Цивилизация
— После просмотра «Меча короля Артура» создается впечатление, что вам было важно сделать фильм, который находится в рамках жанра и одновременно высмеивает его.
— Не то чтобы прямо высмеивает. Мне было важно по-новому взглянуть на жанр, освежить его, обновить. Считаю, что к понятию жанра вообще нужно относиться не только с уважением, но и с легкостью, не боясь нарушить его границ. Нет никаких правил. Да, жанры исторически более или менее очерчены, но внутри этого круга всегда есть где развернуться. При этом смысл не только в том, чтобы вертеться там волчком — в этом как раз мало интересного.
Важно исследовать границы, пытаясь их раздвинуть, видоизменить и, может, даже немного затереть, если получится.
С такими намерениями я приступал к съемкам не только «Короля Артура», но и, пожалуй, каждого своего фильма.
— Это правда, что на бумаге фильм выглядел намного мрачнее?
— Да, изначально я так и задумывал — сделать кино грязное, грубое, суровое. Но в какой-то момент я понял, что фильм сам задает свой собственный ритм. Виной тому энергия людей, вовлеченных в этот проект, потому что все мы мыслим примерно одинаково. И мне кажется, именно эта коллективная энергия задает ритм и образует инерцию. Если бы я замышлял фильм как комедию, я боюсь, мы бы закончили на поле «Монти Пайтона». В этом, конечно, нет ничего плохого, но эта территория уже занята людьми более достойными, и мы выглядели бы не очень убедительно, пытаясь пристроиться рядом с ними. Так что приходилось, с одной стороны, держать это кино под уздцы, чтобы оно совсем уж не пустилось галопом, а с другой — вовсю использовать возможность наслаждаться свободой. Важно было соблюсти этот баланс, и это совсем не так просто, как кажется.
— То есть, проще говоря, фильм получился совсем не таким, каким вы его задумывали?
— В основе его лежит все та же идея, просто мне пришлось использовать несколько другие средства для достижения цели. Я снимаю слишком много материала, и все сцены у меня получаются гораздо длиннее, чем это необходимо.
Кино в его изначальной версии получилось хронометражем 3,5 часа, и мне оно вполне нравилось.
Я мог бы сделать его я пятичасовым, если бы очень захотел. Но достаточно только сесть за просмотр в компании людей, как тут же становится понятно: в фильме должна присутствовать кинетическая энергия, ритм, который держит аудиторию вместе. Смотреть кино в одиночку и смотреть его с людьми — это два совершенно разных процесса. И я сам очень люблю длинное кино — чем длиннее, тем лучше. Но я при этом понимаю, что аудитория, особенно молодая, это живой организм, который существует, пока в кинозале темно, и дышит в такт этому фильму. Самое главное — чтобы у аудитории и фильма ритмы совпадали.
— Будет ли у «Короля Артура» режиссерская версия?
— А это она и есть. Меня в прошлом часто об этом спрашивали про разные картины, но в итоге у меня режиссерской версией всегда оказывается та, которую я презентую миру. Ведь почему режиссерская версия так называется? Потому что она отличная от продюсерской, от студийной, а у меня таких проблем никогда не было. Мне в этом плане повезло: у меня есть безоговорочный карт-бланш и безграничная творческая свобода. И мне не нужны нависающие надо мной студийные продюсеры, утверждающие, что 3,5 часа для фильма — это слишком много. Я это и так знаю. И сокращаю кино по своей инициативе, а не потому, что мне так сверху сказали.
— В фильме оказалось несколько интересных камео, в том числе в кадре появляется Гай Ричи в роли угрюмого домовладельца.
— Это была чистая случайность. Практически все на съемочной площадке так или иначе поучаствовали в массовке: и оператор, и звукоинженер, и все ассистенты. Так как я снимаю очень спонтанно и хаотично, часто возникают ситуации, когда нам для сцены внезапно нужны статисты, а их нет. А впрочем, почему нет-то, если у нас на площадке постоянно присутствовало 150–200 человек? Так что обычно я просто оглядывался по сторонам и говорил: «Ну-ка наденьте вот на того чувака костюм, давайте попробуем». В какой-то момент я понял, что одного за другим задействовал всю свою съемочную группу, больше никого не осталось, кроме меня. Пришлось брать в руки шашки.
— Помимо этого в фильме удачно выступил Дэвид Бекхэм. Это уже второй футболист, после Винни Джонса, которого вы задействуете в кино. Чем они вам так интересны?
— Мы с Дэвидом не только друзья, но и уже успели осуществить несколько совместных творческих идей. Он большая звезда, и его лицо еще не помешало ни одному проекту. К тому же я считаю, что он невероятно талантлив во многих областях, и я люблю открывать в нем новые умения. Чем мне интересны футболисты? Я никогда в своей жизни не встречал ни одного успешного атлета, который был бы ленивым. К тому же для них очень важно понятие дисциплины. А для меня как режиссера найти трудолюбивого и дисциплинированного актера — это большая удача и редкость. У нас в индустрии люди часто считают, что они могут выехать на голом таланте, а пахать — это для бездарных. Но дело не только в этом, не только в физических данных атлетов, хотя они тоже, конечно, важны. Просто когда я нахожу людей, с которыми мы совпадаем по ритму, я стараюсь держаться за них руками и ногами.
— Похоже, у вас сегодня «ритм» — любимое слово.
— Да, слушайте, это же очень важно. Это все равно что найти свою радиочастоту и вещать на ней свои передачи. Если вы оказались со мной на одной волне и вам нравятся такого рода передачи, вы остаетесь со мной, а если не нравятся, крутите дальше ручку настройки. Дэвид и Винни точно слушают мои радиостанцию.
— Можете то же самое сказать о поклонниках вашего творчества?
— Конечно, иначе с чего бы им быть поклонниками? Я еще много раз сегодня скажу это слово, но у любого фильма есть ритм, и он вещает на определенной частоте. Если вы эту частоту не поймаете, вы будете слышать только радиошум. Это все на самом деле восходит к повествовательным традициям. Например, устное народное творчество, которое возникло сотни, а то и тысячи лет назад, комбинирует в себе разные элементы: поэзию, мистику, сюжет и мотив. В этой традиционной форме искусства собраны элементы, каждый из которых в наше время развился до отдельной формы искусства и способа самовыражения, как кино, музыка, литература. На меня оказало огромное влияние это самое устное народное творчество в том плане, что я хотел взять как можно больше компонентов — музыкальных, ритмических, нарративных, духовных — и сделать из них одну большую привлекательную мешанину. Но не просто беспорядочную помесь всего на свете: нет, внутри этой кутерьмы — упорядоченный концепт. И все это танцует под определенную мелодию, очень четкую и продуманную. Мои фильмы, возможно, и выглядят довольно современно, но они все имеют в своей основе очень древнюю традицию.
— Чарли Ханнем сказал, что считает этот фильм политическим манифестом, гимном бунтарству. Вы с ним согласны?
— В фильме речь идет о внутренней борьбе, которую ведет человек сам с собой, и этот концепт сам по себе достаточно захватывающий. Для меня политический контекст тут выглядит намного более прозаичным. Это скорее фон для основного конфликта, причем фон довольно отвлекающий.
— То есть вы не считаете это прославлением бунтарства?
— Ну, просто мне это не очень интересно. Если вы с Чарли видите в этом своего рода манифест — замечательно, я рад, что кино работает на нескольких уровнях. Но вообще тут важен не столько сам манифест, сколько причина, которая к нему приводит.
Рассматривать семя лично мне интереснее, чем любоваться растением, которое из него выросло.
Если Артур не способен побороть своих внутренних демонов, то как он может бороться с демонами внешними? И как он может править народом, пока не разберется со своими душевными травмами? Конечно, я понимаю, о чем вы говорите — большинство современных политиков как раз такие, и их даже нельзя допускать до власти. Но я бы все же не стал рассматривать этот фильм как метафору современной политической ситуации.
