Цивилизация
В прокат вышла комедия «Горько!» — один из новых проектов студии Тимура Бекмамбетова «Базелевс», который нравится и зрителям, и критикам. Главная реакция — «смешно и страшно»: современные жених и невеста пытаются и родителям угодить, и собственную свадьбу мечты провернуть. Снял фильм человек, который для всего, что считает хорошим (короткометражка «Проклятие»), использует псевдоним Жора Крыжовников, а для всего, что считает так себе (большая часть работы на ТВ), настоящее имя — Андрей Першин. Режиссер-дебютант рассказал «Газете.Ru» о своем отношении к «Реальным пацанам», горящим невестам и кинопродюсерам, а также воздал должное своему учителю Марку Захарову.
— Два самых часто повторяемых моими знакомыми слова после просмотра «Горько!» — это «смешно» и «страшно»: про смешно понятно, это же комедия, а страшно должно было быть?
— Да, «смешно и страшно» — это идеальная реакция, потому что на то, что происходит вокруг, только так и можно реагировать: смеясь и в то же время хватаясь за голову от ужаса. Когда какая-нибудь спортсменка в Государственной думе комментирует какие-нибудь законы, только это и остается.
— Страх, насколько я понимаю, еще от правдоподобия рождается. У вас ведь и фильм снят в псевдодокументальной стилистике, как будто был кусок документального проекта «Реальность.doc»: камеру держит младший брат жениха. В сериале «Реальные пацаны» используется тот же прием...
— Я смотрел «Реальность.doc» и не смотрел «Реальных пацанов», но не опирался ни на то, ни на другое. Для меня источники вдохновения — Ларс фон Триер, Хичкок и другие режиссеры из числа любимых. Спасибо фон Триеру, что в «Рассекая волны» он взял в руки камеру и показал, что трансфокатор, который был предан забвению и вообще считался моветоном, можно использовать как инструмент, сделать работающим художественным приемом.
— И Хичкок потому, что должно быть «страшно»?
— Вы знаете, я же театральный режиссер по образованию, у Марка Анатольевича Захарова учился, и я люблю историю кино и театра больше, чем современность. Не потому, что я современность презираю или считаю, что вырождение пошло. А просто в силу того, что мне нравятся некие образцы совершенства, я их изучаю. Поэтому мне интересно американское кино 1940–1950-х: Джон Форд, Джон Хьюстон, Рауль Уолш, хотя он чуть-чуть пораньше начал, он Гриффита ученик. Ну и Хичкок, безусловно, хоть он и англичанин, но тем не менее он по большому счету американский режиссер. Они мне дают больше. Нуар, преднуар, «ревущие двадцатые». Лучше пересмотрю «Мою дорогую Клементину» Форда или «Ки-Ларго» Хьюстона, чем пойду на что-то новое. Хотя я совершаю периодические экскурсы в современность, пытаюсь смотреть сериалы. Много хорошего, безусловно, но вот просто так получается, что я люблю всякую, что называется, ретруху. А тех же «Реальных пацанов» мы только в качестве отсылки использовали: давали диск продюсерам и говорили: «У нас так же будет, но про свадьбу».
— Но у вас не так.
— Да, у нас не так. У Марка Анатольевича Захарова было немного запретов, но один из них гласит: «Нельзя играть глупее себя». В этом, думаю, наше отличие от Enjoy Movies (кинокомпания, снимающая сладкие комедии и ромкомы. — «Газета.Ru»), от кого-то еще: я не считаю ни наших героев, ни зрителей глупее себя. Да и как я могу считать, если герои эти — моя семья.
После показа мне дядя говорит: «Дядя Толик — это же Ромка!»
А Ромка — это наш родственник, человек, который, когда трезвый, очень печальный, а когда пьяный, становится такой веселый, что не знаешь, куда деваться от этого веселья. Наши герои — живые люди, у них есть достоинства и недостатки, но они не глупее меня. Нельзя делать героев идиотами, чтобы гыкать над ними, как у Петросяна, — это плохой смех, называется ржач. И когда я натыкался на куски из тех же «Реальных пацанов», мне всегда казалось, что там героев все-таки делают тупее специально, чтобы посмеяться над ними. Это не настоящие люди, они так в жизни не разговаривают.
— И все же у вас есть один крайне гротескный персонаж в фильме — средний брат жениха, парень в наколках, только что из тюрьмы, воплощение гопника во всей его красе.
— У меня ощущения, что это гротескный персонаж, нет. Просто, опираясь на реальность и все реальностью проверяя, мы все равно должны обобщать, мы должны сгущать, мы должны концентрировать, мы не документалисты. «Реальность.doc» может ходить с камерой и фиксировать, что в кадр попадет: бабушка там, а здесь вот человек кричит, а здесь женщина упала...
Мы же должны сгущать, иначе истории не будет.
И поэтому у нас возникает герой, чье сознание находится в глубочайшем алкогольном трипе: абсолютный гопник, король гопоты.
— Сгущаете, но не врете?
— Перед нами стояла конкретная задача сделать фильм про русскую свадьбу так, чтобы в этом не было дури. Например, у нас художник по костюмам придумала, что «хипарь» (так средний брат именуется в титрах. — «Газета.Ru»), вот этот гопник, он будет в смокинге. Я говорю: «А где он возьмет этот смокинг?» Она говорит: «Да напрокат наверняка». Я говорю: «Ну все, давайте сейчас звоним в Геленджик, там есть же прокатные конторы, и узнаем, можно ли взять напрокат смокинг. Если можно — разрешу вам на героя его надеть».
Нет, оказалось, нет смокингов в Геленджике.
— Основательный подход к изучению среды.
— Я проехал с кастингом по черноморскому побережью и встречался с любительскими театрами, с профессиональными театрами, в Краснодаре очень много профессиональных театров. И когда мне попадался ведущий свадеб, я спрашивал: а что у вас за конкурсы, а что у вас за люди, а расскажите самую страшную историю, а что у вас слушают, а под что поют, а что бы вы исправили, а в чем ваше ноу-хау? И так далее. И я бесконечно занимался исследовательской работой.
— То есть это кино на базе полевой антропологии?
В каком-то смысле да. Я считаю, что мы вообще занимаемся человековедением. Если мы не будем о людях рассказывать, с которыми живем, ну о чем тогда рассказывать? Общий план, и просто наслаждаться красотой какой-то, визуальщиной? Для этого есть музыкальные клипы, развлекательные программы, где тебя какой-то картинкой все время пытаются привлечь, мыльными пузырями гигантскими.
— Горящая невеста тоже из антропологических наблюдений?
— Нет, но мы видели, как это может произойти, долго обсуждали этот момент. Есть ролик, в котором себя поджигает какая-то китайская невеста, но она случайно себя поджигает, просто у нее бокал с огнем падает — и она загорается. А так это, конечно, ну, такая отчаянная попытка остановить безумие еще большим безумием. А как иначе?
— Да пьющие люди постоянно загораются.
— Невозможно придумать что-то, что в жизни каким-то образом не происходило. То есть если как-то подходить к мотивировкам героев честно, то даже что-то совершенно фантастическое оказывается возможно. Такое возможно, что мы себе сами не представляем.
— А жанр комедий про свадьбы вы исследовали?
— Нет, мы скорее за жизнью подглядывали, а не кино смотрели. Потому что можно, конечно, смотреть на Запад и наслаждаться чужими удачами, но нам надо было сделать конкретную историю. Когда поняли, что место действия — черноморское побережье, поехали сначала в экспедицию искать место, потом кастинг проводить. И вместе с моим соавтором, с Лешей Казаковым, прошли ногами всю историю. Поэтому у нас свадебный салон — это реальный свадебный салон, маленький. Ну и так далее. Конечно, я посмотрел «Знакомство с родителями» с Робертом де Ниро еще раз, потому что у нас персонаж отчима похож на него. Но обычно перед какой бы то ни было работой я просто начинаю пересматривать свое любимое кино. Пересмотрел «Афоню», пересмотрел «Кин-дза-дзу». То есть мне важней было посмотреть что-то хорошее, не важно, по какой теме, чем, знаете, узнать, как другие снимают кино про свадьбы.
— Откуда вообще взялась эта задача: снять кино про свадьбу?
— Как я понимаю, в какой-то момент Тимур (Бекмамбетов. — «Газета.Ru») решил сделать год экспериментов. Он запустил сразу несколько недорогих по меркам «Базелевса» проектов: это и «Привычка расставаться» Кати Телегиной (на самом деле, кинокомпания Bazelevs выступила только в роли прокатчика этого фильма — «Газета.Ru»), и фильм одного из моих педагогов Виктора Шамирова «Игра в правду», и кино от первого лица, которое снимает Илья Найшуллер (лидер музыкальной группы Biting Elbows прославился, сняв клип на песню «Bad *******», а теперь снимает полнометражный «Хардкор» в той же манере. — «Газета.Ru»). Думаю, есть еще какие-то проекты, в которых «Базелевс» участвует. А с идеей псевдодокументального фильма про свадьбу пришел Илья Бурец, и Тимур сказал: «Да, давайте разрабатывайте». Я-то присоединился позже: сначала они дали фильму зеленый свет, потом начали искать режиссера, нашли меня «ВКонтакте» благодаря ролику «Проклятие». Вы видели?
— Да, я «Проклятие» видел на «Кинотавре» еще, там же тоже мокьюментари: якобы актер приходит на пробы, врет, срывается, извиняется и так далее.
— Они тоже посмотрели этот ролик и говорят: «Давайте найдем того, кто это снял». Мы все сделали для того, чтобы продать его как реальный случай. И я встречал людей, которые спрашивали: «А что ты делал?» Я говорю: «Ну вот «Проклятие». — «А это что, снято, что ли?» То есть находились люди, которые принимали это за чистую монету. В общем, мы совпали в попытке быть как бы документальными, меня привели в «Базелевс», я познакомился с Тимуром. А дальше произошло чудо, потому что я такого не встречал.
Я уже много работал на телевидении, и постоянно надо мной довлели продюсеры, а здесь была абсолютная свобода.
Мы приходили с идеями — нам давали возможность убеждать. Боюсь теперь, что такое со мной никогда не повторится. Для меня «Горько!» — абсолютно авторское кино, потому что нет ничего в этом фильме, что я бы сделал под давлением, которого не хотел. То есть такого, чему я бы сопротивлялся, но сделать пришлось. А появился я, когда уже была готова первая версия сценария: там Прохоров собирался жениться и герои хотели сделать свою свадьбу роликом в заявке на проведение этой олигархической свадьбы. Мы с Лешей сели работать над историей и вычищали весь этот гламур, пока не осталась история про тех ребят, которых вы видели.
— А почему у Enjoy Movies и «Нашей Раши» так не получается?
— Ну это отсутствие культуры. Не случайно я на свое образование ссылаюсь, потому что, когда Марк Анатольевич с нами разговаривал, у нас была такая игра: он занимал позицию директора театра, а мы должны были убедить его взять наш проект. Первый вопрос был всегда один и тот же: «Почему сейчас люди будут это смотреть?» Чаще всего ставят классику, и что там, в этом классическом произведении, такого, что зритель должен пойти билет купить? Например, в Шекспире? Ведь то, что действие происходит в современных нам квартирах, не значит, что действие современное. Нужно найти круг проблем, нужно понять те ситуации, в которых сегодня люди оказываются, нужно изучить их бытовую среду, то, как они одеваются. Когда Хичкок готовился к съемкам «Психо», группа фотографов поехала в город, где происходят события, и фотографировала, как люди одеваются, как выглядят вывески, какие там машины, как выглядит место, в котором героиня будет машину арендовать. То есть проделана гигантская работа для того, чтобы ты, как зритель, верил в то, что ты видишь на экране.
— Кажется, это не спасет ни один сценарий из тех, по которым отечественные комедии снимаются.
— Это только первый момент — фактор труда. А есть еще фактор культуры, понимания того, через что мы подключаем зрителей. Что такое КВН? КВН — это телевизионный самодеятельный театр, где ты должен быть интересен самое большое время семь минут. Столько, по-моему, длится «домашка», самый большой конкурс. И поэтому даже самые лучшие представители КВН натренированы держать зрителя в очень коротком формате. Именно поэтому комедиклабный продакшн шикарно снимает скетчи. Скетчи у них получаются прекрасно. То есть короткие истории, где внутри шутка, возможно, один поворот — и так далее. Но драматургическое-то построение гораздо сложнее. И я говорю не об американской трехактовой структуре, хотя даже она подразумевает огромное количество внутренних связей. Конечно, существуют сценаристы, вышедшие из КВН, которые прекрасно пишут, я сам читал их сценарии. Но мало все-таки людей, которые преодолели эту школу быть интересным на коротком отрезке: шутка-шутка-шутка — все, закончили. Многие остаются эстрадниками, которые выходят и рассказывают шутки. На эстраде человек может и один стоять. Да, человек может стоять один и рассказывать шутки: одну, вторую, третью. И даже истории может рассказывать, но комедия — это ситуация между двумя-тремя людьми, это напряжение, это разница потенциалов. Ну то есть, к сожалению, нужно учиться.
— А в театр вернуться нет желания?
— Я ставил спектакль по пьесе Островского «Старый друг лучше» в маленьком театре «АпАРТе», ко мне приходила Юля Пересильд, артистка Театра наций, другие артисты Театра наций. Смеялись, говорили: «Слушайте, супер». Уходили, перезванивали: «Супер, спасибо, мы не ожидали, что маленький театрюшка, а там, значит, вот такой качественный продукт». Я им: «Слушайте, мне бы кого-нибудь из критиков заманить, хоть одного человека». И дальше были скитания, я умолял хотя бы одного из тех, кто публикуется, не просто с ГИТИСа театроведческого, просто прийти посмотреть. Мне не отвечали, не перезванивали, трубки не брали, на письма там… Даже на коленях стоишь — не идут. Я в этот момент уже работал на телевидении, ко мне дошли руководители телевизионных каналов, известные журналисты, телевизионные, они нашли время, какие-то бизнесмены там и так далее. Гендиректор «Профмедиа». Они нашли возможность дойти, а ни один театральный критик так и не пришел, и у нас нет ни одной рецензии на спектакль, по которому я надеюсь снять следующий свой фильм. Переписал пьесу, мюзикл получился.
— Спектакль тоже был мюзиклом?
— Нет. Просто я, когда начал его переписывать… вернее, я его ставил и думал: «Слушайте, ну это кино». Начал писать сценарий. Пишу, пишу и вдруг понимаю, что они поют. Ничего не могу сделать. И начал вписывать им арии. Просто у каждого ария соответствует его вкусу и времени.
— Зонги?
— Караоке. Мама поет Пугачеву — «Старинные часы». Про то, как они с отцом расстались. Главный герой поет Лепса — «Самый лучший день». Ну и так далее. То есть у каждого своя тема. Кто-то Боярского поет. Я сейчас с этим проектом хожу. Потому что до «Горько!» его очень сложно было предлагать: про людей про каких-то, про простых, в частном секторе они живут — да кому это интересно, да что это будет?
— В частном секторе?
— Ну у них дом свой. Живут по-деревенски, но в городе. И мне все говорили: «Кому это вообще может быть интересно?» Надеюсь, что после «Горько!» я просто скажу: «Ну это вот как «Горько!», только с песнями».
