Цивилизация
Мэдисон Спенсер – интеллектуальная толстушка тринадцати лет, дочь всемирно известной кинозвезды и успешного кинопродюсера – обнаруживает себя в аду, а именно в запертой клетке с грязными прутьями на краю преисподней. Мэдисон полагает, что умерла и угодила в ад лишь потому, что в свой день рождения вместе с приемным братом Гораном она выкурила слишком много марихуаны. По соседству с Мэдисон расположились и другие мертвые заключенные, среди них – умник Леонард, спортсмен Паттерсон, анархист Арчер и симпатичная Бабетт в поддельных туфлях.
Объединив свои усилия, подростки решают бежать из скучных клеток и нанести визит в центральный офис ада, чтобы устроиться на работу.
Пока они рассуждают на темы межкультурной антропологической теологии и прячутся от страшных двухметровых демонов, очень любящих хватать и пережевывать мертвых, Мэдисон вспоминает всю свою недолгую жизнь и пытается проникнуться сдержанным оптимизмом относительно своего бесконечного адского будущего.
Отечественное книгоиздание все пытается поспеть за плодовитым автором «Бойцовского клуба» и «Удушья» – только полгода назад на русском языке вышел его роман 2010 года «Кто все расскажет» — детектив о многочисленных скелетах в шкафу голливудской тусовки 50-х годов. Теперь читателю предлагается роман «Проклятые», вышедший в США еще в 2011 году. Торопиться есть куда – Паланик в этом году уже выпустил альтернативную версию «Невидимок», а также анонсировал выход сразу трех новых романов.
Роман «Проклятые» в отличие от предыдущего произведения Паланика, все же претендующего на некоторую высоколобую замысловатость, по своей структуре предельно прост. Мэдисон рассказывает об аде и своей так неожиданно закончившейся жизни (каждую свою запись девочка адресует Сатане на манер героини романа Джуди Блум «Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет»). От лица маленькой Мэдисон Паланик с плохо скрываемым воодушевлением рассказывает о божественной природе устройства Вселенной.
Главная новость для приверженцев светского гуманизма – нет никакой равнодушной вечности с уютным Буддой и Джоном Ленноном, мирно пускающими галлюциногенные облака. Есть Бог, есть дьявол, есть добродетели и грехи, есть награда и расплата за них. Самое обидное, узнает Мэдисон, что
попасть в ад очень легко. Для этого хватает и какой-нибудь глупости вроде того, чтобы нажать на клаксон больше пятисот раз за жизнь или выругаться матом семьсот один раз.
У сосланных в ад есть все основания считать, что Бог — расист, гомофоб, антисемит и жуткий ханжа. Никакого рая может и не существовать, если даже таким хорошеньким девочкам, как Мэдисон, суждено вечно гореть на шипящей сковородке. Впрочем, слухи про шипящие сковородки несколько преувеличены – если земля так похожа на ад, логично предположить, что ад, в свою очередь, очень похож на землю.
С точки зрения авторского стиля Паланик остается то ли предсказуемым, то ли крайне верным себе.
Немного остроумной социальной критики, высмеивающей роскошь, рекламу и зубные импланты, немного антиклерикализма, немного старого доброго ультранасилия.
В письме Паланик традиционно использует широко известные культурные коды и не считает лишним настойчиво обращать на это внимание читателя. В «Проклятых» мы встречаем отсылки к американскому фильму «Клуб «Завтрак» Джона Хьюза, «Путешествиям Гулливера» Джонатана Свифта и, разумеется, «Божественной комедии» Данте Алигьери. Хватает и фирменных паланиковских мерзостей. Чего только стоит топонимика ада – Река Бурной Рвоты, Болото Выкидышей, Океан Спермы и Роща Ампутированных Членов.
Однако «Проклятые» все же выделяются на фоне дюжины предыдущих романов, в первую очередь образом главного персонажа — Мэдисон. Как известный чревовещатель, практически всегда пишущий книги от лица главных героев, в «Проклятых» Паланик пытается соблюсти золотую середину. В отличие от откровенно плохо читаемого «Пигмея», в котором Паланик доверил рассказывать историю маленькому неграмотному эмигранту, в голосе Мэдисон мы слышим не только малолетнюю дочку голливудской кинозвезды, которой интересны мальчики и сладости, но и опытного автора, знающего и с удовольствием использующего слова «гендерный» и «вербализация». «Я вспоминала, как голубые вены ветвятся под прозрачной кожей у него на висках, — пишет девочка-подросток. — Как его густые волосы не приглаживаются, а торчат, словно у юношей, которые изучают философию марксизма над крошечными чашечками эспрессо в прокуренных кофейнях, дожидаясь удобной возможности забросить шашку динамита в открытый кабриолет какого-нибудь австрийского эрцгерцога и разжечь мировую войну».
Рассказ Мэдисон с посвящением Сатане проникнут редкой для Паланика интонацией – настоящей грустью, грустью ребенка, скучающего по родителям, пусть и по родителям, погрязшим в самопиаре и фальшивом альтруизме.
Мэдисон нехотя признается, что скучает по жизни, пусть и бессмысленной, – довольно нелепо уйти из нее в тринадцать лет только из-за недопонимания с обкуренным приемным братом. Своеобразную, но парадоксально честную для Паланика искренность «Проклятых» можно объяснить тем, что, по заверениям самого писателя, роман он написал, чтобы пережить умирание матери. Ведь если сама по себе мысль о том, что в ад попадают все, не кажется столь успокаивающей, то успокаивает другое – значит, именно там и можно будет со всеми встретиться.