Цивилизация
Когда зрителей — российских, европейских, американских — просят назвать их любимые новогодние и рождественские фильмы, на вершине рейтингов зачастую оказываются картины, в которых вообще нет ни елок, ни снегурок.
В России ценят не только «Иронию судьбы», «Карнавальную ночь» и «Чародеев», но и фильмы «Иван Васильевич меняет профессию», «Операция Ы» и «Соломенная шляпка» и телеспектакли по «Двенадцатой ночи».
Причем если посмотреть первую и последнюю вместе, то становится ясно: у Рязанова с Шекспиром много общего.
В Европе помимо британской «Реальной любви» вспоминают совсем не новогоднюю «Амели» и военную драму о Первой мировой «Счастливого Рождества». Это грустный фильм, но в нем есть место чуду, доказывающему, что и англичане, и немцы, и французы — сыновья одной матери.
В США есть своя «Ирония судьбы» — «Эта прекрасная жизнь» Фрэнка Капры, снятая еще в 1946-м, но до телевидения добравшаяся лишь в 1970-м.
Зато с тех пор она идет без перерывов. Однако конкурировать ей приходится не только с праздничным «Отпуском по обмену», но и с боевиком «Крепкий орешек», криминальным альманахом «Четыре комнаты», февральским «Днем сурка», внесезонной «Красоткой» и даже «Близнецами».
Наконец, везде и всюду в новогодние праздники по телевизору крутят сказки — «Властелина колец», «Гарри Поттера», «Хроники Нарнии», «Назад в будущее» и «Людей в черном».
В России декабрь традиционно благоволит фэнтези и фантастике: добродушный месяц позволил отбиться в прокате «Черной молнии» и «Волкодаву» и собрать рекордную для своего времени кассу «Дневному дозору».
Но под бой курантов почти в двенадцать раз окупилась и «Жара» — похожая на модницу из солярия молодежная комедия о летней Москве.
Получается, главные атрибуты новогоднего кино вовсе не елки, подарки и Санта-Мороз, жанр далеко не всегда комедия, а причина популярности отнюдь не в общих (например, советских) культурных корнях зрителей.
Вернее, дело все-таки в корнях, но гораздо более глубоких — в нашей генетической восприимчивости к идее христианского святочного рассказа.
Перелистаем Диккенса и Гоголя и вспомним основные каноны жанра. В первую очередь это чудо — либо внезапное разрешение личных драм персонажей, либо переход из обыденного мира в мир сказки.
В «Этой прекрасной жизни» герой накануне Рождества думает о самоубийстве; в «Иронии судьбы» готовится вступить в брак, обреченный на несчастье.
Транзит из реальности в сказку обязательно происходит с помощью магического ритуала вроде боя курантов или загадывания желаний.
Забавно, что у нас в пространство чуда попадают через баню, где человек голый («Ирония судьбы»), а у европейцев — через платяной шкаф, где, наоборот, есть во что нарядиться («Хроники Нарнии»). В любом случае обратно герой возвращается морально преобразившимся.
Без нравственной работы над собой, требующей судьбоносных жертв, в святочных рассказах никуда. Праздники вообще не время для отдыха, спросите любую хозяйку.
Следующий важный канон — упрощение жанровых конвенций, временная, на одну ночь, отмена законов физики и здравого смысла. В Рождество хочется читать и смотреть только самые невероятные истории вроде придуманных Стругацкими «Чародеев» или пьяной телепортации с одной улицы Строителей на другую. В отличие от тех же шекспировских комедий в святочных неизменно должны отступить смерть и зло. Чертовщина если уж и влезет в сюжет, то или в комическом амплуа («Вечера на хуторе близ Диканьки»), или в дидактическом («Рождественская песнь» Диккенса).
Собственно, конфликт зла и добра здесь чаще всего заменяется конфликтом социального и частного, общей данности и личных ощущений, навязанных ритуалов и индивидуальной воли.
Надя в «Иронии судьбы» выбирает между респектабельным Ипполитом с французскими духами и Лукашиным, который тот еще кот в мешке. В «Карнавальной ночи» официальное коллективное переживание праздника борется с интимным.
Однако новогодняя ночь — время не только выбора и самоопределения (навсегда), но и стирания социальных различий (до утра).
Эта тема обыграна в «новорусских» комедиях — «Бедной Саше», «Сироте казанской» и нетематических, но все равно святочных «Особенностях национальной рыбалки».
В эту же ночь все ненадолго согласны услышать о себе правду. Не случайно главным американским поставщиком рождественских комедий является киностудия National Lampoon («Национальный пасквиль»), а в России после официального обращения к нации показывают мультипликационные частушки с Путиным и Медведевым. При этом за правдой следует всеобщая индульгенция: как в «Иронии судьбы» оправдываются пьянство и безалаберность, так и в американских семейных комедиях приехавшие из города дети прощают своим старикам провинциальность, глупость и назойливость. Такое веселое сведение счетов объединяет разные поколения.
В этом заключается еще одна, цементирующая, функция святочных рассказов — утешать слабых, смирять сильных, сближать и учить прощать.
Перечислив столько общих черт российских, советских, европейских и американских праздничных фильмов, логично задаться вопросом: что должно произойти, чтобы сегодня в нашей стране появилась культурная константа, равная пресловутой «Иронии судьбы»?
Прямой сиквел с продакт-плейсментом и Сергеем Безруковым хорошо показал себя в прокате, но провалился в долгосрочной перспективе (если она вообще была).
У «Елок» тоже есть существенная проблема.
«Ирония судьбы» была фильмом вне идеологии. Хрупкое частное в нем торжествовало над коллективным советским под песни на стихи Цветаевой и Пастернака, а пролог нежно, но все-таки высмеивал унифицированный быт.
В «Елках» же справедливо, но навязчиво продвигается важная идея великой и единой страны, рожденной дружбой народов. Цель благородная и искренняя, кто бы спорил, но, кажется, есть проблемы в выборе средств. В святочных рассказах, упомянутых в тексте фильмах и тем более сказках нет, например, никаких национальностей (ну кроме хоббитов) — сюжеты универсальны, и вовсе не важно, у кого из героев какая кровь.
«Елки» же не могут объединить разные народы РФ общим праздником без постоянного указания на то, кто здесь русский, кто якут, кто чеченец, а кто таджик.
Наверное, было бы лучше, если бы герои взаимодействовали друг с другом, вообще не замечая внешних различий. К тому же официоз и тыканье носом исторически вызывает у нас отторжение.
Прочие причины неявления нового Рязанова народу, как ни странно, лежат в экономической плоскости. У хорошей комедии (вроде «Тарифа новогоднего») в новогоднем прокате нет шансов не только против западных блокбастеров, но и против отечественной конъюнктуры — всевозможной «Нашей Раши» и «Яиц судьбы». Эти продукты уж точно делаются не для народа, а для целевых аудиторий. И в январе достается от них не только патриотам, но и тем, кому хотелось бы сходить в кино на что-нибудь зарубежное. Кинотеатры как будто становятся жертвами тактики выжженной земли.
Да и непонятно, какой быт должна описывать сегодня народная комедия: социальное расслоение в обществе такое, что никаким святочным каноном его не закроешь.
С другой стороны, Николай Семенович Лесков еще в XIX веке писал, что «цели христианства вечны». А значит, и жанр святочного рассказа будет востребован всегда. То же самое и со святочным показом. Новая «Ирония судьбы» у нас вполне возможна. Просто ей нужна другая, нежели «Елкам», площадь для установки.
