Когда-то все любили государственного защитника, казацкого правнука Павла Алексеевича Астахова. Особенно дети и птицы. Детей он берег, гладил по голове, раздавал им жвачки и смешные картинки. Один раз даже повел их в упряжке на Северный полюс. Далеко они тогда зашли. Флаг России водрузили и пасхальный кулич съели. Еле выбрались.
А птицы просто души в Павле Алексеевиче не чаяли. Каким-то шестым чувством они угадывали, когда Астахов поедет гулять в Измайлово.
Государственный защитник садился на любимую скамейку, и тогда иволги и соловьи начинали петь все разом.
В те дни даже солнце, казалось, садится за горизонт медленнее обычного, как будто ему хотелось подольше побыть с Павлом Алексеевичем, обогреть его и осветить.
Идиллия продолжалась до того дня, когда Павел Алексеевич имел неосторожность высказаться в радиоэфире о пользе ранних браков. «Давайте не будем ханжами!» — взывал Астахов. Давайте получать радость от жизни! Есть места, говорил он, где женщины уже к 27 годам становятся сморщенные. Зачем ждать этого момента?
И началось. Черная буря негодования обрушилась на государственного защитника, любимца детей и птиц.
Выйдет он гулять с собакой — все девушки отворачиваются.
Зайдет Павел Алексеевич в булочную купить один из тридцати семи сортов хлеба. Не дают ему ни ситного, ни житного, ни арнаута, ни гречишно-медового, ни заварного, ни обсыпного. Сразу визг поднимается: «Девки, явился!» И все продавщицы хором: «Сморщенный! Сморщенный!» Зайдет он коммунальные платежи погасить — из электронной очереди выгоняют. И птицы молчат.
Павел Алексеевич уже публично извинялся. Говорил: то была минутная слабость, неловкое сравнение, опрометчивое слово вне контекста. Он любит и будет любить прекрасный пол! Все без толку.
«Сморщенных женщин» русские женщины не прощают.
Если бы, допустим, Павел Алексеевич ранее высказался в том смысле, что «есть в нашей стране места, где женщины к 27 годам — тупые овцы», или «есть места, где женщины к 27 годам — дуры набитые, стервы болотные», его бы только поддержали. На правду не обижаются. Но «сморщенные» — это запредельный цинизм. Это наши-то вешние женщины, которые славятся своей красотой на весь мир? Которые принципиально не пользуются ни кремом для рук, ни бритвой для ног? Назвать их «сморщенными» — хуже святотатства, страшнее пляски на амвоне. Все равно что назвать Россию — немытой.
Самое печальное, что омбудсмен явно имел в виду не то, что сказал. Сморщенные женщины тоже бывают разные. Мы, например, уверены, что Павел Алексеевич Астахов имел в виду хорошо сморщенных женщин. Такие женщины к 27 годам — радость для семьи. Просыпаются они как птички. Напевают в ванной, готовят омлет с сыром. Водят машину. У хорошо сморщенных женщин, что называется, легкая рука. И дети рождаются от них — сморщенные, веселые, здоровые. Дай бог каждому такую семью. Что же тут обидного? Где здесь цинизм?
И вообще, все не так просто, дорогие сограждане. А что, если все это большая игра, большая политика?
Вполне возможно, что Павел Алексеевич Астахов из детского омбудсмена готовится стать женским.
И эти его реплики — всего лишь репетиция будущих блестящих свершений. Ведь должен же кто-то наших красавиц гладить по голове, дарить им жвачки и смешные картинки?
Вот представьте: идет Павел Алексеевич по улице, гуляет с собакой. А навстречу ему — хорошо сморщенная женщина. Он и возрадуется, и погладит ее по щеке. Ишь ты какая! Золотая кошка, глаза-фианиты! Обращайся, если что, в приемные часы.
А в другой раз встретится ему плохо сморщенная женщина. Вялая, глаза на мокром месте. Тогда-то Павел Алексеевич ее и защитит. «Не печалься, — скажет, — нынче будешь со мной на Северном полюсе». И возьмет ее в экспедицию, и поставит в упряжку вместе с такими же женщинами — плохо сморщенными, достигшими 27 лет, но еще надеющимися на лучшее.
И пойдут они на север, и водрузят флаг, и съедят кулич. Женщины будут в восторге, и птицы снова полюбят Павла Алексеевича. Полярные совы будут слагать ему гимны, а холодное белое солнце целый год простоит в зените, любуясь новым женским омбудсменом и ослепляя своим величием малые народы Русского Севера.