Цивилизация
В неофициальной, но устоявшейся иерархии живопись традиционно почитается выше графики. Якобы изображение красками на холсте более фундаментально выражает идеи и таланты автора, нежели рисунки, акварели, эстампы. В действительности дело зачастую обстоит совсем не так. У многих художников работы на бумаге оказываются куда интереснее, чем масштабные полотна. Не говоря уж о том, что имеется нескончаемый список людей, вошедших в анналы именно в качестве убежденных графиков, всю жизнь посвятивших исключительно этому занятию.
Графические листы могли бы проиллюстрировать собой всю историю искусства, выдерживая самую высокую планку.
Это хорошо осознавал Борис Сурис, который был очень заметной фигурой на искусствоведческом поприще в послевоенном Ленинграде. Основной темой его исследований стало русское искусство ХХ века, так что со многими героями своих публикаций он был знаком лично. Скорее всего, именно вхожесть в среду художников подвигла Бориса Давыдовича начать коллекционировать графику. С конца 1950-х годов листы из его собрания можно было встретить на выставках и в каталогах. Постепенно коллекция выросла до внушительных размеров, в ней были представлены десятки имен.
Впрочем, Сурис не гнался за количеством, для него важнее было сформировать свой круг авторов, придать собранию осмысленную драматургию.
Естественно, особое внимание он уделял «ленинградской школе», многие представители которой были еще живы, однако сам этот феномен пребывал на обочине официального искусствознания. Заслуга Бориса Суриса в изучении и популяризации этого художественного слоя несомненна. К ленинградским авторам добавлялись московские, зачастую тоже отодвинутые в тень по идеологическим причинам.
Судя по всему, коллекционер не был большим поклонником авангарда, предпочитая ему так называемое третье направление — ту линию в послереволюционном российском искусстве, которая почти не соприкасалась ни с радикальными экспериментами, ни с казенными агитками.
Впрочем, среди любимых им художников встречались и признанные авангардисты вроде Наталии Гончаровой (на выставке можно увидеть ее оригинальные рисунки к литографическому альбому «Мистические образы войны», выпущенному в 1914 году). Однако подавляющее большинство «фигурантов» коллекции Суриса — это художники с традиционными пластическими пристрастиями, видевшие путь развития искусства в ненасильственной эволюции привычной эстетики. Впрочем, свойственный им некоторый консерватизм не мешал создавать искусство свежее, новое, по-своему передовое. Достаточно упомянуть хотя бы несколько имен — например, Кузьму Петрова-Водкина, Владимира Лебедева, Павла Кузнецова, Мартироса Сарьяна, Владимира Фаворского, Петра Митурича, — чтобы стали понятны калибр и направленность коллекции Суриса.
После смерти владельца в 1991 году это собрание очутилось в Германии, но теперь вернулось в Россию. «Галеев-галерея» приобрела значительную его часть и демонстрирует на выставке весьма репрезентативную выборку.
Тем или иным образом здесь обозначены все важные для Суриса персонажи.
К примеру, в экспозиции можно обнаружить два рисунка Петра Соколова, который был едва ли не культовым художником в Ленинграде 1920–1930-х годов, но чье наследие после ареста и расстрела автора почти целиком утратилось. Борис Сурис сумел разыскать около сотни его работ, они теперь хранятся в Русском музее. Получить их оттуда для московской выставки не удалось, но присутствие этой фигуры все же символизировано. Гораздо основательнее творчество Петра Соколова представлено в монографическом альбоме, изданном галереей нынешней осенью.
Да и остальные здешние авторы не менее легендарны, кого ни возьми. Загадочный символист Владимир Замирайло, виртуозный акварелист Артур Фонвизин, утонченный рисовальщик Дмитрий Митрохин, романтик технического прогресса Владимир Тамби, раскованная колористка Татьяна Маврина — все они отличались нешаблонным мышлением и были чрезвычайно значимы для нашего искусства, каждый по-своему.
Из их работ задним числом складывается альтернативная художественная история советской эпохи.
Не только образами вождей и видами строек социализма насыщалось то время, существовали целые пласты искусства «безыдейного», «формалистического», а по сути дела, настоящего. Если сопоставить стиль многих москвичей и ленинградцев с довоенными европейскими тенденциями, может показаться, что и не было никакого «железного занавеса» — до такой степени эти произведения свободны, мастеровиты и даже интернациональны по манере. То, что они исполнены на бумаге, не делает их более легкомысленными и необязательными. Бумага терпит далеко не все, и герои нынешней выставки знали об этом лучше других своих современников.
