Цивилизация
Выставка «Оскар Уайльд. Обри Бердслей» идет по пятам уже побывавших в Пушкинском музее Уильяма Тернера, Уильяма Блейка и прерафаэлитов. Вновь новостной повод — графику Бердслея наконец-то вывезли из британских музеев — заслонил собой кураторскую мысль. В ее основе в результате оказалась несколько тревожная гипербола:
все модернисты вышли из бердслеевой «павлиньей юбки», которая впервые мелькнула в иллюстрациях к «Саломее» Оскара Уайльда.
Помимо «Саломеи» современников Уайльда и Бердслея связывал выпестованный ими образ лондонского денди и культ красоты (а также пламенная любовь к ним русских интеллигентов Серебряного века, из которой выросли термины «бердслианство» и «уайльдизм»).
Выставка, впрочем, оказалась разъята весьма условно пересекающимися друг с другом кураторскими концепциями. Рисунки Бердслея и экземпляры проиллюстрированной им «Желтой книги» — скандального эстетского журнала — существуют здесь обособленно от изданий и портретов Оскара Уайльда. В отдельной комнатке ютится так называемый русский миф (выросший из высказываний, например, театрального режиссера Николая Евреинова, который писал про Бердслея: «Он умер в самом конце XIX века, оставив в наследство искусство, где все, начиная с формы и кончая содержанием, создано для радости ХХ века»). Эта часть выставки соединила работы русского Бердслея Николая Феофилактова, мирискусников Льва Бакста, Константина Сомова, а также картинки тех эпигонов, которые, не стесняясь, списывали бердслеевские «пунктиры и штрихи».
«Газета.Ru» выбрала главные серии работ Бердслея, которые показывают на выставке.
«Смерть Артура», 1893–1894
Изломанные и одновременно изящные линии, сгущенный цветочный орнамент, скрупулезность, с которой прописана каждая травинка, — все это еще отдает здоровым ученичеством.
В 1893 году 21-летний Обри Бердслей берется иллюстрировать священный для старшего поколения английских эстетов, прерафаэлитов, текст — свод рыцарских романов «Смерть короля Артура» Томаса Мэлори.
Он выписывает в псевдосредневековом стиле сатиров, фавнов и рыцарей, создает макет издания, иллюстрации, обложку, шрифты и виньетки — всего около 300 рисунков.
Это была работа по конструированию стиля и образа «проклятого поэта».
Бердслей кроит новые миры из весьма условных, декоративных пейзажей и фигур, еще не напоминающих гротескных гермафродитов, которые появятся в иллюстрациях к «Саломее» и карикатурах. В этих плоских рисунках даже мелькают следы графической умеренности и аккуратности, но уже возникают пустующие черные дыры и то вылежанное на больничной койке (Бердслей умер в 25 лет от туберкулеза) эстетство, которое один из его издателей назовет потенциалом зла. После появления «Смерти Артура» Бердслея то величали новым Альбрехтом Дюрером, то сквозь зубовный скрежет называли талантливым эпигоном Эдварда Берн-Джонса. Главное, что не клерком из страховой конторы, считал он.
«Саломея», 1894
Бердслеевская «Саломея» — это манифестация стиля, напитавшегося японской гравюрой и «Павлиньей комнатой» Джеймса Уистлера (оформленная им столовая в доме судовладельцев Лейландов), ставшего причудливее, экзотичнее и условнее. Мир Бердслея растет не вширь, а вглубь, сужается до витающей на белом клочке бумаги вампирши Саломеи, до павлиньего пера.
История о принцессе, станцевавшей нагишом перед царем Иродом и потребовавшей голову Иоанна Крестителя, сжимается до струйки крови, которая стекает из отрубленной головы в пруд с лилиями.
Бердслей выпаривает из своей графики орнаментальные пейзажи, интерьер, симметрию и перекодирует драму Уайльда на новый лад. Впервые книжная графика — подчиненный жанр, который вроде бы не существует без текста, фактически подменяет его. На месте чудесного мира иллюзий «Смерти Артура» возникает откровенность рентгеновского снимка, «привкус тления и несколько порочная чувственность», о которых писал Александр Бенуа. Правда, поборники морали все равно громили Бердслея за танец живота Саломеи, подсмотренный где-то в парижском кабаре, и ее «неприкрытую похоть».
«Желтая книга», 1894
Бердслей без ложной скромности называл изумительной ярко-желтую обложку с черным силуэтом первой «Желтой книги» — эстетского журнала, заигрывавшего с темой гомоэротизма, художественным редактором которого он стал в 1894 году. Уайльд говорил, что «обнаженная шлюха, которая улыбается через маску, просто ужасна».
«Желтая книга» была журналом-насмешкой над викторианским ханжеством, подчеркнуто вульгарной и эксцентричной.
Обложка, оформленная в стилистике тулуз-лотрековских афиш и бульварного чтива, отсылала к роману Жориса Карла Гюисманса «Наоборот» — гимну перверсивной красоте (именно эту «отравляющую» книгу в «Портрете Дориана Грея» лорд Генри дает прочитать Дориану). Под руководством Бердслея, правда, «Желтая книга» прожила всего несколько месяцев. В 1895 году Уайльда обвинили в содомии — на суд писатель ненароком прихватил с собой некое издание в желтой обложке. Кто-то из журналистов принял его за «Желтую книгу», и скомпрометированный Бердслей лишился должности.
«Лисистрата», 1896
Бердслей собирался печатать «Лисистрату» бледно-пурпуровой краской.
За эти иллюстрации к комедии Аристофана он прослыл «сеятелем общественного разврата» и порнографом, который умножает бессильные фантазии на смертном одре.
Их же, уже не поднимаясь с постели, просил уничтожить своего друга-издателя и заказчика Леонарда Смитерса (последний выпустил рисунки в 1896 году крайне небольшим тиражом и «не для публичного распространения»). Ни «Желтая книга», ни «Лисистрата» не продолжили работу над утончением и обобщением образа, начатую в «Саломее». В рисунках к «Лисистрате» декоративная вязь и узоры из гипертрофированных тел соединились с похабщиной, списанной с древнегреческих ваз и японских гравюр. Бердслей создает в них изощренный мир без деталей, нарисованный одной уверенной линией. Правда, на выставке «непристойность» свели всего к нескольким картинкам, не сильно травмирующим нежный взгляд.
