Цивилизация
10 августа на «Винзаводе» пройдет презентация альбома «Искусство на баррикадах». Красочный том почти целиком посвящен Pussy Riot и состоит из фотографий акций панк-арт-группы, фотоотчетов с художественных и правозащитных акций в поддержку девушек, а также произведений, созданных по мотивам этого происшествия. Этот альбом представляет собой едва ли не первую (пусть и фрагментарную) попытку систематизации нового явления — российской активистской арт-сцены. Автором книги стал Алек Д. Эпштейн, социолог, политолог и исследователь российского активистского искусства, полгода назад выпустивший книгу «Тотальная «Война», посвященную деятельности знаменитой московско-питерской арт-группы. В интервью «Газете.Ru» Эпштейн рассказал о том, как связаны актуальная политика и актуальное искусство и чем выставка в «автобусе Pussy Riot» 2012 года напоминает «бульдозерную выставку» 1974-го.
— Почему вы, социолог и политолог, стали интересоваться активистским искусством?
— Вы знаете, это как раз из цикла «если ты не займешься политикой, то политика займется тобой». Стало совершенно очевидно, что политику как таковую в России изучать стало бессмысленно. Что обычно изучают политологи? Функционирование ветвей власти, взаимоотношение правительства, президента, судов и парламента, электоральные процедуры, взаимодействие гражданского общества и политической сферы – все это практически невозможно стало изучать, конкурентная политика практически исчезла: ни независимых судов, ни справедливо организованных выборов куда бы то ни было, ни независимого телевещания сейчас в России де-факто нет. В таком положении политолог может либо изучать формально прописанные процедуры, которые, однако, имеют мало общего с реальностью, либо уходить от изучения государства и формулируемой им повестки дня к темам принципиально другого свойства. Протестное движение, идущее от внесистемной оппозиции, оказывается куда более интересным предметом рассмотрения: ну невозможно всерьез ни читать, ни тем более писать труды о роли Совета федерации, Совета безопасности или, допустим, Общественной палаты в чем бы то ни было, что имеет хоть какое-то значение хоть для чего-то.
«Артивизм», как его называет художник и теоретик Антон Николаев, стал скорее родом гражданской деятельности, чем искусства, и в этом поле формируются куда более интересные и самобытные практики, чем они формируются в декоративных структурах власти.
То, что произошло с Pussy Riot, интересно не столько тем, что сделали девушки, сколько тем, какую это вызвало реакцию со стороны государства. Католики итальянского города Пьетрасанта подавали городским властям жалобу на картину «Богоматерь Третьего рейха» художника Джузеппе Венециано. Был страшный скандал, но никому не пришло в голову не то чтобы художника в тюрьму сажать, а даже ограничивать доступ к картине. Потому что там есть общественный консенсус вокруг толерантности как ценности – то есть, несмотря на свои религиозные идеалы, общество дарует гражданам право на свободу творческого и вообще самовыражения – чтобы не скатиться к тоталитарному единомыслию.
Опыт групп «Война» (о которой я написал свою прошлую книгу) и Pussy Riot показывает, что в России с такой культурой и со свободой гражданского самовыражения туго. Девушки из Pussy Riot подняли именно те вопросы, которые могут и должны интересовать политолога: отношения власти, церкви и общества, с одной стороны, и отношения гражданского общества и главы государства, претендующего на надполитический статус «национального лидера», с другой. Отношения церкви и государства меняются на глазах, как меняется и общественно-политический статус главы государства в России, и преследования арт-активистов, покушающихся на новые каноны, складывающиеся в этих сферах, – чуткий индикатор этих социальных явлений.
— Существует ли российский арт-активизм как направление?
— С моей точки зрения, арт-активизм успешно развивается тогда, когда в обществе крепнут тоталитарные тенденции; в свободном обществе на арт-активиста мало кто обратит внимание… В более плюралистичные 1990-е годы в нон-конформистском искусстве особо не было потребности – невозможно было провести выставку «Запретное искусство», потому что не было запретного искусства как феномена. Марат Гельман проводил те выставки, которые считал нужным, и как-то никого не интересовало мнение по этому вопросу лубочных казаков и не менее лубочных «батюшек». Суды еще не признавали экстремистскими произведения художников, как вот уже трижды случилось в Калужской области с работой Александра Савко из цикла «Путешествие Микки-Мауса по истории искусства». А сейчас вызревает новая волна в нон-конформистском искусстве, и вызывает эту волну нынешняя эпоха: когда президент приезжает в театр «Современник» и рассказывает, как нужно решать образ Чацкого, и художественный руководитель театра перед всей труппой восклицает, насколько правильны эти замечания; когда вся среда, с которой связан целый пласт российской культуры, от Эдуарда Лимонова и Сергея Курехина до Захара Прилепина и Матвея Крылова, объявляется экстремистской и уже поэтому – противозаконной; когда никакую выставку ЛГБТ-искусства или фотографии невозможно провести практически нигде;
когда за музыкальный клип государственный обвинитель требует приговорить к трем годам заключения, основываясь на экспертизе, положения которой базируются на решении церковного собора VII века, – тогда, собственно, арт-акционизм нужен и востребован как никогда.
Уголовное преследование групп «Война» и Pussy Riot за их акции (и еще более — за видеоклипы) показывает, что государство формирует новый канон и новую систему запретов, в чем необходимо отдавать себе отчет. Именно противодействию этой системе запретов и посвящен наш альбом «Искусство на баррикадах», выпущенный при поддержке мецената и коллекционера Виктора Бондаренко под эгидой движения «Россия для всех».
Звезды нон-конформистского искусства 1970–1980-х, те из них, кто еще живы и здравствуют, Андрей Монастырский и Эрик Булатов, Михаил Шемякин и Леонид Соков, Александр Косолапов и Илья Кабаков, — ни один из них не создал ни одного произведения в поддержку арестованных девушек, ни один не вышел ни на одну акцию в их защиту. Как бы мы ни были благодарны им за все, сделанное ими, очевидно, что не с ними связано развитие активистского искусства в наши дни. Альбом, который мы издали, фиксирует переход к новому поколению российского нон-конформистского искусства, причем – это очень важно подчеркнуть – все художники предоставили свои работы безвозмездно. Герои альбома – это прекрасные графики Алексей Йорш и Виктория Ломаско, яркие карикатуристы Виктор Богорад и Сергей Елкин, креативные акционисты и организаторы Денис Мустафин, Артем Лоскутов, Татьяна Волкова и Татьяна Сушенкова, создатели замечательных инсталляций Владимир Козин, Антон Николаев и Лусинэ Джанян, яркие фигуры современного соц-арта Лена Хейдиз и Алексей Кнедляковский… Это звезды российского искусства сегодняшнего и завтрашнего дня, которые создают оригинальные работы, которых бы не было, не брось власть девушек в тюрьму. Причем некоторые художники превращают в объект борьбы не только свои полотна и инсталляции, но и свое тело:
одновременно с Надей Толоконниковой голодовку объявила и долго держала художник Лена Хейдиз. Отношение к своему телу как к объекту – это не новость, но еще никогда не складывалось такого положения, когда художнику мало провести выставку солидарности, нужно еще и начать голодать, чтобы высказать свою позицию.
Вообще, в условиях, когда Наде Толоконниковой несколько месяцев не дают видеться со своими мужем и дочерью, а Маше Алехиной – со своим ребенком, и все это – за соучастие в создании трехминутного видеоклипа со словами «Путина прогони», вопрос «С кем вы, мастера культуры?» встает с особенной остротой. Потому что когда твой коллега за культурную деятельность попадает за решетку и подвергается, в общем, пыткам, молчать – значит оказаться по ту же сторону баррикад, что и государственное обвинение. Ну а все же не каждый готов примерить на себя роль палача.
— Вы в своем альбоме сравниваете выставку в «автобусе Pussy Riot» со знаменитой «бульдозерной выставкой» 1974 года. Не слишком ли смелое сравнение?
— Сравнение прямое и напрашивающееся. В «Бульдозерной выставке» (или «Первом осеннем просмотре картин на открытом воздухе», как это официально называлось) приняли участие все те, кто потом стали классиками российского искусства: Оскар Рабин, Владимир Немухин, Виталий Комар и Александр Меламид… А ведь художники собрались на пленэре просто потому, что им негде было экспонировать свои работы.
Подобная до степени сличения ситуация произошла и с выставкой, посвященной Pussy Riot. Ни один музей – ни государственный, ни не государственный – не давал своей площадки под эту выставку, под самыми разными отговорками. В итоге Денис Мустафин и Татьяна Волкова придумали акцию – сделать выставку в автобусе, который 31 марта 2012 года отправится с Триумфальной площади; развесить внутри работы, созданные художниками в поддержку Нади, Маши и Кати и права на свободу творчества в целом, и поехать по Садовому кольцу. Мы еще не осознаем, но это событие имеет для истории не меньшее значение, чем бульдозерная выставка 1974 года, но я уверен, что вдумчивые искусствоведы будущего будут оценивать ее именно так.
В альбом включены замечательные фотографии, сделанные Татьяной Сушенковой, – в выставочный автобус зашел полицейский и принялся инспектировать содержание выставки. Осмотрев экспозицию, он запретил вывешивать одну работу Матвея Крылова — на ней был изображен Путин в пиджаке с погонами госбезопасности и было написано «Mother of God, send Putin away!» (ну, скажем, что это излишне буквальный, пословный перевод фразы «Богородица, Путина прогони!»). Интересно, что в салоне висела масса картин антиклерикального содержания – но ни одна из них не заинтересовала человека в погонах, под запрет попал только лик Путина. Арт-акционисты нащупали наиболее болезненную для власти мозоль: можно ерничать практически на тему любых образов, нельзя смеяться лишь над одним святым ликом – ликом так называемого национального лидера…. И разница между тем, как сложилась судьба Игоря Холманских с Уралвагонзавода им. Дзержинского, обещавшего Путину «Мы с мужиками готовы сами выйти и отстоять свою стабильность», и тремя девушками, снявшимися в клипе «Богородица, Путина прогони», — эта разница не оставляет места для сомнений о том, что, собственно, является предметом рассмотрения в Хамовническом суде.
— Но, по моим ощущениям, большого резонанса «Автобусная выставка» не имела. По крайней мере такого, как выступления Мадонны, Стинга, Патти Смит, Faith No More и других рок-звезд.
— Ну, действительно, организаторы «Автобусной выставки» Денис Мустафин и Татьяна Волкова – менее резонансные ньюсмейкеры, чем Мадонна и Стинг … Музыкальный продюсер Александр Чепарухин в интервью РБК daily сказал, что история с Pussy Riot беспокоит западных деятелей современной музыкальной культуры больше, чем все российское протестное движение, вместе взятое. Тот или иной Occupy есть едва ли не в каждой западной стране, и везде полиция его разгоняет, причем достаточно агрессивно. А вот ситуация, когда за одну песню девушек держат в тюрьме почти полгода, и конца-краю этому не видно (Катя Самуцевич 9 августа отмечает именно в застенках свое 30-летие), она беспрецедентна. Можно спорить о том, был ли в 1960-х Иосиф Бродский самым крупным ленинградским поэтом. Но арест и суд над Бродским сформировали новую иерархию, с которой всем, от Рейна до Наймана и от Сосноры до Бобышева, нужно было соотноситься. С Pussy Riot происходит нечто похожее.
Я очень уважаю Надю Толоконникову как мыслителя, акционистку и активистку феминистского движения, но статус Pussy Riot как самого известного в мире российского контркультурного проекта, очевидно, сформирован уголовным делом, арестом и судом во много большей мере, чем собственно творчеством девушек.
Один из крупнейших современных мыслителей Славой Жижек справедливо указывает: «Уже сейчас репрессивные меры привели к тому, что имя Pussy Riot на слуху у всего мира. Священная обязанность всех нас – сделать так, чтобы отважным участницам Pussy Riot не пришлось расплачиваться своей жизнью за то, что они стали глобальным символом». Очень важно, что эти слова написаны Славоем Жижеком в преддверии его поездки в Россию, запланированной на 20–24 августа. В ситуации, когда в их защиту пишутся письма, подписываемые едва ли не всей элитой позднесоветской и постсоветской творческой интеллигенции, когда в их защиту десятками художников создаются оригинальные работы, когда с требованиями их освобождения выступают знаменитейшие звезды западной рок-культуры, сами девушки и их адвокаты с исключительной стойкостью держатся на судилище, и при этом со стороны властей на все это нет вообще никакой реакции, в этой ситуации вся современная российская свободная культура выстраивается вокруг них, ставя их в центр. У всех нас просто нет другого выбора…
— Но есть ощущение, что это сообщество никак не влияет ни на жизнь, ни на нравы общества, остается вещью в себе.
— Деятели культуры обществу вообще незнакомы. Если мы выйдем на улицу и попросим россиян назвать имя хотя бы одного русского ныне здравствующего художника, нам не назовут ни одного имени, кроме, может быть, Шилова и Глазунова, работы которых известны еще с брежневских времен, находясь при этом вне всякого актуального художественного контекста даже того времени; ну, примерно, как если бы в «Новом мире» или «Знамени» печатались бы свеженаписанные оды Тредиаковского или Батюшкова. Но как-то есть понимание, что литературный процесс не стоит на месте, а вот такого понимания относительно процесса художественного у большинства граждан страны нет, и подражатели Рокотова и Боровиковского имеют персональные музеи в самом центре Москвы как крупнейшие художники современности. Люди вообще мало ходят на выставки современных художников. Статус художественного «авангарда» даже в глазах интеллигенции удерживают классики первой половины ХХ века — Малевич и Кандинский. Если минимальный порог общественной узнаваемости до сих пор не преодолели Оскар Рабин и Илья Кабаков, Леонид Соков и Андрей Монастырский, то как-то трудно удивляться тому, как невнимательно общество к Антону Николаеву и Лене Хейдиз, Вике Ломаско и Денису Мустафину… Ну что ж, это печально, но это не повод игнорировать этих столь самобытных и творческих людей…
— Что вы как социолог можете сказать о реакции властей на активистское искусство: замечает ли оно его, и если да, то как реагирует?
— Я бы разделил этот вопрос на два. Есть ощущение, что сверху спущена директива – посадить любой ценой, и все ей механически следуют: и три разных судьи, продлевавшие девушкам арест в суде Таганском, и судья Хамовнического суда, отклонявшая в ходе процесса практически все ходатайства защиты и уложившая весь процесс в рекордно короткие восемь рабочих дней. И в этом смысле я никакой реакции не замечаю, власть демонстрирует полнейшее наплевательство на мнение как зарубежных, так и отечественных деятелей культуры. Очень скверно, когда творческая элита оказывается отчужденной от системы правосудия в собственной стране, когда рядовая судья районного суда позволяет себе выгнать, не предоставив слова, Людмилу Улицкую – пожалуй, самого крупного писателя страны.
А вообще – маховик, начавший работать, как правило, сам не останавливается.
Андрея Ерофеева и Юрия Самодурова в 2010 году приговорили к крупному штрафу, Олега Воротникова и Леонида Николаева на рубеже 2010/2011 годов продержали в тюрьме три с половиной месяца, но все же выпустили, не став судить, а Надежду Толоконникову, Екатерину Самуцевич и Марию Алехину в 2012 году уже держат за решеткой больше пяти месяцев, проведя и экспресс-суд «по существу», на 17 августа обещано оглашение приговора (за неделю до этого, 10 августа, в Галерее Гельмана в Центре современной культуры «Винзавод» состоится презентация нашего альбома)… Тенденция очевидна, и оптимизма она никак не внушает…
— Ваш альбом «Искусство на баррикадах» во время выпуска едва не повторил судьбу выставки Pussy Riot, которую ни одна площадка не хотела видеть у себя.
— К сожалению, альбом боялись издавать и печатать все. Под самыми разными оговорками: «ой, альбом еще сырой», «ой, это слишком радикально», «ой, а давайте дождемся окончания суда» (как вариант – «освобождения девушек») и так далее, и так далее. Я обращался во все издательства, которые могут взяться за продукцию подобного рода, и везде получал отказ. Наконец, нашелся Виктор Бондаренко, соавтор идеи проекта и основатель движения «Россия для всех», который согласился поддержать эту инициативу. Затем началась свистопляска с типографиями: в одной из них мне сказали, что им очень нравится со мной работать, и если я захочу издать альбом классической живописи, то они мне его с удовольствием отпечатают; при этом наш с ними договор к моменту их отказа был прописан с точностью до рубля. В итоге нашлась типография, которая отпечатала альбом, но запретила давать какие бы то ни было свои выходные данные и отказалась переплетать книгу, и эту операцию мы провели уже в другой типографии. Мне кажется, этот марафон дает вполне выпуклую картину состояния умов в России, где по закону запрещена цензура, но самоцензуру никто запретить не может. Такими темпами мы, по аналогии с запретным искусством, дойдем до выставки запретной книги – собственно, чтобы до этого не дойти, я эти книги и пишу.
