Цивилизация
1
Глебу, в общем, наплевать было на усопшего.
Кто ему Лев Гурвич — сват, брат, работодатель? Никто. Глеб нахмурился, словно внезапно вспомнил о какой-то скорбной заботе, и боком осторожно двинулся через небольшую толпу к выходу из церкви. Пол в храме был затоптан мокрыми ногами, а от горящих свечей ощутимо тянуло теплом.
Батюшка громко, быстро и невнятно тараторил молитвы, деловито вышагивал вокруг гроба и качал звякающим на цепочке кадилом. Люди, пришедшие на похороны Гурвича, пережидали отпевание с некоторой неловкостью. Поп вёл себя как-то уж очень сноровисто, без почтения к смерти. Но одёрнуть его было некому, потому что молитв и правил службы никто не знал. Откуда взяться таким познаниям у бизнесменов и сисадминов? Хоронили-то софт-мастера из пятёрки лучших IT-инженеров страны. Просто покойному при жизни было по хрен, что Россия — «Нигерия в снегу», как сказал Брин, поэтому сейчас он лежал не в шезлонге на песках Biscayne Bay, а в полированном ящике в храме Иконы Божией матери «Всех скорбящих Радость» на Калитниковском кладбище города-героя Москвы, эР-эФ.
Какого фига Гермес затеял это шоу с отпеванием? — раздражённо думал Глеб, с трудом выталкивая перед собой тугую храмовую дверь. Если Гурвич и был православным, то крестился явно по приколу. Жил он только себе в кайф, поэтому плакать о нём некому. Из людей его интересовали одни девки Пети Листермана. Но ведь нужно хоть как-то проводить человека, который создал «ДиКСи»... Пожалуй, Гермес прав: панихида — оптимальный вариант. Что ж, Гермес всегда прав. Богам — им всегда виднее.
Глеб вышел из храма, отошёл подальше от нищих на паперти, вытащил из кармана пальто пачку Marlboro Golds и прикурил сигарету от зажигалки Zippo. Marlboro правильно поджигать только Zippo. Парень, если ты хочешь себе место на рынке, тогда живи по правилам. Гермес как-то обронил, что правила важнее премиум-класса. Эта мысль позволяла надеяться на рост.
В городе-герое Москве, в эР-эФ и на планете Земля заканчивался ноябрь. Над заснеженными куполами храма и колокольни кружились и кричали галки. А стыло-серое небо сюда будто бы кто перетащил из прошлого Глеба, как одеяло. Такое же небо висело над северным городом Апатиты, откуда Глеб двадцать лет назад убежал в столицу.
Родом из Апатитов был ещё и Андрей Малахов. Как-то в начале нулевых Глеб лежал на продавленном диване в съёмной московской хрущобе и смотрел по СТС «СВ-шоу» с Веркой Сердючкой. «А чего ты из Апатитов уехал? — ехидно спросила Верка у Малахова. — Апатия замучила?» Да, лично его, Глеба, замучила. Да, здесь его тоже может накрыть небом Апатитов, как вот сейчас, но есть способы отвлечься.
Глеб достал айфон, набрал и отправил в Твиттер сообщение: «Стою в церкви на отпевании айтишника. Полный сюр». Глеб давно перестал воображать себе того идиота, которому интересно знать, чем он, Глеб, сейчас занят, что он чувствует и что думает. Твиттерил Глеб уже для себя.
Писать в Твиттер его обязал Гермес. Так правильно по статусу. Поначалу Глеб считал Твиттер тинейджерской дурью, но потом свыкся и вошёл во вкус. Твиттер легко подыскал себе место даже в плотном рабочем графике: он оказался подобен курению. Сообщения были короткие, будто сигареты. Они отмеряли микроритмы жизни, будто перекуры.
Глеб, филолог по образованию, вспоминал, как у Астафьева в «Оде русскому огороду» бабушка ругала деда, копавшего грядки: «Борозду пройдёт — папирёсу! Борозду пройдёт — папирёсу!» Это и был русский народный Твиттер, но только господу богу. А мелко лгать в депешах — естественно, словно курить не взатяг.
Глеб направился к воротам кладбища — к столбикам из жёлтого кирпича — и бросил окурок в урну. За чёрной решёткой ворот светлела свежим снегом небольшая площадь: слева в ряд стояли джипы тех, кто приехал хоронить Гурвича, справа — синие кабинки биотуалетов. Глеб решил не возвращаться в церковь, а ждать возле могилы. Он прошёл мимо конторы кладбища и углубился в аллею.
Айфон оставался в ладони. Глеб вывел портал «ДиКСи» и настукал в поисковике: «Калитниковское кладбище». До айфона Глеб не знал, что доступность информации делает жизнь очень чувственной. Как-то волнует, что ты можешь сразу узнать всё о любом явлении и любом месте. Ну, будто бы ты можешь заглянуть под юбку любой женщине, и за это тебя будут уважать как серьёзного исследователя. С айфоном ты кажешься себе очень укоренённым в жизни, допущенным к тайне, следовательно, к принятию решений — хотя это неправда. Однако удовлетворение любопытства обычным способом не тешит самолюбия так, как удовлетворение через айфон: за это удовольствие люди и потрошат свои кошельки, оплачивая трафик.
Кстати, усмехнулся Глеб, Калитниковское кладбище — не от слова «калитка», а от слова «калита», то есть кошелёк. Раньше здесь была слобода Калитниковская, где жили мастера, что шили кошели. Н-да, и в старину Москве нужны были целые слободы для пошива кошельков.
«ДиКСи» паковал информацию ёмким дайджестом. Калитниковское кладбище основали в 1771 году во время эпидемии чумы. Сотни возов с трупами выезжали за Камер-Коллежский вал через Спасскую заставу и вываливали мертвецов в ямы на пустыре у Калитниковской слободы. Потом могильники стали обычным кладбищем. В 1838 году здесь построили нынешнюю церковь. Хоронили тут богатых крестьян, небогатых купцов, разночинцев и прочую интеллигенцию.
Из интересных персон, упокоенных на Калитниках, Глеб встретил Роберта Фалька, художника из объединения «Бубновый валет». Авангардисты «Валета» писали нечто крикливо-кривое и угловато-цветастое. Фальк, весь такой креативный и продвинутый, в 1928 году эмигрировал в Париж, но в славном 1937 году по приглашению друга, краснознамённого лётчика, вернулся в СССР и прожил в Москве два вполне благополучных десятилетия, хотя его и трепали за формализм.
А ещё на этом же кладбище лежал рэпер Ратмир Шишков. Он был из знатного цыганского рода, потусовался на «Фабрике звёзд», а потом самовыражался в R&B-группе «Банда» с Домеником Джокером и Тимати, такими же мутантами, как и сам. Мартовской ночью 2007 года он погиб в компании друзей — пьяных мажоров: их «мерседес» летел на красный свет и врезался в борт легковушки на углу Садовой-Спасской и Орликова переулка. Пять трупов. Ратмиру было девятнадцать лет.
Двигая иконки по экрану айфона, разворачивая и сворачивая информационные окна, Глеб думал, что авангардист и рэпер на старом чумном кладбище — тоже сюр не хуже отпевания айтишника.
Глеб неторопливо шагал по асфальтовой дорожке между могилами. Дорожку обжимали чёрные ограды — то чугунные, литые и витые, а то обычные, сваренные из уголка и прута. Голые ветви высоких деревьев переплетались, продолжая узоры оград. За крестами и стволами верб виднелись унылые плоскости бетонных плит, из которых состояла внешняя стена кладбища. А дальше в хмари угадывались громады многоэтажных домов со стороны Волгоградского проспекта.
Глеб прочитал, что на Калитниках похоронена блаженная старица Ольга. Она прожила больше века и умерла 23 января 1973 года. Глеба это неприятно задело. 23 января 1973 года в городе Апатиты Мурманской области родился он сам, Глеб Сергеевич Тяженко.
В миру старицу звали Марией Ложкиной. Дворянка и монахиня, она каким-то образом уцелела в ГУЛАГе и после войны пристроилась жить в полуподвале близ Таганской площади. Старица совершала странные чудеса: с утра брала две сумки и шла бродить по Москве. Если встречала сердитого или грустного человека, то просила его помочь поднести поклажу. Человек помогал — и к нему возвращалась радость жизни. Эта история была какая-то очень московская, когда дурное настроение — проблема, которую решают специальные люди.
Новые захоронения на Калитниковском кладбище проводили только в порядке исключения — на двух участках в дальнем конце. Гермес добился, чтобы для Гурвича сделали исключение. Более того, Гермес добился, чтобы тело Гурвича не кремировали, а похоронили. Гермес хотел, чтобы у Гурвича была могила, а не ячейка в стене колумбария. Глеб не знал, зачем Гермесу могила Гурвича. Понятно, что Гурвич — друг и партнёр, но ведь не собирался же Гермес бегать к нему на могилку в каждый престольный праздник...
Глеб увидел яму для Гурвича. Её выкопали между двумя старыми захоронениями почти у бетонной стены кладбища. Глеб остановился поодаль, на асфальтовой дорожке, чтобы не пачкать ботинки в глине. Конечно, нехорошо думать о ботинках, когда рядом такое горе... Но в данный момент вокруг не было скорбящих, готовых оскорбиться чужим циничным чистоплюйством. Глеб убрал айфон и натянул перчатки.
Рядом с ямой находилось какое-то надгробие — каменный ящик, накрытый толстой плитой с профилированной кромкой. Над ящиком возвышался крест. В высоту конструкция достигала Глебу до плеча. Ограда отсутствовала. И что-то с этой могилой было неправильно...
Глеб рассматривал заснеженный крест. Вертикальный монолит креста был широким сверху, а вниз сужался на клин. Горизонтальная перекладина выступала совсем ненамного. В общем, у креста был стильный дизайн, который не вязался ни с барокко восемнадцатого века, ни с классицизмом девятнадцатого. Для модерна начала двадцатого столетия слишком скупо и сурово. Получается, памятник новый? Значит, ещё живы те, кто лично знал погребённого? Но почему же тогда могила без ограды, которая отделяет личное сакральное пространство от публичного?
Может быть, это могила московской старицы Ольги? У неё нет родни, которая огородила бы могилу, но есть почитатели. Поисковик «ДиКСи» сообщал, что самый большой крест Калитниковского кладбища — на могиле схимонахини Ольги. Вроде бы крупнее этого креста Глеб других крестов не заметил. Хотя, конечно, он не смотрел внимательно.
Плечи Глеба передёрнулись под пальто. Если это могила старицы, то на ней стоит дата его рождения. Глеба словно что-то за рукав потянуло к могиле: захотелось увидеть крест с собственной датой...
Хрустя снегом, Глеб осторожно подошёл к надгробию, нагнулся и перчаткой соскрёб с креста сизый иней, наросший на рытвинах камня. Проступили чёрные буквы. Нет, это не имя «Ольга»: слово куда длиннее, и буквы латинские. Но что там начертано?.. Глеб не поверил глазам. На кресте значилось: ABRACADABRA.
Глеб распрямился. Бредятина какая-то. Абракадабра. Шутка, что ли? Какой кретин придумал так пошутить?..
А надгробие явно старое. Камень уже пористый, плита неровная, углы выщербились, все грани креста и плиты стёрты и закруглены.
Смешное детское словечко на могильном кресте выглядело жутко. Абракадабра, шалтай-болтай, ябеда-корябеда... Или это заклинание? Крибле-крабле-бумс, рекс-пекс-фекс, трах-тибидох... Бамбара-чуфара-лорики-ёрики, явитесь передо мной, летучие обезьяны!.. Может, здесь похоронен ребёнок? Надгробие-то не очень большое... Ну и что? Разве уместно на могиле ребёнка писать «Сим-Сим, откройся»?
Под снегом на груди креста угадывались ещё какие-то слова. Глеб опять наклонился и, не пожалев кожаных перчаток Forzieri, тщательно расчистил весь текст. Однако недоумение только возросло.
На кресте было высечено:
ABRACADABRA
ABRACADABR
ABRACADAB
ABRACADA
ABRACAD
ABRACA
ABRAC
ABRA
ABR
AB
A
Глеб задумчиво разглядывал нелепый монумент. Что это такое?
Вдалеке за деревьями послышались негромкие голоса и шум шагов. Видимо, от церкви по дорожке несли гроб с Гурвичем.
Глеб снова достал айфон и с разных позиций сделал несколько снимков креста с абракадаброй. Забавная штуковина. Вот и будет о чём сделать новый пост в своём блоге соцсети «ДиКСи». Писать о похоронах — убить рейтинг. А вот абракадабра — это интересно.
И наверняка кто-нибудь из посетителей объяснит, в чём тут дело. Всегда находится умник, который всё знает. И слава блогу.
2
Глеб не помнил, когда впервые услышал о «ДиКСи», но с Гермесом и Гурвичем, отцами-основателями портала, он познакомился в 2010 году.
Тогда Глеб рассчитывал, что Роднянский, обновляющий «Пятый канал», возьмёт его в обойму. Все договорённости уже были достигнуты. Огромные баннеры с лицами Быкова, Сванидзе, Собчак и Сорокиной, новыми хедлайнерами «Пятёрки», появились даже на домах Садового. На такие иконостасы Глеба, конечно, не вешали, но ближе к МКАДу, в Чертаново и Лианозово, в рекламах на сити-вижнах в общем ряду ведущих канала среди звёзд мелькал и он.
Глеб приготовил «Пятому» ток-шоу «Апгрейд» — обсуждение отношений Интернета и общества. Пилотный выпуск программы должен был выносить мозг. О чём поговорить? — думал Глеб. Можно с Мошковым об авторских правах. Можно с Носиком о вытеснении ЖЖ социальными сетями. Можно с Саввой Терентьевым про онлайн-цензуру или со Славой Сэ — о литературоцентричности Интернета. Для прикола можно просто поматериться обо всём подряд с Лебедевым как с фриком. Однако Глеб выбрал Гермеса и Гурвича.
О «ДиКСи» тогда мало кто знал, поэтому Глеб решил сделать свой эфир чем-то вроде презентации ресурса — и содрал дизайн студии с одной из презентаций Apple, чтобы подчеркнуть революционность идей Гурвича, сопоставимую с революционностью идей Стива Джобса.
Гурвичу и Гермесу обоим было за полтинник. Гурвич оказался неряшливым, толстым евреем с мокрыми губами и кудряшками вокруг ранней плеши, но он излучал столько энергии, что хватило бы на отопление райцентра в провинции. Холёный Гермес тоже был евреем, но совсем иного типа: тщательно вылепленный фитнесом, тщательно отшлифованный пластикой, тщательно окрашенный в солярии. Гурвич грузно растёкся по креслу, подмигивая камерам, и тотчас присосался к бутылке с минералкой — потреблял халяву. Гермес сел пружинисто, будто на тренажёр, улыбнулся и негромко спросил, будет ли суфлёр.
— Что такое «ДиКСи»? — с места в карьер стартовал Глеб.
— «Дискурсейшн», — пояснил Гурвич и затрясся, хихикая. — Когда говорю это слово, у меня чувство, что зубов не хватает.
— И что оно означает?
— Сессия дискурса. Ваши индивидуальные представления о мире. Информационная картина по вашему вкусу. Мир как гуляш.
Гермес усмехнулся, словно извинился за Гурвича: ну что взять с чудака-изобретателя? В студии стояла интерактивная панель. Гермес взял лазерную указку и написал на экране: «DisCourSession», «DiCS».
— «ДиКСи» — это портал, предоставляющий различные интернет-сервисы и обладающий различными интернет-ресурсами. Мы говорим, что это телеком третьей генерации. Соответственно, у «ДиКСи» есть — или будет — всё, что есть у предыдущих платформ, но на качественно ином уровне. Качественный скачок уровня технологий — это и есть революция. Смарт-технологии приспособили компьютер к человеку, а технологии «ДиКСи» приспосабливают к человеку Интернет.
— Стоп-стоп! — Глеб предостерегающе поднял руку. — Как это — компьютер не приспособлен к человеку?
— Ведь вы не сможете воспользоваться компьютером в трамвае, не так ли? — улыбнулся Гермес. — Компьютер — стационарная машина. А с айфоном или айпэдом вы имеете все бонусы Интернета и компьютера в любом месте, где находитесь. Это и есть революция Джобса. Вход технологий в мир — это в первую очередь вход технологий в быт.
— Между компьютером и рестораном я всегда выбирал компьютер. — Гурвич заржал. — В итоге — бургеры и вот это брюхо! — Гурвич довольно похлопал себя по животу. — Дали бы мне тогда планшетник, я бы ходил по вегетарианским ресторанам и был строен, как Сашка!
Гермес смущённо улыбнулся и поднёс к правому виску два пальца, словно отдал честь в благодарность за комплимент. Гермес выглядел как подтянутый и спортивный капитан торгового судна, а Гурвич — как раскумаренный и уколбашенный владелец. Хотя на самом деле всё было примерно наоборот.
— А почему Интернет не приспособлен для человека? — продолжил Глеб. — Для кого он тогда приспособлен?
— Проще показать на примере.
Лазерной указкой Гермес коснулся иконки на интерактивной панели и вывел интерфейс «Яндекса» с клавиатурой, потом набрал на клавиатуре запрос: «Фильм Аватар».
— Представьте, что я хочу почитать чего-нибудь интересное про свой любимый фильм. Обычное желание, рядовой запрос.
Гермес нажал лучом указки кнопку «Найти». Под жёлтой полоской «Яндекса» выстроились два ряда чёрно-синих картинок с кадрами из фильма и столбец ссылок.
— Двадцать пять миллионов ответов, — прочитал Гермес результат, указанный под логотипом «Яндекса». — Это не то, что я заказывал. Всё равно как если бы я искал детектив на пару часов, пока еду в электричке на дачу, но получил бы не покетбук Донцовой, а пропуск в библиотеку Британского музея. Вот это мы и называем Интернетом не для людей.
— И какая альтернатива? — спросил Глеб.
— Ясен хрен, что «ДиКСи», — ухмыльнулся Гурвич.
Гермес заменил на панели интерфейс «Яндекса» интерфейсом «ДиКСи» и набрал в поисковой строке «Фильм Аватар». На панели появилось нечто вроде сетевого анонса газетного номера: фотки, которые увеличивались при касании, аншлаги и заголовки-ссылки.
— А это — то, что получается, когда результаты «Яндекса» пройдут через сервисы «ДиКСи». Девятнадцать материалов о фильме, которые обязательно будут интересны лично мне, Александру Гермесу. Мне этого будет достаточно. Я полностью удовлетворю свою потребность в информации самым качественным контентом. Это и есть «ДиКСи».
— Знаете старый анекдот совковый про слонов? — заёрзал в кресле Гурвич. — В разных странах выпустили книги про слонов. В Англии — талмуд «Слоны и британский колониальный вопрос». Во Франции — альбом «Секс у слонов». В Германии — трёхтомник «Введение в слонологию». В СССР — учебник «СССР — родина слонов». А в США — брошюру «Что средний американец должен знать о слонах». Вот наш «ДиКСи» — как раз такая брошюра.
Рассказывать анекдоты Гурвич не умеет, подумал Глеб.
— Айпэд — компьютер в быту, а «ДиКСи» — Интернет в быту, — подхватил Гермес. — Для сложных и высокотехнологичных работ всё равно используются специальные машины с огромным функционалом, а просто посмотреть кино можно и на примитивном DVD-плеере. Точно так же для бытовых целей могучие поисковые системы типа «Яндекса» выдают слишком громоздкий результат, а «ДиКСи» — то, о чём спросили.
— Есть функция релевантности, — возразил Глеб.
— Она не срабатывает, когда стоит вопрос вкуса. Скажем так: вот вы голодны. Но вы желаете не просто утолить голод, а чтобы было вкусно. И чтобы не пришлось ломать голову над выбором — это хочу, а это не хочу. Поисковые системы — это меню на тысячу страниц. А «ДиКСи» — ваш личный повар.
— То есть «ДиКСи» — гибрид «Яндекса» с ИМХОнетом?
— Сервисы рекомендаций существуют не только в ИМХОнете... — начал было Гермес.
— Есть куча рекомендательных сервисов! — влез Гурвич. — Но их фишка в чём? Они работают на одном типе контента. Саша Долгин — голова, он свёл на своём портале разные контенты. Однако у него вопрос инженерии, а не собственно первичного софта. Первичный софт всё-таки на одноконтентных ресурсах. Тут гений — Джим Бенетт, который разработал для «Нетфликса» алгоритм Cinematch. С Джимом я говорил, и он мне на пальцах доказал: обычная система оценки и поиска по баллам даёт среднеквадратичное отклонение в сто пять процентов с десятыми, а Джим по линейной регрессии дожал до девяноста пяти процентов! Прикиньте, «Нетфликс» объявила конкурс на алгоритм, который будет лучше Cinematch хотя бы на десятую долю, и приз — миллион баксов! Десять лет никто Джима не мог поиметь! Лишь пять месяцев назад какие-то черти ломанули банк!
— Стоп-стоп! — опять поднял руку Глеб. Гурвича несло туда, где рядовому зрителю непонятно. — Попрошу по-русски. И без мата.
— А без мата тут не объяснить, — заявил Гурвич. — Короче, почти все поисковые системы сейчас — морфологические. Ищут по форме слова. А я разработал семантическую — поиск по смыслу. И с моим протоколом появилась возможность делать профили на всю Сеть.
— «ДиКСи» — индивидуальный Интернет, — подключился Гермес. — «ДиКСи» устанавливает предпочтения пользователя и формирует для него индивидуальную информационную картину, которая интересна данному конкретному человеку. Вам одну, мне другую, Льву третью.
— Информационный коммунизм! — крикнул Гурвич. — От каждого, бля, по способностям, каждому, бля, по потребностям!
Глеб подумал, что Гурвич — интеллектуальный уголовник. Он взломал традицию, как сейф. «Бля» монтажёры потом перекроют зуммером, а вот идею ничем не перекроешь, и, судя по всему, быть Гурвичу и Гермесу миллиардерами, как Брину, Джобсу или Гейтсу.
— Александр, Лев, а вам не кажется, что вы сажаете своего пользователя в информационную тюрьму? — спросил Глеб. — У вас ведь тоже цензура. Обычная цензура говорит: «Ты не будешь знать об этом, потому что тебе не разрешено», а цензура «ДиКСи» говорит: «Ты не будешь знать об этом, потому что тебе не будет интересно».
— «ДиКСи» ничего не отменяет, все другие ресурсы доступны по-прежнему, пользуйтесь ими! — Гермес пожал плечами. — К тому же люди всегда цензурируют себя. Если какие-то сведения вам не интересны, вы всё равно пренебрежёте ими. А информационный шум и избыточный выбор заглушают востребованные знания. Так сорняки душат полезные растения. И речь не только о поисковых системах...
Тогда, в конце зимы 2010-го, у «ДиКСи» было запущено всего три ресурса. Первым стал «ДиКСи-поиск» — поисковик вроде «Яндекса» или Google, а точнее — некий фильтр на любой другой поисковик. В силу того что результаты «ДиКСи-поиска» были гораздо проще, чем у других систем, этот поисковик быстро набирал популярность.
Вторым продуктом стал интернет-магазин «ДиКСи-маркет» — тоже фильтр-поисковик, но по сетевой торговле. Этот ресурс раскручивался туго. Возможно, как раз из-за успешности. Покупатель хотел выбирать, обдумывать, мучиться примерками и сомнениями, а ему сразу давали безусловно подходящий товар. Это лишало шопинг удовольствия.
Третьим сервисом зимой 2010-го был «ДиКСи-ньюс» — персональная лента новостей. Из лент многих информагентств «ДиКСи» отбирал те новости, которые были интересны подписчику.
Запись разговора с основателями «ДиКСи», собранную монтажёрами и редакторами, Глеб показал Гермесу, и тому очень понравилось. Он сказал, что «ДиКСи» планирует расширение и умножение сервисов, что компания ведёт агрессивную политику: вторжение в интернет-среду и захват медиа-рынка. С такими амбициями «ДиКСи» будет нужен медиаменеджер, глава направления. Глеб понравился Гермесу. Не желает ли Глеб подумать над предложением возглавить офис-кластер?
Гермес ещё не успел договорить, а Глеб уже принял решение. Выйти в топы в такой конторе, как «ДиКСи», — это мечта. Это оправдает долгие московские годы, когда он отирался на вторых-третьих ролях, снимал халабуды и ездил на бэушных тачках, у которых первые хозяева перед продажей откатали срок гарантии.
А с «Пятым каналом» у Глеба тогда всё равно ничего не срослось. Его программа не прошла кастинг. Глебу сообщили, что разговор с Гермесом и Гурвичем посмотрел сам Роднянский и сказал: этот парень, как его, Глеб Тяженко, он что, совсем наивный? Он думает, что «Пятёрка» будет пиарить «ДиКСи» — своих конкурентов? Гермес был гений — и Роднянский тоже, и он сразу просёк, как ляжет фишка.
В мае 2010-го Гермес запустил «ДиКСи-дайджест» — индивидуальную интернет-газету, ежедневный дайджест тех материалов СМИ, которые интересны данному клиенту. В 2011-м появилось «Радио ДиКСи»: личное интернет-радио, по которому звучит лишь та музыка, которая приятна заказчику, а общими на всю аудиторию остаются только диджеи. За полтора месяца до смерти Гурвича Гермес открыл «ДиКСи-нет» — свою социальную сеть, во многом похожую на LiveJournal.
Но все эти сервисы были сопутствующими ресурсами. Вскоре Глеб узнал, насколько был прав Роднянский, когда говорил о конкуренте: на базе «ДиКСи» Гермес задумал собственный телеканал.
3
Пока могильщики глухо и гулко охлопывали лопатами свежий земляной холмик, к Глебу сквозь толпу подобрался Гермес.
— Глеб, обратите внимание, — негромко произнёс он. — Вон там поодаль стоит девушка в голубом пуховике. Это Орли Гурвич, дочь Льва. Возможно, мы возьмём её в «ДиКСи». Она журналист, то есть будет работать с вами.
— Наследница? — удивился Глеб. — Я спрашиваю, потому что хочу определиться с субординацией.
— Я ещё ничего не решил, — устало ответил Гермес. Он выглядел плохо, лицо посерело и обвисло. — Просто познакомьтесь с ней, оцените. Ну, подвезите её до метро или до дома. Я вас представлю.
От Гермеса пахло дорогим парфюмом. Abercrombie&Fitch, не сразу, но узнал Глеб.
— О'кей, — кивнул он.
По пути от могилы до выхода с кладбища Гермес вёл Орли сам, бережно придерживая под локоток. Глеб шагал сзади. Он видел только чёрные кудряшки Орли над капюшоном пуховика. Вроде La Masa, определил Глеб. Но это ни о чём не говорит. Пуховик был простёган квадратами и понизу захлёстан грязью.
За воротами кладбища возле машин Гермес и Орли остановились, и все, кто явился на похороны, ещё раз подошли к дочери Гурвича, чтобы выразить сочувствие. Глеб издалека рассматривал Орли. Лет двадцать пять. Симпатичная. Чуть-чуть носатенькая и с вьющейся гривой. Просто Юдифь. Или Эсфирь. Гермес подозвал Глеба взглядом.
— Глеб, это Орли Гурвич, — представил он. — Орли, а это Глеб Тяженко, медиаменеджер «ДиКСи». Он довезёт вас, куда скажете.
— Соболезную, — произнёс Глеб, встретившись с Орли глазами.
— Спасибо, — просто ответила она.
Глеб молча указал на свою машину — тёмно-синий удлинённый «Лексус RX 350». Глеб купил тачку уже хорошего класса, но всё ещё не новую, а подержанную, зато 2007 года и с пробегом всего в семьдесят тысяч. Настоящий уровень «премиум» будет следующим шагом. Глеб не сомневался, что сделает его.
Орли не изображала из себя светскую даму, привыкшую ездить с водителем, а села на переднее сиденье. Глеб начал выводить машину со стоянки у входа на кладбище, глядя справа от руля в экран камеры заднего обзора.
— Орли — это по-французски? — спросил он.
— По-французски — Ор-ли, ударение на последний слог. А у меня еврейское имя. Означает «мой свет». Так меня звал отец. Но по паспорту я не Орли Львовна Гурвич, а Ольга Николаевна Телегина.
Глеб медленно и осторожно ехал по Средней Калитниковской улице, плотно обставленной машинами с обеих сторон.
— Необычно, — сказал он. — А как мне вас звать — Орли или Оля?
— Как вам нравится.
— Это тест! — тревожно-шутливо всполошился Глеб. — Я должен справиться! Я буду звать вас Орли!
— Вы прошли на второй уровень, — улыбнулась Орли.
— Может быть, тогда выпьем кофе?
— Хорошо бы. А то я замёрзла. Где предлагаете приземлиться?
— Вообще-то, здесь я ориентируюсь не ахти...
Орли достала айфон, и краем глаза Глеб заметил на его экране ало-фиолетовые отблески портала «ДиКСи». Очевидно, Орли включила навигатор. Однажды Гермес по секрету поведал Глебу, что «ДиКСи» откупил какой-то сервис GPS-навигации, но это оказалось невыгодно, и услуга на рынок не попала. Видимо, Орли как дочка Гурвича этой услугой всё же пользовалась.
— Совсем рядом есть ресторан «Старая Гавана», — сообщила Орли. — Это на Талалихина. Сворачивайте сейчас налево.
Ресторан Глеба смутил. Советская двухэтажная коробка с высоким вторым этажом была превращена в какую-то расписную залепуху с аркадой понизу и панно слева: кирпичи, скала, маяк. Попытка обрести индивидуальность казалась мучительной. Зато парковка пустовала.
Глеб и Орли расположились у окна в зале, тесно заставленном столами и вычурными стульями. Всё вокруг было перечно-пунцовое и горчично-жёлтое. Дизайн надрывался от Латинской Америки: раскрашенные мадонны в нишах, деревянная галерея по верху стены, горшки с тропическими растениями, ещё одно панно, теперь с собором Сан-Кристобаль. Официанты в синих рубашках и с алыми галстуками походили на злых пуэрториканцев, торгующих вразнос марихуаной.
— А у вас кофе кубинский есть? — спросила Орли.
— М-м... — замялся официант. — Извините, сейчас нет.
— Ну, тогда два двойных эспрессо.
Глеб потихоньку разглядывал Орли. Искусно потёртые джинсы Lee, угги, толстый белый свитер ручной вязки.
— Зачем рестораны в лобовую выдают себя за часть другого мира? — спросила Орли и закурила тонкую сигарету Vogue. — Какая тут Гавана, кто поверит? Другое дело, если бы весело обыграли кубинскую тему. Салат «Борода Фиделя». Дайкири «Карибский кризис». Печёный кролик по-че-геварски.
— А у вас неплохое настроение для сегодняшней погоды, — усмехнулся Глеб.
Орли всё поняла, сощурилась и метнула в Глеба тёмный взгляд.
— Мы скорбящие, но мы не лохи, — спокойно сказала она.
— Э-э... «Большой Лебовски»? — опознал цитату Глеб.
— Вы прошли на третий уровень.
Глеб смотрел на Орли, и она ему всё больше нравилась. У неё были весёлые глаза и яркие, какие-то чёрно-красные губы.
— Отца я впервые увидела полгода назад, — сообщила Орли. — Он уже сильно болел, и понятно было, что скоро конец. Да, я не горюю. Потому что смерть была ожидаема, и я почти не знаю этого человека, пусть даже он меня и зачал. У меня и отчество от деда по маме.
— То есть у вас мать и отец жили порознь? Поэтому Оля и Орли?
— Я не из Москвы, — сказала Орли. — Из города Омутнинска, это под Кировом. Мать — школьная учительница. В восемьдесят пятом году к нам в город приезжал стройотряд из МИФИ. Студенты и аспиранты, в том числе и Лев Гурвич. Строили какой-то ангар. Мама подрабатывала на кухне и познакомилась с моим будущим отцом. Лето закончилось, Лев Гурвич уехал и забыл о маме. А я родилась в апреле восемьдесят шестого.
Глебу всё стало ясно. У него самого была такая же история, только на десять лет раньше, и вместо обаятельного еврея-математика и московского аспиранта был лихой ростовский казак и комсомольский лидер. А потом в городе Апатиты родился он, Глеб Тяженко.
— Отец вам помогал?
Орли засмеялась:
— Знаете, Глеб, если бы он помогал матери, я бы перестала его уважать. Ну, этим он будто бы признал свою вину. А он ни фига не признавал. Понравилась ему моя мать, вятская девчонка, — он и спал с ней, кто тут в чём виноват? Мать была гордая, не просила помощи — он ничего и не делал для неё. Он жил в своё удовольствие.
— За чужой счёт.
— Да уж конечно, ага, — скептически сморщилась Орли. — За свой счёт он жил. Просто он брал, если давали. Но ни у кого не отнимал.
Официант принёс кофе.
— А он вообще знал про вас?
— Ни сном ни духом. Святой человек!
— Вы чудесная дочь, Орли, — сказал Глеб и опустил взгляд в чашку.
— Не-е, я ещё та оторва, — гордо ответила Орли.
— А как в Москву вы попали? Поступили куда-то?
— Отучилась я у себя там, в Кирове. Я, кстати, тоже журналист, как и вы, Глеб. А сюда... Н-ну, в общем, я нашла, к кому переехать в Москву. Я, конечно, родину люблю, но там полная жопа, мертвяк. Уж поверьте мне.
По её лицу заметался румянец. Глеб понял, каким образом Орли устроилась в столице. Ничего нового: постель. Глеб и сам не отказался бы заполучить такую девушку в любовницы. Но Орли — дочь одного босса и знакомая другого. Лучше не рисковать.
— В Москве жить невозможно... — сказал Глеб то, что говорят всегда, когда чувствуют какую-то вину за то, что живут в Москве. — Пробки, экология...
— Тогда садитесь в свой «лексус» и стартуйте в дивный город Омутнинск, — понимающе усмехнулась Орли. — Чего не уезжаете-то?
За окном на тусклую улицу посыпался дождик. Белые полосы снежных газонов начало мелко дырявить чёрной рябью.
— А отец вам и в Москве не помогал, да? — переменил тему Глеб.
— Сама справилась, — мрачно хмыкнула Орли. — Правда, конечно, вкалывать пришлось не по-детски. Я, наверное, на двадцать изданий поработала. Сначала фрилансером, потом пехотой в штате, а потом доросла до колумниста в «Метро» и в «Независьке». Меня почти позвали на «Дождь» (признан Минюстом нежелательной в РФ организацией), но тут отец нашёлся...
— Вы искали его?
— Да я о нём и не думала. Как и он обо мне. Это всё Гермес.
— Гермес? — изумился Глеб.
У него Гермес никак не ассоциировался с семейными ценностями.
— Вы не думайте, что Гермес превратился в Квашу из программы «Жди меня», — засмеялась Орли. — Просто отец был плох, и Гермес наводил справки, какая у него есть родня. Ну, наследники. Надо же знать, кому перейдёт отцовская доля «ДиКСи». Всё вполне цинично.
— Цинично было бы, если бы Гермес присвоил долю Гурвича, — пробурчал Глеб.
Орли затеребила пачку Vogue, вытряхивая новую сигарету.
— Гермес нашёл меня, привёз к отцу. Так мы и познакомились.
— И как вам Гурвич?
Глеб вспомнил свои давние впечатления от Льва Гурвича. Темперамент. Витальность. Неряшливость. Гурвич был без тормозов, чумовой, гиперактивный. Даже непонятно, как он сумел умереть.
Орли откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди в позиции бессознательной защиты.
— Знаете, Глеб, вы приятный мужчина. Почему-то мне хочется, чтобы вы сразу поняли обо мне какие-то вещи. Чтобы не было когнитивного диссонанса. Мама воспитывала меня как Олю Телегину, тургеневскую барышню. Мама и сама такая. Она отдалась одному человеку, отцу, — и хранит ему верность до сих пор, хотя этой верностью переломала себе всю жизнь. А я на третьем курсе филфака завалила английский, но очень спешила поехать с друзьями на горнолыжную базу в Нечкино. Тогда я взяла и дала преподу. И поняла, что я не Оля Телегина. А когда Гермес познакомил меня с отцом, я уже всё знала про себя, кроме имени. И отец сказал: ты — Орли Гурвич. Я его дочь, а не мамина. Мне нечего плакать о нём, потому что он сам ни о ком не плакал, потому что он не сделал для меня ничего хорошего. Но с его уходом у меня появился шанс.
— На что?
— Иметь такую жизнь, какую я хочу иметь. Я из «Поколения Пу». Это тройной идеал: комьюнити, кредит, креатив.