Цивилизация
Умер Григорий Бакланов. Еще один из «поколения лейтенантов» нашей литературы. Один из последних.
Они были очень разными, эти писатели, и общего у них было всего ничего: талант, время рождения – двадцатые годы двадцатого века — да начало биографии. В биографии Григория Яковлевича первые три строчки тоже ровно те же, что и у всех остальных: детство, школа, фронт. Он родился 11 сентября 1923 года в Воронеже. Отец умер, когда ему было десять, а старшему брату – двенадцать. Мать пережила отца всего на два года, и братьев забрали к себе тетки. Школу Бакланов, впрочем, тогда еще Фридман, не закончил – после 9-го класса ушел в авиатехникум. Когда началась война, работал слесарем на 18-м авиационном заводе, выпускавшем штурмовики. Брат, к тому времени уже учившийся в Москве, ушел в ополчение, Фридман-младший попытался поступить в военное училище, но туда не брали без среднего образования. Он сдал экстерном экзамены за 10-й класс, что, впрочем, не понадобилось – неподалеку заново формировался вышедший из окружения артиллеристский полк, 17-летний юноша подошел к командиру, сказал, что брат погиб на фронте, и попросил взять к себе.
Так для Григория Бакланова началась война.
Дальше опять было примерно то же, что и у всех: Северо-Западный фронт, потом артиллерийское училище, 3-й Украинский фронт. Тяжелое ранение в боях за Запорожье, полгода госпиталя, возвращение в свой полк, Молдавия, Венгрия, «медаль за город Будапешт». Войну лейтенант артиллерийской разведки Бакланов закончил в Вене. В декабре 1945 года демобилизовался и неожиданно даже для самого себя поступил в Литературный институт, который и окончил в 1951 году.
То, что потом называли «лейтенантской прозой», случилось в конце 50-х, и участие Григория Бакланова в этом процессе было не из последних: вслед за первой повестью «В Снегирях» (1954 год) вышли, может быть, лучшие его вещи — «Пядь земли» и «Мертвые сраму не имут».
Это было действительно неожиданно: о войне в нашей литературе, естественно, писали и раньше, но так о войне не писал никто.
Судя по всему, как ни старайся, но война, наблюдаемая с корпункта и война, увиденная из окопа, – это разные войны, и вот эту окопную войну невозможно ни понять, ни рассказать фронтовому корреспонденту, будь он хоть трижды талантлив, как Константин Симонов или Андрей Платонов. А все эти писатели, действительно очень разные, были едины еще в одном – все они прошли войну не «с лейкой и блокнотом», а вытянули ее, как тяжелую работу, на своей спине «ваньками-взводными», а то и, как Виктор Астафьев, рядовыми солдатами.
И у них была своя «окопная правда» — вполне официальный термин, между прочим. Именно этим жупелом их и долбали поначалу критики: как так, что это за война — без красивого геройства, без масштабных операций, без мудрого руководства, без «танки наши быстры»? Что это за война – некрасивая, неправильная, в жидкой грязи, вшах, стылой ледяной воде и дракой насмерть не из геройских побуждений, а потому что так надо и без этого не обойтись? Это была война не доблести, подвигов и славы, а тяжелая, часто неподъемная, на пределе человеческих сил работа.
Так случилось, что война стала главным в их долгой по большей части жизни – они просто мало что кроме нее знали.
Григорий Бакланов, например, до того как возглавил в годы перестройки журнал «Знамя», никогда и никем не работал – сперва был солдатом, а потом все время писателем.
Жизнь у «поколения лейтенантов», как уже говорилось, получилось долгой и непростой. Период конца 50-х — начала 60-х, когда они делали свою «окопную прозу» и вместе отбивались от нападок и критики, закончился довольно быстро. Их признали, возвеличили, они стали прижизненными классиками. Затхлость, мертвечина и официоз 70-х вообще очень сильно по ним проехались – начались игры в статусность, дрязги, склоки и прочие неприглядные вещи. Поссорились даже лучшие друзья — однокашники по Литературному институту Бондарев и Бакланов.
Они действительно были разными и разошлись очень скоро.
Кто-то осел в Москве, кто-то жил у себя на родине. Одни, как Юрий Бондарев, начали делать писательскую карьеру и добились немалых номенклатурных чинов, другие, как Владимир Богомолов, даже в Союз писателей не вступали, третьи, как Евгений Носов, всю жизнь за вычетом войны тихо прожили в родном Курске, ни в телевизор, ни в народные трибуны не стремясь.
Не менее разными оказались и их воззрения. Юрий Бондарев еще в советские годы, в фильме «Освобождение», для которого он писал сценарий, начал «ползучую реабилитацию» Верховного Главнокомандующего и впоследствии стал ярым сталинистом, а Василь Быков, к примеру, – не менее истовым либералом. Перестройка развела их окончательно: кто-то писал невозможные, с точки зрения других, вещи (роман «Прокляты и убиты» Виктору Астафьеву так и не простили ни Бондарев, ни Бакланов, ни даже лучший друг Евгений Носов), кто-то в 1993-м подписывал «Письмо 42» «Раздавите гадину», кто-то – обращение «Слово к народу» в 1991-м.
В последние годы многое вспоминали и Григорию Бакланову.
Кто-то восхищался его деятельностью на посту главного редактора журнала «Знамя», благодарил за публикацию «Собачьего сердца» или «Ночевала тучка золотая», другие клеймили его как «прораба перестройки», «верного горбачевца» и припоминали ему публикацию писем с угрозами от боевиков общества «Память» и создание вместе с Соросом фонда «Культурная инициатива».
Все это, впрочем, уже прошлое. Время уравняло всех – те самые «нулевые», с которыми мы сейчас прощаемся. Нет, конечно, кто-то из «лейтенантов» ушел раньше – умер от опухоли мозга еще 1975 году, как обессмертивших «кремлевских курсантов» Константин Воробьев, или не пережил крушения прежнего мира, как Вячеслав Кондратьев, застрелившийся в 1993-м. Но с большинством из «поколения лейтенантов» мы простились именно в нулевых: в 2001-м ушел Виктор Астафьев, в 2002-м – Евгений Носов, в 2003-м — Василь Быков и Владимир Богомолов.
За неделю до окончания этого десятилетия умер Григорий Бакланов.
«Поколение лейтенантов» практически кончилось, остались всего двое самых, может быть, известных из этой когорты – Борис Васильев и Юрий Бондарев.
Да, они по-разному жили, по-разному думали, и, наверное, каждому из них можно предъявить массу претензий.
Вот только судить их точно не нам. Нам их поминать и помнить. Всех – любимых и нелюбимых, перечитываемых и забытых, «правильных» и «неправильных».
Пусть даже не как писателей, ради бога, но как людей.
Подвиг фронтовиков действительно заболтали суетным каждодневным поминанием, завалили пафосом, замазали лаком и глянцем и практически не оставили от него ничего живого – одна позолота. Да и сами они в этом поучаствовали, чего уж там. Но это ничего не отменяет.
Они действительно сделали это – 19-летние пацаны, прошедшие в обмотках или яловых офицерских сапогах «три державы». Они сделали это и написали об этом. Оставили нам свою память. Да, сегодня их рассказы и повести мало кто читает, их книги большей частью не переиздавались лет десять как минимум. Но это честные книги.
Григорий Бакланов когда-то написал в автобиографии: «Когда я вернулся с фронта, мне был двадцать один год. Я вернулся в твердом убеждении, что главное дело моей жизни сделано. Мне было на редкость легко. Мне не хотелось ни карьеры никакой, мне было абсолютно безразлично, что будет дальше. Я был убежден: главное дело моей жизни сделано».
Спасибо вам, Григорий Яковлевич. Светлая память.
