Цивилизация
— Давно вы живете в Берлине?
— Я поступила в киношколу пять лет назад. До этого жила в Петербурге.
— Чувствуете себя частью какой-то национальной кинематографии?
— Конечно, я слежу за русским кино, и я являюсь русским режиссером, всегда повторяю это очень настойчиво: если человек учится в немецкой киношколе, он от этого не становится немцем.
— Вы говорили, что фильм про память места?
— Абсолютно. Это ощущение все время преследует людей в Берлине: вы выходите из кафе и видите в стене пулевые отверстия. Их специально не реставрируют. И сразу можно представить себе, что здесь происходило. Читаете названия улиц — и вспоминаете что-нибудь из учебника истории. Причем не только отечественной: мои знакомые французы и итальянцы тоже говорят, что в этом городе есть призраки и они никуда не исчезли. Прошлое никуда не уходит, оно запечатлено в пространстве. И фильм про то, что будет, если его спровоцировать.
— Мы видим его глазами ребенка. Где вы нашли этого мальчика? Он актер?
— Мальчика зовут Саша, или по-немецки Александр Жозеф Штоль, ему 10 лет, он очень талантливый. Нашла я его случайно на предпремьерном показе фильма Ханса ван Гартена. Раньше Саша хотел быть программистом, но сейчас уже хочет быть актером. С детьми вообще проще работать, чем со взрослыми. Они как чистый лист: у них еще нет техники и мнения о том, как все должно выглядеть.
— Вы снимали на черно-белой пленке специально, чтобы вмонтировать в фильм архивные кадры?
— Там просто есть момент, когда реальность фильма сливается с реальностью военной хроники. Первые образы войны стали доступны именно через черно-белую 16-миллиметровую пленку. Для нас архивный материал был исходным. Ну а в целом фильм в ч/б, потому что он «разговаривает» с большим количеством антивоенных фильмов 60–80-х, не только русских, но и итальянских, французских. Фильм притворяется, как будто тоже к ним относится. Но потом мы ломаем это все, потому что играть в войну невозможно. Сюрреалистические образы, которые есть в «Иди и играй», в классическом антивоенном кино не используются. Фильм чем-то притворяется, а потом оказывается совершенно другим. И это важно.
— Мне очень понравилась музыка.
— Ее написал прекрасный композитор Хачатур Канаян. Он живет в Берлине, и еще он известный скрипач.
— А он случайно не имеет отношения к авангардной русской музыке, сосредоточенной вокруг живущего в Берлине композитора Сергея Невского?
— С Сергеем мы познакомились, когда Хачатур Канаян делал проект с немецким композитором Хельмутом Хёрингом. Сам Хачатур как раз не смог приехать в Канн, потому что по приглашению Сергея находится сейчас в Нижнем Новгороде, где дирижирует ансамблем Mosaic. Это ансамбль, который занимается авангардной экспериментальной музыкой, они играют произведения живущих сейчас молодых авторов, делают это очень профессионально и пропагандируют эту музыку.
— Что вы делали до того, как уехали в берлинскую киношколу?
— Я закончила филологический факультет СпбГУ и стала работать журналистом. В это время в Петербурге как раз появились «Афиша» и «Большой город». После нескольких материалов Юля Тарновская и Алексей Казаков пригласили меня работать редактором в этот журнал. А когда я приехала в Берлин, поначалу писала в «Сноб» колонки.
— Вы уехали потому, что вам кино хотелось снимать, или были какие-то другие причины?
— Других причин не было: я и мои друзья всегда хотели снимать кино. Но в какой-то момент я вдруг поняла, что если я действительно этого хочу, то либо сейчас, либо никогда. Либо я уже остаюсь журналистом, либо нужно учиться. При этом поехать в Москву было сложно, потому что там пришлось бы платить за второе высшее образование. Взгляд обратился в Европу. В Париже в Femis и в школе Люмьер очень дорого — на эти деньги проще снять фильм. А в Германии обучение бесплатное, но там сложнее поступить.
— Вы учитесь в той самой академии, где возникла «берлинская школа»?
— Да, это Берлинская академия кино и телевидения, она находится на Потсдамерплатц — там, где проходит Берлинский кинофестиваль. Внизу кинотеатр «Арсенал», а наверху мы.
— То есть все эти режиссеры — Ангела Шанелек, Кристиан Петцольд, которых принято связывать с этим направлением, — они вам преподают?
— Да-да, они все оттуда. Но моими учителями были замечательный французский режиссер Софи Монтеньё и Фред Кельман, немецко-венгерский режиссер и оператор. Он снимал все последние фильмы Бэлы Тара: «Туринская лошадь», «Человек из Лондона»… Мой фильм, можно сказать, родился на его семинаре. У него есть любимые ученики, кроме меня это, например, режиссер Тео Сольник, который снял фильм «Анна Павлова живет в Берлине», и Юлия Радельмайер.
