развитие пьесы религия».
«А зори здесь тихие»
Мирослав Муразов/РИА «Новости»«А зори здесь тихие», 1971
Спектакль по повести Бориса Васильева, размышляющий о жестокости войны и слишком дорогой цене победы в Великой Отечественной войне. Единственной декорацией посреди пустой сцены был большой дощатый кузов грузовика военных лет, придуманный художником Давидом Боровским.
Грузовик при необходимости трансформировался в походную баню, лесную поляну, блиндаж.
Вместо привычного звонка перед началом спектакля зрители слышали вой сирены, напоминающий о воздушной тревоге и бомбоубежищах. Вход в зал был завешен огромным куском брезента — входили, поклонившись. На лестнице, которая вела на второй этаж, горели снарядные гильзы с керосином. Премьера пронзительной и одновременно нежной постановки, развенчивающей привычные героические мифы, состоялась 6 января 1971 года.
Из воспоминаний Юрия Любимова («Рассказы старого трепача»):
«Мы пришли в правление с писателем Васильевым, и они сказали, что это пацифистское произведение, пускай погибает старшина, а женщины остаются. А у меня с собой была статья в «Правде» — случайно, где было написано, что это произведение получило первую премию от ПУРа и от министерства. А тут вся когорта была созвана в Управление — возглавлял Родионов. И даже на меня потом одна комдама кричала: «Уже табличка была, что он замминистра СССР! И вот что вы сделали!» — это по поводу «Берегите ваши лица». Ну и когда они начали меня прорабатывать, писатель бедный побледнел. А они, видимо, «Правду» не прочли. Ну, я им доложил, конечно!»
«Преступление и наказание»
Анатолий Гаранин/РИА «Новости»«Преступление и наказание», 1979
На этот спектакль зрители попадали не совсем обычным способом. Облупившаяся белая дверь вместо партера вела прямиком в комнату старухи-процентщицы. Так, по задумке режиссера, каждый гость неизбежно проходил путь Раскольникова. Основная часть сцены, как и во многих других спектаклях Любимова, оставалась пустой. Декорации Давида Боровского — антресоли с чемоданами, зеркало в деревянной раме, комод, икона — занимали лишь небольшую часть пространства. Впоследствии Любимов много раз работал с романом Достоевского, его постановки получали высшие театральные премии и награды в Европе и США.
Из воспоминаний Юрия Любимова («Рассказы старого трепача»):
«Когда меня выгнали отсюда и я начал скитаться, меня всегда поражало, что все знают Достоевского, а я его очень любил. У меня постановки Достоевского «покупали», и я мог жить. Я поставил пять раз «Преступление…», один раз «Бесы» — и это мне помогло выживать. И я выиграл у эмигрантов пари. Собрались злые эмигранты — когда я был в Америке — несколько волн последних. И они говорили:
— Мы не хотим вас огорчать, Юрий Петрович, но хотите, давайте пари любое, что на спектаклей десять кто-нибудь придет. А потом… Кому нужен ваш тут Достоевский? Им совершенно ничего не надо.
— Ну давайте пари, — большой стол сидел, начали пари заключать, достигли десяти тысяч долларов, — давайте спорить, через три дня это решится, будет премьера, и мы посмотрим, сколько продано билетов, сколько пройдет спектаклей. Установим канон — десять, то есть вы за то, что и десять не пройдет, да? Я спорю с вами.
Но они испугались спорить, потому что, видимо, поняли, что проиграют. И тут они стали отступать. Говорят:
— Давайте спорить на ужин хороший.
— Да я вас и так накормлю, без спора!
Прошло семьдесят с аншлагами, и стоячий билет стоил десять долларов. Для Америки это вообще феноменально.
«Дом на набережной»
Анатолий Гаранин/РИА «Новости»«Дом на набережной», 1980
Премьера неслыханно смелой постановки о сталинском терроре 30-х годов и моральном выборе по одноименному роману Юрия Трифонова состоялась в 1980 году. Через 4 года спектакль был снят с репертуара по требованиям цензуры и восстановлен в 1986 году. В лучших традициях авангардного театра
на сцене было построено угловатое сооружение — конструктивистский дом в стиле 30-х годов, со стеклянной стеной до потолка.
Актеры произносили свои реплики за стеклом. Воспоминания о прошлом смешивались с чувством вины и заставляли думать об ответственности, самообмане и последствиях.
Из воспоминаний Юрия Любимова («Рассказы старого трепача»):
«...Очень смешная была реакция у начальства и на «Обмен», и на «Дом на набережной» — ну, примерно одинаковая. ...Когда они говорили об образе Глебова, они считали, что правильно показывают отрицательный персонаж, но когда возникли некоторые трудности при сдаче спектакля, то вместе со мной был очень известный и умнейший наш театровед, шекспировед Аникст. И там они сказали:
— Ну зачем вы это показываете? И зачем нужно смотреть на эту мерзость, на этого персонажа главного, этого Глебова? Ну это, ну было когда-то, ну прошло и… — то он не выдержал и сказал:
— Что?! Как вы смеете это говорить, что не нужно! Вы хотите, что? — память отнять у нас у всех? Что? Значит отнять память: отнять нашу прожитую жизнь!
«Владимир Высоцкий»
А. Стернин/РИА «Новости»«Владимир Высоцкий»,1981
Поэтический спектакль-посвящение Владимиру Высоцкому, в котором актеры ведут диалог с Гамлетом-Высоцким. В постановке используются тексты актера, его голос, стихи, монолог, диалог с оставшимися. Премьера спектакля состоялась 25 июля 1981, спустя год после смерти Высоцкого. Спектакль был сыгран один раз с разрешения Андропова, после чего оказался под запретом. Восстановлен 25 января 1988 года после возвращения Любимова в СССР.
Из воспоминаний Юрия Любимова («Рассказы старого трепача»):
«Последний год перед отъездом на Запад я был очень увлечен и сконцентрирован на двух спектаклях: о Высоцком и «Борис Годунов». Оба спектакля я считал для себя очень важными, и оба спектакля мне закрыли. Они нашли очень простой способ бороться со мной: они ждали, пока я заканчивал работу, и закрывали спектакль. Вот и все. И даже имели наглость заявить, что «он мало работает, он не выпускает новых спектаклей» — закрывая мне все».
«Бесы»
Владимир Федоренко/РИА «Новости»«Бесы», 2012
Премьеру спектакля «Бесы» по Достоевскому Любимов обещал посвятить актерам Таганки, с которыми летом 2011 года у режиссера произошел конфликт и последующий разрыв. Постановка длится три с половиной часа и выдержана в духе концертного исполнения романа в двух частях. В центре сцены — черный концертный рояль, в качестве фона — репродукция французского классициста XVII века Клода Лоррена «Асис и Галатея». В спектакле звучит музыка Игоря Стравинского и Владимира Мартынова.
