Цивилизация
Дмитрий Быков (признан в РФ СМИ-иноагентом), писатель, учитель литературы, кинокритик:
«Оттепель» — это выдающееся событие.
Во-первых, пока это самое масштабное художественное высказывание на тему российских спецслужб, на тему карательных работников и отечественной прокуратуры.
Раньше в российском кино был один кадр, который всегда встречался аплодисментами, — это когда героиня Купченко дает пощечину Зине Бегунковой в фильме «Чужие письма». Теперь у нас появился второй эпизод, равный по силе, в котором главный герой, оператор Хрусталев, дает в морду прокурорскому следователю, получившему повышение и заявившемуся пьяным на съемочную площадку (в фильме этому эпизоду предшествует допрос Хрусталева, который проводит следователь по делу о самоубийстве сценариста Кости Паршина, друга Хрусталева. — «Газета.Ru»)
Это величайший эпизод в новейшей истории отечественного кино.
Прокурор приехал на съемочную площадку, глумится над ними, куражится, говорит «Да кто вы все такие?», вымещает всю свою ненависть, все свои застарелые комплексы униженного человечка. Кричит: «Страна вас кормит, страна воевала, а вы отсиживались!» (Хотя они-то, прокурорские, как раз, скорее всего, не воевали, а этот так точно просидел всю войну заплечных дел мастером и умеет только мучить людей.) И в этот момент под общие крики группы «Витя, не надо!» подходит Хрусталев, бьет ему в рожу и опрокидывает эту пьяную гадину на пол.
Я давно ждал, когда же Тодоровский наконец выскажется откровенно по этой главной сущности, — ведь его любимый непоставленный сценарий «Подвиг» именно об этом, о наслаждении этой публики от садизма в обращении с людьми. И вот он наконец всю свою ненависть к ней выплеснул. Он им всем дал в рожу. Фильм-то, как ни странно, именно об этом — все остальное к нему лишь приложено.
Многие фильмы Тодоровского проигрывали из-за того, что он сдерживался. Здесь Валерий Петрович оказался чуть свободнее, чуть раскрепощеннее, он заговорил в полный голос, чего очень давно не было.
В «Оттепели» он сдерживаться перестал — и получилась бомба.
Второе: он очень концептуально высказался в вечной русской советской дискуссии о нравах художников. Все говорят, что художники — распутные, лживые. У Тодоровского они бездарны во всех отношениях, кроме эстетического, — бездарны в человеческом отношении, в прагматическом, в бытовом.
Тодоровский впервые на телеэкране показал, что художник — это человек, маниакально сосредоточенный прежде всего на процессе творчества.
Все остальное для него совершенно не важно. То, что они творят альтернативную реальность, это не игрушки, как говорит разочаровавшийся режиссер Егор, и не игры взрослых детей, это жертвенное служение. Очень многое за это можно простить.
Хрусталев, который маниакально сосредоточен на творческом процессе, в жизни абсолютно безжалостен, потому что для него все подчинено искусству, — и это огромное, очень важное высказывание в защиту человека искусства. Не смейте его судить! Он занят делом более важным, чем ваше! При всей полемической заостренности этого высказывания оно очень внятно — давно у нас такого не было.
Совершенно правильно сказала Анна Чиповская, исполнительница главной женской роли, — что это фильм и не об искусстве по большому счету, и не о политике.
Это фильм о том, как человек на своем частном уровне противостоит соблазнам эпохи. Формулировка абсолютно точная: здесь все соблазны эпохи явлены и противостояние тоже.
Что мне кажется еще очень важным — мы все время думали (и критики фильма «Застава Ильича» об этом говорили), что надо на экран тащить большинство. Еще Виктор Некрасов сказал, что хорошо, что постановщики «Заставы Ильича» не вытащили за усы на экран седого рабочего, который прояснил бы свою точку зрения.
Не надо сосредотачиваться на жизни большинства, надо взять одну среду, но досконально известную, и на ее примере показать, что происходило. Не следует думать, что жизнь общества определяется жизнью большинства.
Жизнь общества определяется жизнью всех сред в их противоречивой, разнотравной, противоречивой совокупности.
Самое поразительное у Тодоровского — то, что он взял небольшой слой, но в нем, как в капле воды, отразилось все. Там присутствует очень много людей, которые составляют зрительскую массу: это и безногий муж Регины, это соседка Хрусталевых, которая ко всем лезет со своими бытовыми историями, это следователи, которые представлены очень яркими, замечательными фигурами, это партийные боссы, которые заходят в кадр и наводят в нем свои порядки, это частные, мелкие, технические сотрудники «Мосфильма». Тут представлена довольно широкая картина общества, но по большому счету смысл жизни обществу дают художники. Если не будет художников, не будет ничего. Тодоровский сосредоточился на самом главном, что тогда было.
По каким вещам мы судим о 60-х годах? По «Чистому небу» и «Заставе Ильича». Что нам сохранилось от полета Гагарина и его кинохроники? Кино как самый непредвзятый свидетель — бесспорный показатель жизни нации.
Игорь Кириллов, советский и российский телеведущий, с 1965 года — диктор Центрального телевидения
Хороший сериал: хорошо смотрится, хорошо сделан.
Несмотря на то что режиссер молодой, он смог сделать настоящий многосерийный фильм. Не «сериал», не «мыльную оперу», а хорошее драматическое произведение, среди персонажей которого у зрителей появились свои симпатии и антипатии, свои привязанности.
Возьмите, к примеру, детективные сериалы: убийства, расследования — это зрителю уже претит. А тут нормальные человеческие чувства — они как раз и являются лучшим продуктом того времени.
Смысл этого фильма двойной. Он, с одной стороны, погружает нас в атмосферу закулисной жизни кино того времени, а с другой — заставляет задуматься о каких-то нормальных человеческих взаимоотношениях, о коллизиях в этих отношениях, о судьбе людей, которые это кино делают.
Он как бы нас возвращает в то время — к тем ценностям, к тем идеалам, к той системе отношений.
В то же время кинокухня показана достаточно критично — и потому получается очень правдиво.
Прекрасные актерские работы. И еще меня, честно говоря, поразила музыка Константина Меладзе. Она очень четко вошла и в содержание фильма, и в описываемую им эпоху — и придала фильму особую прелесть и достоверность.
И еще, знаете, я вот что хотел сказать в связи с этим фильмом.
Сейчас очень много преувеличивают по поводу цензуры — в частности, по поводу того прессинга, который висел над творческими работниками.
Талантливые произведения и в то время случались. И «проходили» даже те фильмы, те произведения, которые в общем-то могли подвергнуться цензуре с огромной долей вероятности. Некоторые из них «клали на полку», но потом они благополучно выходили в эфир и иногда — в прокат.
Андрей Георгиевич Битов, советский и российский писатель:
Я питерец, в 60-е — ленинградец. Там это время проходило совершенно по-другому, нежели в Москве. В Ленинграде никакой «оттепели» не было, а было давление идеологии — так что ни термин «шестидесятничество», ни термин «оттепель» к ленинградцам, которые тогда начинали писать, не походят. Именно в 56-м году я начал писать — по-видимому, в воздухе что-то появилось. Но оттепели не было, а был сплошной заморозок. Поэтому через какое-то время я и подался в Москву — и считал это эмиграцией. На Запад я не уехал, а в Москву — да.
Если бы из Петербурга не эмигрировали тот же Путин, Бродский и Довлатов, то этому городу вообще нечем было бы хвастаться.
Так что термин «оттепель» подходит только к Москве.
К Ленинграду и термин «шестидесятники» не подходит — шестидесятниками мы были только потому, что город наш на шестидесятой параллели. Наши дети родились в 60-е. Эту формулу ответа я выработал, когда мне было за 60. Были в ту эпоху свои подвижники, но они к шестидесятничеству отношения не имеют, потому что их удел — изгнание или диссидентство.
Кинематограф того времени — довольно странная вещь: идеология и цензура создавали очень хорошую плотную стену, с которой можно было играть. Как в теннис без партнера.
Зато в других сферах возникали чудеса. Как вы можете объяснить, допустим, что Брумель вдруг устанавливает мировой рекорд в прыжках в высоту, перепрыгнув сразу на 30 см норму, которую не мог выполнить никто, даже чемпион Союза? А Юрий Власов ставит свои мировые рекорды в тяжелой атлетике? И Гагарин летит в космос?
Значит, оказался выпущен пар, накопленный в еще в досталинскую эпоху. И этот клапан, свист пара, охлажденным ветерком достигал Ленинграда. И мне удивительно, что в эту эпоху народ начал надеяться. Народ, люди, интеллигенция.
Но понадеялся недолго — потом начался застой. Сейчас — то же самое. Пусть не парят нам мозги демократией. Все то же самое,
Россия всегда при царе: что генсек, что президент — это все единовластие и обязательно та или иная норма.
Но сквозь сдерживание прорывается надежда.
Вот когда после давления прорывается надежда, появляется что-то пристойное в искусстве.
А потом, люди, которые пришли в искусство, должны какое-то время стараться быть не хуже самих себя и как-то развиваться — так возникают судьбы и биографии. Так было и до сих пор осталось так. Не надо бояться жизни под давлением; как геолог говорю — если вы сильно сдавите уголь, вы можете получить алмаз.
При участии Татьяны Сохаревой