Цивилизация
Фестиваль имени Вернера Херцога продолжается. Чтобы не казалось, что немецкого режиссера в Венеции что-то очень уж мало, конкурс короткометражек открылся очаровательным сентиментальнейшим фильмом Рамина Бахрани «Пластиковый пакет». Пакет озвучен Вернером Херцогом, и это идеальный выбор. Представьте коричневатый такой пакетик, который бродит по свету и голосом Херцога мрачно сообщает, что ищет рай – Великий Тихоокеанский мусороворот, где он найдет свое успокоение. Мало кто может позволить себе снимать летящий пакетик после «Американской красоты».
Бахрани – может, потому что в мире, где раем оказывается Тихоокеанский мусороворот, не существует «Американской красоты».
Теологические вопросы не решает, но задает Джессика Хауснер, снявшая мощный и тихий фильм «Лурд» — о природе чуда. Ее героиня, которую с невероятной точностью сыграла француженка Сильви Тестю, не способна двигаться без посторонней помощи. Паломничество в Лурд она воспринимает не как последнюю надежду, а как возможность развеяться. Весь фильм построен на ожидании чуда, завораживающей близости чуда, торговле чудом – и его бесконечной несправедливости. Почему я, а не она? Почему она, а не вон тот пожилой месье? Сама Хауснер говорит, что все вопросы в фильме – это ее собственные вопросы. А их там очень много – и мелких, и серьезных. Например, почему церковь считает чудом лишь те случаи, когда пациент выздоровел окончательно? Разве не чудо – улыбающаяся девочка, которая вчера не могла сфокусировать взгляд? И завтра не сможет, но сегодня-то? А когда персонажи, столкнувшись с чужим исцелением, вдруг перестают быть плоскими, сведенными к одной--двум условным чертам характера, — это разве не чудо?
Хауснер удалось избежать и излишней сентиментальности (инвалиды ей рассказывали, что они терпеть не могут фильмы, где к ним относятся «как к щеночкам» — со слезливой предупредительностью), и чистой сатиры (хотя в фильме довольно жестко показана коммерциализация церкви), и религиозного экстаза.
Среди своих вдохновителей она называет Дрейера с его «Словом», но Хауснер смотрит на чудо совершенно иначе. У нее получилось «Слово», из которого вынута вера. У Хауснер нет «встань и ходи» — скорее, это «встану и пойду». При этом Хауснер, возможно, неосознанно, сама смотрит на своих героев сверху: это взгляд не только бога, но и беспристрастного наблюдателя. Не только наблюдателя, но и бесстрастного бога.
Кстати, о чуде.
В конце шриланкийского фильма Вимукти Джайясундары «Меж двух миров», в котором прошлое возвращается, будущее перестает происходить, а полуголые мужчины прячутся в зеленой траве, к экрану быстро и очень деловито подлетел белый шарик, оставшийся от празднеств Диснея--Пиксара. На экране в этот момент маленький мальчик куда-то шел. Шарик пару раз стукнулся о дерево над головой мальчика и умчался вверх. Это было не просто чудом, а прорвавшейся тканью кино.
«Меж двух миров» ни в коем случае не поэтический фильм.
Он существует вне привычных (хочется сказать европейских) законов логики, вне линчевских законов дурного сна. Он становится призмой, в которой белый свет расщепляется на прошлое, настоящее и будущее. Герой, неизвестно откуда взявшийся парень, попадает на улицы города в самый разгар беспорядков. Восставшие громят телевизоры и называют это революцией. Герой бежит в деревню, по дороге постепенно превращаясь в персонажа легенды, которую здесь же, только что (когда?) придумали рыбаки. Лучший кадр фильма: разоренная улица, усеянная мертвыми телевизорами, и посреди нее десяток мужиков избивает человека в костюме Микки Мауса.
Вообще слова «азиатский экстрим» на нынешнем фестивале как-то не выговариваются.
Ничего экстремального, даже Шинья Цукамото предложил очень неэкстремального третьего «Тецуо». То есть все вроде как обычно, герой, испытав потрясение, превращается в железного изрыгающего пули монстра, но на этот раз Цукамото объясняет, откуда там внутри железяки, с генетической, а не экзистенциальной точки зрения. Спойлера не дождетесь. Герой к тому же наполовину американец, так что его тяга все объяснить более или менее оправданна. «Если бы я мог придумать это раньше, я бы дал такое объяснение еще в первом фильме», — упорствует Цукамото.
Еще из неэкстремального: «Убийцы» Пи-Со Чинга, красивейшая драма о киллере-параноике.
Правда, мелочи – и визуальные, и сюжетные — в ней интереснее целого: вот воздушный шарик закрывает камеру обзора, вот киллеры ждут дождя, который является необходимым условием и способом убийства. Убийства режиссируются, как большое кино: каждый должен оказаться в нужное время в нужном месте, даже дождь. Если все получится, клиент умрет – а будет казаться, что это несчастный случай.
Неазиатский внеконкурсный неэкстрим – «Репортаж 2» Хайме Балагуэро. Это продолжение ужастика про телевизионщиков, запертых в доме с дикими зомби. По дому распространяется вирус, камера продолжает снимать. Во второй части сразу ясно, что все это проделки дьявола, и священник с компанией военных пытается что-то со всем этим сделать. Камер теперь несколько: на шлемах военных, в руках у одного из них и маленькая видеокамера у малолетних ушлепков, решивших заснять что-нибудь интересненькое. Лучший момент – когда очередного оператора кусает зомби, и камера вдруг начинает глючить: звук двоится, изображение плывет. «Камеру стукнул», — объясняет оператор, но зрителям-то понятно, что происходит.
Киноглаз болен и вот-вот начнет кидаться на людей.
Самый экстрим присутствовал на премьере «К югу от границы» Оливера Стоуна, и звали его Уго Чавес. Его встречали почти так же бурно, как итальянского душку Серджио Кастеллито, сыгравшего у Жака Риветта в «36 видах с пика Сен-Лу». Но все-таки чуть тише. А лучшее кино показывают перед входом в отель «Эксцельсиор», в рамках бьеннале: там стоит машина, в которую посажены два манекена. Им на лица проецируют шевелящиеся губы, моргающие глаза, и эти двое бесконечно и довольно громко выясняют отношения. «Я не знаю, что делать, ты должен мне помочь». – «Почему ты думаешь, что я помогу тебе?» — «Ты должен». Возможно, это диалог компьютерных ботов, потому что за десять минут реплики ни разу не повторяются. Тяжелый, унылый, ни к чему не приводящий разговор, который невозможно закончить, потому что разговаривают манекены.
