Цивилизация
Про Таганку
— В марте 2015 года вы говорили, что к концу второго года своей работы на Таганке вы решите, продолжать работу или нет. Срок скоро подойдет — какие итоги можете подвести? Продолжите работу на посту директора?
— Продолжать мне или нет? Конечно, продолжать, хотя последние два года выдались безумно сложными во многих аспектах — и морально-этическом, и физическом. Несмотря на это, мы выпустили шесть премьер, четыре из них — очень сильные спектакли. Еще один — спектакль будущего, шестой не получился вовсе, но это не проблема — в театре такое случается.
— В новом сезоне Таганка выпустила сразу несколько премьер: например, «Вий» на Основной сцене и «Назову себя Гантенбайн» на Малой. И это далеко неполный список. Можете рассказать о предстоящих премьерах?
— 27, 28 и 29 января на Основной сцене состоится премьера музыкального триллера «Суини Тодд, маньяк-цирюльник с Флит-стрит». Это очень амбициозный, дорогостоящий и масштабный спектакль со сложной музыкой, живым оркестром. Пришлось столкнуться с техническими трудностями при расстановке станков, а также с акустическими сложностями. Режиссер-постановщик — Алексей Франдетти, лауреат «Золотой маски», который только-только вернулся из Нью-Йорка, где оттачивал мастерство, изучая бродвейские постановки.
— А как отбирают постановки для репертуара? Кто решает, что ставить, и как выбирают режиссера будущего спектакля?
— Все премьеры вышли из лабораторного проекта «Репетиции», где молодые и талантливые режиссеры, работая семь дней с актерами Таганки над материалом, представляли на суд Экспертного совета и зрителей свои работы. За прошлый сезон мы посмотрели 36 таких эскизов.
Первой премьерой стал «Золотой дракон» Рональда Шиммельпфеннига.
Признаюсь: пьесу я прочитала не с первого раза. Она очень сложно написана. Но пришла Лера Суркова — молодой, крепкий, харизматичный режиссер. И все сложилось.
После «Золотого дракона» вышел спектакль «Кориолан». Его поставила Анна Потапова. Спектакль получил первый приз на международном шекспировском фестивале «Весь мир — театр». Премьерный спектакль «Вий» режиссера Александра Баркара едет на фестиваль «Прорыв» в Санкт-Петербург. Постановка «Эльза» Юлии Ауг стала одним из самых любимых спектаклей молодежи, несмотря на то что это история о взаимоотношениях взрослых людей.
— Театр на Таганке ассоциируется у многих с именем Юрия Петровича Любимова. Образ Любимова довлеет над вами в работе или же помогает работать?
— Я не была знакома с Юрием Петровичем лично, но, думаю, сегодня он бы меня поддержал. Если работать по принципу «что бы сделал Любимов», то ничего не получится, потому что так, как Любимов, не сделает никто, а делать «под Любимова» не надо. Он был новатором, сломал многие понятия о классическом театре. Сегодня же спектакли самого Юрия Петровича стали классикой. И тем не менее на спектакли Любимова зрители идут до сих пор, потому что это прежде всего талантливо. Я же стараюсь привлечь в театр молодых, талантливых людей.
«Театр — дело молодых», — говорил Любимов.
— Мне кажется, главное, чтобы спектакли были талантливые.
— Когда департамент культуры предложил возглавить Театр на Таганке, вы работали директором Театра Романа Виктюка. Вы быстро решились, вас не мучили сомнения?
— Ни секунды.
— Вы уже упомянули о вашем экспериментальном авторском проекте «Репетиции», стартовавшем в октябре 2015 года. Можете рассказать подробнее, как родилась идея проекта? Вы довольны его результатами?
— Мы намерены продолжать «Репетиции», но сейчас у нас временное затишье. Если говорить об идее…
Идея появилась от безысходности и нищеты. Когда я пришла в театр, в репертуаре не было ничего.
Из спектаклей Любимова нам удалось восстановить девять. Разумеется, существовать только на этих старых названиях невозможно. Я столкнулась с необходимостью привести новых людей и наполнить репертуар новыми спектаклями. Но приглашать известных режиссеров, на мой взгляд, неправильно.
Конечно, можно доверить постановку успешным и популярным, но на их спектакли придет их публика, которая исчезнет, когда спектакль закончит идти.
Этим зрителям нет дела до людей, которые здесь работают. Поэтому и появилась идея поиска новых режиссеров, не совсем молодых, а тех, кто уже успел что-то поставить, зарекомендовать себя.
— И кого же из режиссеров вы заметили в рамках «Репетиций», кто представит свои спектакли зрителям?
— Это, конечно же, Денис Бокурадзе, режиссер из Новокуйбышевского театра, который представил эскиз по пьесе Александра Вампилова «Старший сын»; дай Бог, спектакль появится в афише театра. Денис показал филигранную работу режиссера высочайшего класса, он потрясающе работает с актерами. К сожалению, Денис сломал ногу, поэтому премьеру пришлось перенести, ориентировочно на июнь.
Далее планируем выпустить «Чайку 73458», «Кровавую свадьбу» Лорки, «Похождения бравого солдата Швейка» Гашека… У нас очередь из премьер. Даст Бог, все успеем.
Про театр и нетеатр
Ирина Апексимова и Сергей Трифонов на предпремьерном показе спектакля «Петербург» на Малой сцене «Московского театра на Таганке» в Москве, май 2016 года
Евгения Новоженина/РИА «Новости»— Однажды Олег Меньшиков, комментируя антрепризы, заметил: «Я считаю, что репертуарный театр должен погибнуть и погибнет, от этого никуда не деться. Вообще это болото, которое застоялось и которое регулярно нужно встряхивать». Как вы относитесь к такому мнению?
— Мне кажется, что есть небольшая путаница в понятиях.
Сравнивать антрепризу и репертуарный театр — это как сравнивать зеленое со сладким.
Антреприза — форма организации процесса работы, предполагающая, что люди не работают в штате, а собираются вместе на отдельный спектакль. Репертуарный театр означает лишь то, что люди, получив театральное образование, приходят в театр, сдают трудовые книжки в отдел кадров, а отсюда их выносят вперед ногами. Если говорить в таком ключе, репертуарный театр уже давно себя изжил.
— В 1960-е годы в Великобритании государство перестало поддерживать театры финансово. После этого многие театры закрылись, но после нескольких лет кризиса произошел настоящий взрыв независимых трупп, которые зарабатывают и обеспечивают себя самостоятельно. А в России театр может существовать без государственной поддержки?
— У нас иной менталитет. Если отказаться от господдержки или даже уменьшить финансирование, многим театрам придется закрыться. Это не есть хорошо.
Но бояться того, что мы все умрем, а российская культура погибнет, тоже не стоит. Не обязательно тратить миллионы рублей, чтобы сделать хороший спектакль: его можно поставить без всего.
Однако сейчас в силу огромного количества предложений спектакль потонет в информационном потоке. Сегодня сложно заявить о себе, сложно пробиться к зрителю.
— Раньше в театр люди шли как на праздник: надевали вечерние платья, костюмы. Сегодня мы видим других зрителей. По вашим ощущениям, тот пиетет перед сценой сохранился?
— Если и сохранился, то в Большом театре, и то не всегда. Но мне всегда очень приятно, когда приходят зрители и в гардеробе переобуваются в туфли. Это не просто уважение к театру — это уважение к самому себе. Знаете, не так давно у нас родилась идея: повесить на входе табличку «Вход в театр в шортах и кроксах запрещен». Вы не поверите, но были и такие случаи.
Нельзя приходить в театр в исподнем, а если пришел с авоськой, оставь ее в гардеробе.
Мне кажется, пиетет перед театром улетучился не в одну секунду. Это началось еще в 90-е и потихоньку продолжалось, пока театры рады были видеть любого зрителя, пришедшего за свои деньги.
— Несколько лет назад аудитория столичных музеев очень сильно омолодилась. Теперь москвичи ставят рекорды посещаемости в музеях, ломают двери в очередях в Третьяковку. А как изменился портрет типичного московского театрала?
— У каждого театра свой зритель. Театр на Таганке сохранился благодаря истинным фанатам, которые приходили сюда с 1964 года. Они помнили театр, поддерживали его, для них Таганка стала неотъемлемой частью жизни. Но теперь у нас все только начинается.
— И каким вы видите Театр на Таганке в будущем?
— Это один из самых навязчивых вопросов. Стоило мне занять должность директора, как меня начали мучить вопросами: «Какая у тебя концепция?». Я начала сравнивать, знакомилась с концепциями других худруков и директоров. И вдруг поняла, что «приглашу такого режиссера или таких актеров» — это не концепция.
Признаться, теперь я даже побаиваюсь слова «концепция».
Но если отвечать на ваш вопрос, то я хочу, чтобы в театр стояла очередь. Я хочу, чтобы здесь шли спектакли для разных зрителей: и современная драматургия, и классика. Я хочу создать многослойный пирог, где каждый найдет то, что ему по вкусу.
— В свое время теоретики из России — Михаил Чехов, Константин Станиславский — оказали колоссальное влияние на мировой театр. По вашему мнению, есть сегодня в нашей стране передовые идеи, способные перекочевать на Запад?
— Вы знаете, порой у меня складывается ощущение, что сегодня на Западе куда лучше понимают, что такое система Станиславского, нежели в России. И это проблема не последних двух-трех лет, а десятилетий. В Советском Союзе был такой инструмент, как гастроли театров: каждое лето труппы выезжали в другие города. Сегодня российские театры тоже выступают за границей, но зачастую с антрепризами не очень высокого качества. Зарубежные зрители (а это по большей части русская эмигрантская аудитория) приходят ради тех, кого видят на телеэкранах. Они не выбирают театр ради репертуара, они не знают режиссеров. Я не хочу никого обидеть, но мне кажется, что такие гастроли могут напрочь убить интерес к российскому театру. Как я понимаю, сейчас гастрольную практику пытаются возродить, и это очень хороший сигнал.
Не про театр
— Вы снялись более чем в 60 фильмах, в 2008 году состоялся ваш режиссерский кинодебют — «Спящий и красавица»…
— Первый и последний фильм в статусе режиссера.
— Именно. Несмотря на это, вы однажды заметили, что «вашей карьеры в кино» нет. Почему вы так критически относитесь к собственной кинокарьере?
— Я бы с удовольствием вернулась к съемкам, если бы предложили что-то, где можно хоть чуть-чуть заняться профессией.
В сериалах я играла один и тот же образ — женщину с ружьем: убийцу, милиционера, но все равно с ружьем.
Я занималась тиражированием одного и того же холодного жесткого образа…
— При том, что в театре ваши роли яркие, подвижные, эмоциональные и зачастую веселые…
— Да, именно так. Я стала заложницей имиджа, образа. Единственный фильм, где мне доставило удовольствие сниматься, — «Клетка». Говоря о других фильмах, как бы пафосно это ни звучало, зачастую я даже сценариев не читала — смотрела описание героя и выходила под камеру. Если мне предложат настоящую роль, я с удовольствием сыграю.
— Вы росли в Одессе. В июле 2015 года вас включили в санкционный черный список на Украине. Как вы отреагировали на это решение? Надеетесь вернуться на Украину и выступить там снова?
— Конечно, надеюсь. Но за последние годы на меня такой поток грязи вылили, что я, честно говоря, физически боюсь.
Боюсь неадекватности, притом что я ничем не оскорбила ни Одессу, ни Украину.
У меня осталось много друзей в Одессе, с давних, советских времен, и это адекватные люди, которые придерживаются того же мнения, что и я. И они тоже не понимают, когда произошло это разделение. Одесса, по крайней мере в прежние времена, была совсем другим городом — это не Россия, не Украина, а свободная экономическая зона, самодостаточный город.
— Политики в последние годы стало слишком много. По вашему мнению, артист должен вмешиваться в политику?
— Я давно об этом не думала, я вообще не очень пристально слежу за этой темой.
Но не так давно моя обожаемая Мэрил Стрип выступила с речью против Дональда Трампа, и, признаться, как-то поблекло вдруг все. Мне кажется, не надо так. Не нужно артисту вмешиваться в политику.
Есть и другая сторона: если для тебя существует киноартист, если он твоя путеводная звезда, то не стоит интересоваться тем, какие марки он носит, у какого стилиста стрижется и с кем встречается. Я против того, чтобы личную жизнь актера или его политические взгляды выносили на публику.
Да, каждый артист обязан иметь собственную точку зрения, иначе он будет неинтересен публике и зрителям. Но не стоит выставлять это напоказ.
— При этом вы, известная актриса, в сентябре 2016 года стали доверенным лицом партии «Единая Россия» на парламентских выборах.
— Да, но нужно напомнить: в данном случае я выступала не как актриса, как директор государственного театра. Я считаю, что поступила правильно, я приняла предложение стать доверенным лицом с большой честью, и это мое искреннее волеизъявление.
— Однажды вы обмолвились: «Не знаю ни одного актера, который был бы абсолютно доволен своей карьерой. И это нормально — всегда желать большего». А чего вы желаете теперь?
— Чего я желаю? О, у меня столько мыслей: сыграть вот эту роль, пригласить того или другого режиссера, замахнуться на эту пьесу… Идей — огромное количество. Надеюсь, что справлюсь.
