Цивилизация
В 1832 году «Сильфиду» поставил хореограф Филиппо Тальони, главную роль исполнила его дочь, будущая великая балерина Мария Тальони. Девушка обладала специфическими данными: в глаза бросались худоба, сутулость, длинные конечности. Для того чтобы выгодно подать на сцене необычную дочь, папе нужно было придумать особый танец. И он придумывал, проводя эксперименты с равновесием за несколько лет до появления «Сильфиды». Уплотнив носок мягкой балетной туфли и сделав на ее конце срез-пятачок, Тальони, как считается, изобрел пуанты. Обувшись по-новому, Мария встала на кончики пальцев, мгновенно преобразившись в красавицу, а женский танец обрел невиданную легкость. Следующий шаг был очевиден — создать спектакль, где новый способ движения претворится в оригинальное сценическое решение. Так появилась «Сильфида», в которой все, начиная от либретто и костюмов и заканчивая спецэффектами, работало на важные для общества идеи.
Это типичное произведение французского романтизма, столь же ему свойственное, как пьесы молодого Гюго, стихи Ламартина или картины Жерико. «Сильфида» — сказка о том, как шотландский крестьянин Джеймс увлекся чарами девы воздуха, по дороге бросив невесту.
Юноша хочет обладать астральной красавицей, но она, разумеется, не дается.
Финал трагический: в историю вмешивается злая ведьма Медж, когда-то обиженная Джеймсом. Кто-то скажет: ну и что? Страшилка для впечатлительных детей. Но не стоит записывать «Сильфиду» в наивное развлечение. В XIX веке первые зрители восприняли балет очень серьезно. За потоком красивых танцев они увидели конфликт, который не минует ни одного человека: столкновение мечты с грубой действительностью.
У «Сильфиды» сложная судьба. В эпоху позитивизма она исчезла из репертуара. Когда в 1972 году Пьер Лакотт обратился к легендарному спектаклю Тальони, он не стал никого обманывать — мол, восстановлю оригинал по крупицам из небытия. По крупицам — да, конечно. Но не оригинал (это невозможно), а вариацию на тему.
Получился, конечно, новодел, но стильный и тщательный — не в смысле буквальной точности, а по общему соответствию романтическому контексту.
Итак, шотландец Джеймс (все как положено: клетчатый килт, гольфы, берет, сумка на поясе) дремлет в кресле в гостиной своего дома. У его ног прикорнуло диковинное существо в белых одеждах с крыльями. Это пришелец из иного мира — Сильфида. Такое начало дает простор интеллектуальным маневрам: можно предположить, что происходящее герою снится. А сновидения, как доказал Фрейд, дело гиблое: затянет — не спасешься. Можно интерпретировать иначе: это балет о гибельной силе, возникающей, если столкнутся желания нескольких личностей.
Прихоть Сильфиды, соблазняющей человека посреди его свадьбы, не менее жестока, чем прихоть Джеймса, который, бросив все и всех, предпочел поэзию прозе.
Последняя воплощена в сценках первого действия: ритуальные шотландские танцы, поздравления родственников, привычная рутина. И вдруг — невидимые миру, но ясные герою видения: дева, дразнящая необычностью, порхающая по воздуху, как мотылек. Лакотт увлеченно воспроизводит театральные иллюзии: летающая дама лихо впорхнет в камин, приземлится на подоконник и мгновенно исчезнет из кресла, куда, казалось бы, только что присела. И, если грустноватой красоты танца вам окажется мало, получайте буквальную актуальность старинного балета: изумительное трио Сильфиды, Джеймса и его невесты (все на сцене погружено в темноту, а герой и его женщины в луче света делают мучительный выбор) наглядно показывает, что такое пограничная ситуация и точка бифуркации.
Второй акт, на поляне в лесной чаще, почти лишен действия. Лишь вначале ведьма Медж, потрясая седыми космами, варит в котле ядовитый шарф. Да в конце нетерпеливый Джеймс опутывает этим шарфом крылья сильфиды, танцующей в стайке себе подобных. Теперь, как думает герой, пленницу можно будет обнять. Но, как известно, нет ничего хуже приземленной мечты. Шарф оставляет деву без крыльев, она умирает, парень от горя тоже падает замертво, а Медж, упившись местью, злобно хохочет над покойником. Подруги уносят Сильфиду домой, в небо (иллюзии полетов снова замечательно работают, кажется, что девы воздуха качаются в ветвях деревьев и порхают над землей). Все остальное отдано танцу. Лакотт льет хореографию щедро, даже чересчур: герой пляшет вариацию за вариацией, героиня бесконечно щеголяет мелкой техникой стоп, кордебалет вьется в долгих хороводах и резво бегает на пуантах. Видны повторы и пластические отсылки к «Жизели»: этот романтический балет родился уже после «Сильфиды», но в отличие от нее сохранился в истории. И кого волнует, что на премьере только Тальони могла показать пуантный танец, а свита сильфид скромно танцевала на цыпочках, или, как говорят в балете, на высоких полупальцах? А герой никак не мог быть равным балерине по виртуозности.
Главное, что перед нами апофеоз романтической идеи. Идеал необычного. Образ грезы.
Оркестр Музыкального театра делал чудеса под руководством дирижера Антона Гришанина: музыка Шнейхоффера звучала почти как симфония, но и танцевать было удобно. Первый состав «Сильфиды» оказался выше всех похвал. Приглашенная из Мариинского театра Евгения Образцова роскошно делала «кульбиты» ногами и так скрупулезно соблюдала выворотность, что мелкая техника стоп в ее исполнении казалась россыпью жемчуга. А томно провисающие скругленные локти — типичная примета французской школы балета? А нежно-точные акценты корпуса и головы (просто чудеса координации), а законченность воздушных поз? Правда, в этой дочери воздуха не было потусторонней мистики, чем, по легенде, завораживала Тальони. Образцовой ближе сильфида-игрунья, сильфида-капризница. Но такая трактовка вполне возможна.
Партнер примы, премьер Гамбургского балета Тьяго Бордин, не бог весть какой артист, но обаятельный кавалер, тоннами наяривал антраша и «заноски», щеголяя четко скрещенными в воздухе ногами. На совершенные пятые позиции гостей (носок одной ноги к пятке другой) было любо-дорого смотреть: это основа танца «Сильфиды». Вот только труппа Музыкального театра не может равняться на именитых гостей: после Образцовой и Бордина недостаточная выворотность остальных резала глаз. Допустим, в первом действии это даже неплохо с точки зрения сюжета: грация сильфиды на фоне корявости крестьян решает дело в ее пользу. Но второй акт весь отдан сильфидам, тут не спрячешь неразработанные стопы даже под удлиненной многослойной юбкой. Впрочем, надо отдать должное труппе: по слухам, девушки работали день и ночь, пытаясь достичь нужных кондиций. Не их вина, что русская школа балета сильна многим, но не подготовкой стоп. Это не школа Парижской оперы, где, как на конвейере, готовят балерин с идеально поставленными ногами. Но даже с русским акцентом французский балет впечатляет. Когда толпа сильфид, балансируя на пальцах, невесомо взмывает, появляясь, пропадая и дразня изменчивостью, кажется, что в жизни нет ничего реальнее вымысла.
