Цивилизация
<1>
Джинсовый комбинезон, руки в масле, кудри по ветру — это Ила, любимая дочь папы-автомеханика, с радостью продолжающая его дело. Ее брат Давид вид имеет куда более благостный, курит с сестрицей тайком и готовится жениться на Лее — подходящей, с точки зрения клановых представлений Нальчика 1998 года, пассии. Логично для времени и места и то, что в день помолвки Давида и Лею похитят кабардинцы, прикрывающие национальной нетерпимостью личные бизнес-интересы. Безутешные родители сначала пойдут в общину, а потом — решат удачно выдать замуж родную дочь.
Собственно, следуя за Илой, которая еще и против правил встречается с кабардинцем, мы и увидим эту историю.
Следует за ней Кантемир Балагов — уже точно самое яркое открытие нынешнего года, обладатель приза ФИПРЕССИ в Каннах и нескольких призов «Кинотавра», 26-летний ученик Александра Сокурова… Всякий, кто хоть немного интересуется отечественным кино, и так в курсе, потому что не заметить Балагова в последние несколько месяцев было совершенно невозможно.
Фильм «Теснота», в свою очередь, вышел в прокат только сейчас — спустя два с лишним месяца после каннской премьеры, и, честно говоря, интереснее всего реакция на эту вещь так называемого «широкого» зрителя. Потому что фильм этот, несмотря на благосклонность далекой от народа критики, адресован именно ему.
В связи с «Теснотой» обычно справедливо говорят о том, что Кантемир сумел открыть в российском и мировом кинематографе совершенно новую территорию — дальнюю и опасную окраину империи (то есть, простите, федерации). Это, в принципе, совершенно справедливо. Фильмы о Кавказе — всегда трудный для восприятия, ершистый, не дающийся в руки материал, либо чересчур специфичный, либо слишком замкнутый на внутреннюю проблематику. Связано это с тем, что авторами таких картин становятся либо столичные умники, разыскивающие в провинции метафоры эфемерной русской (или, вот, кабардинской) жизни, либо местные жители, не видящие смысла говорить на понятном всем языке. В этом смысле ученики мастерской Сокурова действительно настоящая свежая кровь, проводники (или даже сталкеры) на совершенно незнакомых территориях.
При этом собственно географический план здесь представляется одним из самых болезненных, но и самым понятным, объяснимым. Ну да, два ненавидящих друг друга народа зажаты на одной территории, а тут еще и евреи, которым тут как будто совсем нет места. Да, травмы девяностых, которые, несомненно, нуждаются в рефлексии, — первая чеченская, снафф-видео с казнями, «поднимающие боевой дух» (по выражению продавцов с «Горбушки» тех лет).
И да — ощущение обжигающей горло, как чистый спирт, свободы, блуждающая, незаземленная энергия, обладатель который с равной вероятностью может обнять или зарезать.
Вот в этом переходе от очень общего портрета региона к максимально частному и даже интимному и заключается ключевой эффект и парадокс «Тесноты».
Это, поначалу дискомфортное, кино, требующее времени, чтобы привыкли глаза и все остальные органы восприятия. В то же время популярное клише, касающееся артхаусного кинематографа, гласящее, что такое кино всегда представляет почти безадресный монолог автора, здесь как раз не работает. «Теснота» начинается с представляющего автора титра и продолжается тем, что
заставляет зрителя физически протискиваться между стенами приземистых домиков, слепнуть от дискотечного стробоскопа, всматриваться в лица чужих тебе и друг другу людей,
вынуждает прожить с ними эти без малого два часа. В интервью Балагов говорит о том, что хотел добиться тактильности, но ею все не ограничивается. Этнографическая проблематика отходит на второй план, и выделить в этом полотне какой-то один акцент не получается. Здесь ощущается каждый вдох и звук, излом запястья героини фантастической Дарьи Жовнер, каждый мешающий пройти к цели предмет, запах, ткань и даже, кажется, вкус. Соленые слезы, соленая кровь, соль земли.
