Цивилизация
Сериал Валерия Тодоровского «Оттепель» стал кино- и телесобытием года — и не только потому, что одновременно с Первым каналом шел на большом экране в кинотеатре «Пионер». И вовсе не по величине добытых им рейтингов: серии фильма, естественно, оказались в лидерах телепоказа за прошлую неделю — но в лидерах не самых убедительных. Победа тут по очкам: «Оттепель» превысила значения «Шерлока Холмса» и оказалась чуть ниже «Пепла» или «Убить Сталина». Зато резонанс, вызванный этим кино про кино, оказался сильнее, чем в случае иных кинопрокатных работ, а дискуссия вокруг него выплеснулась далеко за пределы одной только кинокритики.
Зрители тех самых 60-х, о которых рассказывает «Оттепель», хорошо помнят «Сагу о Форсайтах», на несколько недель заставившую прилипнуть к экранам зрителей Центрального телевидения. «Оттепель», протянувшая шаткий мост в эпоху полувековой давности, произвела (пусть и в куда меньших в социологическом измерении масштабах) тот же эффект:
фильм Валерия Тодоровского для многих на несколько дней стал главным предметом разговоров и раздумий.
Многие зрители почувствовали себя слегка обманутыми — под таким многообещающим заголовком они рассчитывали увидеть кино про общественно-политическую бурю и советскую идеологию, гнущуюся, будто дерево, под ветром перемен. Вместо этого им предложили частную историю о съемочной группе 60-х, идущей на творческий компромисс и снимающей советскую сказку о любви, чтобы заслужить право на работу над собственным проектом; историю о маленьких людях без претензий на пророчество и диссидентство.
«Оттепель» оказалась сказкой, очаровательной историей — для взрослых.
Если взяться разбирать ее строй, то в многосерийном фильме можно найти следы «Золушки» (ею можно назвать Марьяну, сыгранную Анной Чиповской), «Руслана и Людмилы» и «Конька-Горбунка», где Русланом или Иванушкой-дурачком с равным успехом могут быть оператор Виктор Хрусталев (Евгений Цыганов) и режиссер-стажер Егор Мячин (Александр Яценко). За скоморохов вполне сойдут заслуженный режиссер Кривицкий (Михаил Ефремов) или народный артист Будник (Павел Деревянко), а за Кощея — демонический следователь Цанин (Василий Мищенко).
Конечно, в любой условной «Золушке» правит жестокий тиран, а прекрасный принц — не более чем избалованный мажор. Крестьяне и ремесленники часто голодают и трудятся в поте лица, чтобы знать могла танцевать на пышных балах. Суровая правда сказочной жизни уже была показана, и не раз — хоть в «Шрэке», хоть в американском сериале «Однажды в сказке». Но в конце концов зло бывает повержено, сводные сестры главной героини жестоко изувечены, а добро торжествует. Правда, роль социального лифта может сыграть только фея.
Сказочный мир Тодоровского тоже очень похож на реальность.
Герои «Оттепели» дружат, любят, работают и предаются чувствам — и знать ничего не знают о том, что происходит за пределами их мосфильмовского дворца. Жизнь, конечно, напоминает о себе: друг умирает, следователь обвиняет в несовершенном убийстве и пытается посадить, внеплановая беременность мешает карьере. Но живут герои все равно внутри сказки —
и даже снимают своего рода волшебную историю: музыкальную комедию о любви девушки и бригадира на фоне поющих и танцующих ударников коммунистического труда.
И именно поэтому все высказанные в адрес режиссера обвинения — от сосредоточенности на жизни кинопавильона и его обитателей (вместо обличения тоталитарной действительности) до неправильных заварочных чайников в кадре — выглядят не только несостоятельными, но и неуместными.
Атмосфера 60-х, модели платьев, модели машин — сериал Тодоровского не про это; никто не ставил себе целью превратить многосерийный фильм в склад хорошо подобранного винтажного реквизита.
Главный вопрос завязавшейся дискуссии на самом деле звучит так: а не снимал ли Тодоровский свою «Девушку и бригадира»?
Не сделал ли историю о чудесной любви, фактурных изменах и мужской чести из так свойственного его героям желания снимать что угодно, лишь бы снимать?
Ведь в современном российском киномире съемки сериала для ТВ — нечто вроде съемок коммунистической комедии для героев Тодоровского: территория, на которой любой деятель авторского кино обязан отвечать на запросы что парторгов — в 1960-х, что успешных продюсеров — в 2010-х. Киношники полувековой давности ценой работы над пролетарским мюзиклом отвоевывают право снимать свою историю у всесильного начальства — а современный режиссер должен идти на компромисс с запросами телеканала, иначе серию не купят и можно просто остаться без денег на вожделенный полный метр.
Тодоровский, кажется, исключение из этого правила — быть может, не единственное, но едва ли не самое за последнее время наглядное.
При всем соответствии канонам волшебной сказки его фильм удивительнейшим образом едва ли не в каждой серии откликается на то, что происходит прямо сейчас, — хоть на запрет гей-пропаганды (эпизод с костюмером, ставшим объектом воздыханий оператора Люси), хоть на эпидемию борьбы с курением (герои в кадре смолят почти непрерывно). Вольно или невольно, параллели и рифмы обнаруживаются и уровнем выше бытового — как раз в начале недели сама реальность подкинула сюжет о хороших профессионалах, которые честно делали свое дело, — и их начальниках, которым это оказалось не важно.
Финал в «Оттепели», как положено хорошей драме, открытый и, как положено хорошей сказке, воодушевляющий. Режиссер собирается снимать второй сезон.
