Цивилизация
Картины по сценариям Юрия Арабова регулярно участвуют в конкурсной программе Московского кинофестиваля — «Орда» (организация запрещена в России), «Орлеан» Андрея Прошкина, «Чудо» Александра Прошкина. Победитель ММКФ-2009 режиссер Николай Досталь вернулся в конкурс нынешнего фестиваля с фильмом «Монах и бес». Это уже не первый опыт сотрудничества известного сценариста с Николаем Досталем — до этого они сделали сериал «Завещание Ленина» про писателя Варлама Шаламова. Единственная российская картина в конкурсе осталась без приза от жюри, зато получила «приз зрительских симпатий» — награду по итогам рейтингового голосования регионов ФКК. В прокат «Монах и бес» выйдет 8 сентября.
— Юрий Николаевич, вас знают как сценариста, последовательно работающего в христианском дискурсе. В новой картине Николая Досталя «Монах и бес» речь идет о черте, который стал человеком. Расскажите, как возник этот замысел?
— Режиссер дал мне почитать житие одного Киево-Печерского старца, которого черт принес в Иерусалим. Разрабатывая фабулу, я вспомнил концепцию Оригена, в I веке нашей эры писавшего о том, что любовь Божья и беса вылечит. В его гностической философии все существа, в том числе и демоны, проходят череду перевоплощений по «лестнице иерархий». Примерно к той же мысли пришел и М. Булгаков в «Мастере и Маргарите» — о том, что темные силы существуют для некоего высшего плана, недоступного пониманию человека. Также в сценарии есть отсылки к «Фаусту», к искушениям святого Антония, житиям святых, в частности к житию Никиты Новгородского, через молитву «перевоспитавшего» черта.
— В чем сложность работы с религиозным сюжетом?
— Сложность в эстетике. Режиссеры и писатели берутся за духовный материал, движимые честолюбием, но засада в том, что духовный материал почти никогда не получается. На экране невозможно впрямую показать святость. Надо очень осторожно подбирать интонацию. Я бы сказал, можно выехать только за счет юмора и сбивания пафоса.
— Ваша история — из разряда вечных сюжетов, а значит, не требует конкретной привязки ко времени. Действие фильма происходит во времена царствования Николая I. Почему вы выбрали именно этот временной отрезок?
Юрий Арабов
Дмитрий Фомичев/ТАСС— Понимаете, в современном контексте жанр религиозной притчи в чистом виде не работает. Это моралите с претензией на духовность, нужны дополнительные актуальные краски и смыслы. Поэтому я условно поместил фабулу в мир Лескова. Так что явление государя-императора — это на самом деле отсылка к его известной повести «Левша».
— За последнее десятилетие в российском кино четко обозначилась околорелигиозная тема... Симпатична ли вам эта тенденция?
— Ничего хорошего в этом не вижу. Пройдет время, и будет плеяда режиссеров, которые возьмутся за противоположную тему — разоблачение церкви. Да, действительно, сейчас есть некий тренд, идущий от слияния церкви и государства, и режиссеры это чувствуют. В любом случае если появляется тренд — это сигнал о том, что с данной темой пора завязывать, поскольку для художника быть в моде — дело непочтенное. Я искренне надеюсь, что больше ничего такого не буду писать. Хочется верить, что картина получилась вне тренда и больше чем тренд — сюжет в ней совершенно оригинальный и таких сюжетов в литературе еще не было.
— Какие самые конъюнктурные темы встречаются в современном отечественном кино?
— На мой взгляд, все ретромодели без переосмысления — это конъюнктура. Прежде всего, это касается ремейков американского и советского кино. К слову, мода на «духовные» фильмы началась с успеха «Острова» Павла Лунгина — замечательной картины по сценарию моего ученика Дмитрия Соболева. Однако попытка повторить чей-то успех — с творческой точки зрения это вторично и неинтересно. Да и по финансовой части провально.
— А в чем причина этой вторичности — творческое бессилие авторов, госзаказ или зритель, делающий кассу?
— Думаю, черта перевоспитать легче, чем зрителя. Вот вам пример. Однажды я ехал в вагоне метро, оформленном как библиотека. Там нарисованы книги, на корешках фамилии. Так вот, половину этих «знаменитых» авторов я не знаю. В то же время там отсутствовали писатели, которые, по моим представлениям, значимы для русской культуры. Но это еще полбеды. Во время объявления станции прозвучала запись бодрого напутствия пассажирам от Татьяны Устиновой: «Побольше читайте хороших книг и почаще улыбайтесь». То есть она связала чтение книг с улыбкой. А что если читаешь Кафку или Достоевского? Или док о Блокаде? И это вовсе не неудачная ремарка автора хитов продаж, это выражение одной очень печальной тенденции. Читатель и зритель приравниваются к потребителю. Более того, потреблять они должны с удовольствием! Вот тебе на блюдечке преподносят — и даже челюстями не надо работать, ты глотаешь все сразу и улыбаешься. Собственно говоря, это и есть современный образ искусства в быту. Понимаете, чтобы слушать Джона Уильямса, нужно обладать слухом. Слух — это способность воспринимать музыкальную гармонию, отличать одну гармонию от другой и способность ее напеть. Чудовищно много способностей! Для того чтобы смотреть кино, не нужно вообще ничего.
— Значит, искусство не может существовать для развлечения и требует от зрителя определенных интеллектуальных усилий?
— Давайте будем называть вещи своими именами. Развлечения и релаксация к культуре никакого отношения не имеют. То, что нам подсовывают для лучезарной улыбки, это суррогат и спекуляция. Полным ходом идет эстетизация и философизация порномира. Да, сексуальное влечение — это часть человеческой жизни. Но при чем тут эстетизация? При чем тут игры в культуру на основе порномира? Скажите прямо: мы не занимаемся культурой, искусством, мы занимаемся обслуживанием ваших эротических интересов, фобий, фантазий. Это было бы честнее. Но так никто не скажет — все же играют в культурных людей.
— Согласны ли вы с мнением, что современное отечественное кино формирует негативное представление о России за рубежом?
— Не согласен. В кинематографиях других стран, в том числе Франции и США, также присутствует критический реализм, и временами пожестче, чем у нас. Умный зритель понимает, что кино — это иллюзия, а не подлинная реальность. А вообще я бы не сказал, что в мире есть большой интерес к России. В СССР была культура, литература, кино, балет, спорт, космос — и к нам прислушивались. Когда мы все это потеряли, остались только понты, причем ничем не обоснованные. За счет понтов сейчас хотят возродить уважение к России, но это так не работает. Увы, и наше искусство не пользуется большим спросом из-за той же вторичности. Весь театр у нас вторичен — в Европе все это давно сделано. Слава Богу, иногда рождается что-то интересное, оригинальное, но это единичные фильмы и спектакли — и, увы, чаще всего они сделаны без большого бюджета, так сказать, при помощи молотка и отвертки.
— Как, по-вашему, отреагировал бы действующий патриарх, если бы он посмотрел картину «Монах и бес»?
— Честно говоря, несмотря на христианский сюжет, я не думаю, что будет положительная реакция патриарха на наш фильм. Художественное кино не может дать адекватную историческую картину, не может и не должно побуквенно следовать всем церковным канонам и традициям, которые отстаивает глава РПЦ. Хотя, разумеется, во время работы над сценарием и фильмом мы консультировались с духовными отцами. Учение об исправлении Сатаны церковь считает еретическим, тем не менее это красивая идея, дающая всем нам надежду.
— На ваш взгляд, что сегодня происходит с РПЦ?
— В РПЦ есть люди честные, а есть люди не очень честные… РПЦ по всем регионам России абсолютно разная, один приход не равен другому. Я знаю многих рядовых священников, которые достойно несут свою миссию. Высшие иерархи настолько приблизились к власти, что сегодня речь идет о полном слиянии церкви и государства. По своему сану и положению духовники должны тушить огонь гордыни, понтов, самолюбия у истеблишмента, а они, скорее, обливают его керосином. Сейчас это стало главной проблемой РПЦ и компрометирует православную церковь как таковую. И Христос на искреннем уровне забывается. Для меня церковь — это два или три человека, которые верят в Христа, собрались вместе почитать Евангелие.
