Цивилизация
Спектакль «Отморозки», поставленный Кириллом Серебренниковым со студентами Школы-студии МХАТ по повести Захара Прилепина «Санькя», начался для корреспондента «Парка культуры» сразу на входе на «Винзавод», где проходила премьера. Охранник опустил шлагбаум, не заметив за красивой иномаркой близорукого очкарика; свет померк, из глаз сыпанули звезды — вашему корреспонденту пришлось ощутить себя в обстоятельствах, предлагаемых авторами героям. Авторов два — пьесу Прилепин и Серебренников писали вместе. То есть перед нами самая авторизованная версия инсценировки, а не букет режиссерских вольностей на материале злободневной прозы.
Насчет актуальности темы у режиссера были сомнения — на самом первом представлении «Отморозков» в школе-студии МХАТ Серебренников рассказал, что писал пьесу вместе с Прилепиным долгих четыре года и что поначалу она легла в стол в связи с общим затишьем на площадях и в умах. И лишь в последнее время, когда к митингам «Стратегии 31» на Триумфальной площади присоединились защитники Химкинского леса, «Солидарность», антифашисты и рок-музыканты, снова почувствовал благоприятную общественную температуру для реализации проекта.
Зрителей встречает ОМОН в шлемах, отгораживающий авансцену и обозначающий ее — бойцы стоят к зрителям спиной, пока те рассаживаются.
Далеко в глубине сцены — еще один ряд заграждений, за ним — малочисленная, но пестрая молодая толпа. К решетке выходит девушка, демонстративно красит губы. На решетку вспрыгивает молодой коренастый пацан, показывает зад. «Ре-во-люция! Ре-во-люция!» — сначала шепотом, а потом все громче и громче скандируют те, что не в форме. Обстановка накаляется, молодые прыгают через загородки, ОМОН орет в мегафоны. «Мы маньяки, мы докажем», — кричат в ответ штурмующие. Кричат так, будто актеры имеют в виду не персонажей, а самих себя — самозабвенных, блестяще техничных студентов курса Серебренникова.
Несмотря на динамичный зачин, само действие медлит начаться — первые десять минут отданы под вступление: почти танцевальные номера, изображающие штурм заграждений, а также интермедии — монологи эпизодических персонажей, случайных городских типажей, аккомпанементом которому становится тихое и ритмичное бормотание массовки: «Пусть-будет-бунт. Пусть-будет-бунт». Вот политизированная старушенция, в 90-х точно знавшая, почему и за что она выходила на митинги и оборону Белого дома, а в нынешних реалиях растерявшаяся — с кем ей идти, под какими флагами выступать. Вот певица, которая спешит на свой концерт в зал им. Чайковского и боится опоздать из-за перекрытия Триумфальной площади в связи с акцией «Стратегии 31» и не успеть распеться перед выступлением. «Я гляжу, он кричит: «Сво-бо-да, сво-бо-да!» Я подумала — ну что же ты на связках-то кричишь, возьми голос пониже, легче будет».
За несколько месяцев до премьеры Серебренников рассказывал, как его студенты сами ходили на «Марши несогласных», чтобы увидеть то, что им потом придется играть. Это документальный материал — именно оттуда.
Дальше в свои права вступает сюжет — главный герой, переименованный из Саньки в Гришу (Филипп Авдеев), участвует в жизни ячейки некоего «Союза Созидающих», баламутящего тихую воду путинских нулевых в условном поволжском городке. Вся жизнь героя и его товарищей организована с помощью все тех же загородок, на которые они кидались в прологе. Вот они создают пространство Гришиной комнаты, а вот они уже препятствия, которые герою предстоит перепрыгнуть перед тем, как обнять любимую. Вот они становятся выгородкой для кабинета следователя, где Гришу пытаются «расколоть» и заставить предать товарищей, а в следующей картине, составленные по две, они уже койки в больнице, куда Гриша попадает с побоями после допросов у борцов с экстремизмом. Гриша — герой, как и все его товарищи. Причем выставлены они героями романтическими и трагическими – идеалисты, вступающие в заранее обреченную схватку с обстоятельствами. Будь то буча на городской башне в Даугавпилсе с последующими сроками для всех участников или самоубийственный захват областной администрации в финале.
На одном из предпремьерных показов Серебренников признался, что «Отморозки» вместе с его же мхатовским «Околоноля» складываются для него в дилогию «Смутное время».
За постановку по тексту, приписываемому Владиславу Суркову, режиссера обвиняли чуть ли не в лизоблюдстве, но попримолкли сразу после премьеры. Слегка сместив акценты в литературной основе, он превратил самоупоенный в своем упадничестве роман в точный удар по нынешнему хай-классу.
Поручив повесть о социальных верхах профессиональным артистам, низы режиссер отдал студентам — причем едва ли не намеренно сделал спектакль студенческим именно по стилистике и манере. Часть швов здесь вообще наружу — так, например, исполнители ролей переодеваются и ждут своего выхода прямо на длинной лавке в глубине сценического пространства. Здесь же — актеры-музыканты, гитарист и ударник, сочиняющие саундтрек к спектаклю в реальном времени. Актеры умеют держать паузы, но явно ждут возможности побегать и выкричаться: например, произнося слово «Родина», герой каждый раз дико комично включает летовский рык. От этой чрезмерности заявленная было «подлинность» начинает сбоить. Слишком разные цели — студентам нужен диплом и работа, экстремистам нужна победа революции.
Возникает ощущение, что сидишь не на премьере, а на курсовом спектакле, где вместо цветов актеры получают отметки в зачетки.
Кроме того, на уровне прозы режиссер оказывает своему соавтору Прилепину сомнительную услугу, пару раз за спектакль внятно давая понять, что герои в его понимании немногим отличаются от тех, кто их месит, а заголовок «Отморозки» (а именно этим словом героев называют фээсбэшники на допросах) — характеристика не комплиментарная, а, в общем, буквальная. На уровне работы с повесткой дня — Серебренников, кажется, не замечает, насколько ярко контрастируют документальные тексты, собранные на акциях неповиновения его же студентами и превращенные в материал для вступительных интермедий, с его формально-ученическим изложением сюжета и режиссерским высказыванием в духе фейсбуковского статуса «все сложно». Быть может, профессия театрального режиссера и правда требует позиции «над схваткой» и выхода на поклоны во всем белом — но тогда не стоит удивляться, что даже обычный шлагбаум может произвести на зрителя куда большее впечатление.
