Был бы жив Немцов

Борю похоронили на Троекуровском кладбище. Часто бываю там — между его могилой и могилой моей мамы метров сто, не больше. Не было ни разу, когда я там появлялась, чтобы у Немцова не лежали живые цветы. Ну, кроме как в самые сильные морозы.

Памятник говорящий — гранитная глыба Москворецкого моста и пять пуль, отчеканивших своим рикошетом конец жизни.

Кусок камня подавляет пространство. Он велик для такого небольшого участка. Обыкновенного, кладбищенского.

Сначала мне казалось, что родные недоглядели, надо было просить участок побольше. Но потом поняла: в этом тоже символ. Борис больше времени, в которое он жил, а еще больше того времени, в которое умер.

Для меня после его гибели время в России как бы остановилось. Или как минимум замедлилось. Один и тот же президент, одна и та же политика, даже вызовы — и те не меняются. Плохо быть журналистом в такое время — новости уже тоже были. Не взлетело, взорвалось, предотвратили, арестовали, не отпустили, продлили… Еще хуже быть политиком, якобы оппозиционным. Посмотрите на Зюганова с Жириновским. Уже давно устарели не только их идеи, но и они сами.

Время — назад! Земной шар начинает крутиться в противоположную сторону.

Звучит музыка Свиридова. Она единственное, что нельзя пустить в обратном направлении.

Сказка о потерянном времени. Как действовать, если ноги не чувствуют твердой опоры, если под ногами болото? Что предлагать людям, кого звать в союзники? В такое безвременье так хочется сказать: вот был бы жив Немцов, он бы обязательно что-нибудь придумал.

Есть как минимум две стратегии жизни незаурядного человека.

Первая, если невозможно преодолеть препятствие — стену или то же болото — можно найти относительно безопасное место и стараться создать там что-то похожее на свой идеал. Ну, такой своего рода оазис в масштабе сельского района или провинциального городка. Не смейтесь, это тоже очень трудно. И людей убедить, и от врагов отбиться, и себя сохранить. Сколько мэров не смогли удержаться, не выстояли под давлением центральной власти? Я сама знаю нескольких. И это при том, что аккурат с момента Бориного убийства я перестала вообще интересоваться внутренней политикой. Мне вдруг все стало ясно. Что найдут исполнителей и не найдут заказчиков. Что на марш памяти в первый год выйдут десятки тысяч, а надо бы на порядок больше. А на второй год тех, кто решится мерзнуть на зимней улице с Бориным портретом в руках, станет еще меньше.

Так вот, есть еще и вторая стратегия. Ее выбирают самые сильные и самые решительные. Не могу сказать, что самые мудрые. Броситься тараном прямо на эту стену или, вооружившись хлипкой гатью и кидая ее прямо в топь, стремиться проскочить болото и не быть затянутым мутной трясиной.

У Бориса Ефимовича не было шанса встать перед выбором одной или другой жизненной стратегии. Он мог бы увлечься провинциальной, земской, благородной и длинной борьбой, он мог бы пойти ва-банк. Он все мог. Такой яркий, честный, такой по-мушкетерски отважный и по-мушкетерски же благородный.

Он мог бы, наверное, принести себя в жертву. Но только, мне кажется, он бы это сделал в самом крайнем случае.

Судьба решила за него.

Нам остается только гадать, каким бы был его путь, останься он среди живых. Но он полыхнул и будет дальше гореть таким вечным укором и тем, кто поднял против него оружие, и тем, кто оказался бессилен и не смог достичь того, за что Боря боролся.