Цивилизация
У Выборгского фестиваля много призов и дипломов. В их блистающем мире даже самое разборчивое жюри прощается с четкой концепцией поощрения. В минувшую субботу жюри игрового конкурса Выборга проявляло ту же широту взглядов, последовательность и принцип оценки художественных текстов, как если бы предпочитало сразу и аскетизм, и гедонизм, и Хиля, и Цоя, и Толстого, и Достоевского, и диксиленд, и кунг-фу. Трудно уразуметь, как одни и те же люди признают лучшими фильмы «Кочегар» Алексея Балабанова (специальный приз жюри за высокое профессиональное мастерство), «Неадекватные люди» Романа Каримова (Гран-при за лучший дебют) и «Детям до 16…» Андрея Кавуна (специальный приз за режиссуру).
Дело в том, что сопоставление такого мощного художественного высказывания, как «Кочегар», и двух обычных картин, пусть и повышенного обаяния, происходит не по ведомству искусства, а на поле культурной пригодности.
Когда в Выборге говорят о прогнозе кино на завтра, в виду имеется вот этот самый консерватизм культуры, в которой преобладают полноценность и устойчивость, а не новаторство, общеупотребимое, а не уникальное. Фестиваль в Выборге – единственная в России институция, где наблюдением за этим занимаются давно и системно. Теперь вот аналогичную функцию намерен исполнять новый Фонд государственной поддержки кинематографа, то есть институт, вроде бы призванный выпестовать хорошо реализуемую и приятно выглядящую продукцию, хотя и не укомплектованный ясными критериями.
Зрители, участвующие в конкурсе «Выборгский счет», реагируют на экранные события более цельно и выстраивают адекватные цепочки приоритетов по возрастанию: всюдущипательная мелодрама Григора Гярдушяна «Тридцать седьмой роман», молодежная мелодрама с черным юмором «Неадекватные люди» и семейная мелодрама «В стиле jazz» Станислава Говорухина.
Самым приятным в фасонном, благоустроенном произведении Говорухина оказывается эпизод, когда герои попадают в Одессу, и тут начинается совсем другой фильм в фильме. Хорош также Виктор Сухоруков в роли маленького такого режиссера Говорухина, в задумчивости отклеивающего и приклеивающего усы на съемочной площадке.
Картинки и разговоры «Неадекватных людей» будто переносят персонажей, скажем, Тодда Солондза в окрестности «Питера FM». Фильм 26-летнего Романа Каримова неожиданно в последний фестивальный день оказался главным объектом ликований. Кроме Гран-при ему достались диплом за актерский дуэт Ингрид Олеринской и Ильи Любимова, диплом Гильдии кинокритиков, «Золотая ладья» в зрительском конкурсе «Выборгский счет» и без счета кулуарных комплиментов.
«Ладья», несмотря на овации зала и восторги жюри, все же оказалась второй по значимости, поскольку первую горожане Выборга традиционно берегут для Станислава Говорухина, чем бы это ни оказалось.
В том, что самыми адекватными на этом празднике адекватности признаны именно «Неадекватные люди», сказывается, казалось, поколебленное в постсоветские времена, а, в сущности, очень устойчивое представление о том, что чудики милее жлобов, и что страдающие кризисами и депрессиями утешатся незадолго до титров. С менеджером и школьницей, посещающими одного психиатра (Евгений Цыганов), все так и произойдет. Предыдущая 35-минутная «Квартира 29» обошлась его автору по тысяче рублей за минуту, следующий фильм Каримова «Вдребезги» уже запущен в производство.
За месяц до прокатной премьеры показали «Иглу Remix» Рашида Нугманова.
С тех пор, когда в 1988 году на «Казахфильме» была закончена «Игла» с Виктором Цоем, ее центральный, списанный с Серджо Леоне афоризм «Люди разделяются на две категории: одни сидят на трубе, другим нужны деньги» заметно посвежел. На трубе сидел тогда Спартак, которого играет Александр Баширов. Теперь всех сидящих не перечислить. Реинкарнация «Иглы» тоже пытается вместить в себя зашкаливающее количество спецэффектов, картинок, схем, штук, расшифровок вещей, не требующих расшифровки и вполне параллельных сюжету. У Моро появился титул: «Моро, Смерть Амбалам». У двушки, запускаемой в телефон-автомат на нитке, появилась траектория возврата из коммуникационного агрегата. Второстепенный Спартак оброс биографией и перетянул одеяло на себя. Из напетого им в прежней «Игле» куплета «О, где же сердце, что полюбит меня…» вырос какой-то слишком выпуклый мистер Икс.
Наверное, было бы лучше, если бы авторы просто перевели «Иглу» в 3D,
как поступили Тим Бертон и его продюсеры из компании Disney со старенькой и тоже культовой анимацией Бертона «Франкенвинни». Реанимация была бы безболезненной для тех ценителей «Иглы», кому сердце сводило уже от первых звуков на титрах. Кстати, отмеченный в Выборге 20-летний юбилей сатирического кабаре-фильма Юрия Мамина «Бакенбарды» окрасил ремикс-оживляж в непредусмотренный оттенок. Соседняя новому фильму присказка «Цой жив» рифмовалась с утверждением, что «Ленин и сейчас живее всех живых». В «Бакенбардах» образ Пушкина как «наше все» заменял собой партию, а поэта провозглашали вождем. Теперь вот Цой медленно, но верно превращается в это самое репликантское и уже чье-то «наше все» с надлежащими памятниками и церемониями.
В первых кадрах «Кочегара» можно при определенном настрое принять якутского артиста Михаила Скрябина, подбрасывающего угля, за постаревшего Цоя из Камчатки.
Но титр названия доведен до белого каления, и понятно, что никакой ностальгии по 90-м не будет. Дядя кочегар, якут, контуженный в Афганистане, представитель малой народности Севера и Герой Советского Союза, пускает детей посмотреть на огонь и рассказывает им про плохих людей. Плохие люди поступают прямо в топку. Их приносят в котельную и платят кочегару чистой бумагой, не испорченной денежными знаками. Кочегар на пишмашинке отстукивает одним пальцем книгу про русского разбойника, издевавшегося над якутами. Иногда к нему заходит дочь, а потом идет по своим делам.
Плохие люди всегда кажутся хорошим чем-то далеким и не очень реальным. Во-первых, потому что «это не война, а здесь все наши». Никакого «во-вторых» у Балабанова не находится.
У режиссера Велединского в фильме «Русское», получившем в Выборге свой тоже второй по значимости приз в 2004 году, приводится известный анекдот про Маяковского и Хлебникова. Маяковский говорит: «Таких, как я, всего один». Хлебников отвечает: «А таких, как я, вовсе нет».
Фильмов, отдаленно похожих на добропорядочный мейнстрим, у нас в тучный год один на страну. Таких фильмов, как «Кочегар», в стране больше нет. Таких режиссеров, как Балабанов, уже нет.
Это последний классический кинематографист в России, убежденный зрячий художник. Не буду настаивать на том, что историю российского кино, а возможно, просто историю общества будут изучать по фильмам Балабанова и Муратовой. В «Кочегаре» есть рифма к ее «Шарманке». Это запил, заведенность неотступного легкого мотивчика, под который злодейство творится так же естественно, как происходит под постоянный музыкальный рефрен вообще повседневная жизнь — в парикмахерских, супермаркетах, такси, наушниках. В сущности, весь «Кочегар» устроен как хореографическая вещь. Он так ритмически составлен из нескольких видов на огонь и множества проходов разных персонажей по промозглому Кронштадту, как будто станцован. Но танцуется при этом русский вариант «Капричос» Гойи, не стилистически, конечно, содержательно.
Фильм прост, как боль. Он танцуется легко, но очевидно, что сердцем и на лезвиях. Когда становится нестерпимо, фильм взрывается «Истерикой» «Агаты Кристи».
Для уничтожения зла Балабанов и его герой воспользовались лыжной палкой. Что-то вроде кола в сердце вампира. Хотя голландский профессор ван Хельсинг из другого отличного проекта продюсера Сергея Сельянова, полнометражной анимации Владимира Мариничева «Носферату. Ужас ночи», отрицает эффективность подобной меры применительно к любым упырям.
