Цивилизация
В ожидании скорого и ужасного конца — алармистских прогнозов развития событий в России хоть отбавляй — вдруг стала особо замечать и радоваться тому, что раньше воспринимала как норму.
Вот женщина в метро догоняет пассажира, чтобы отдать выпавший из его кармана проездной. Вот молодые ребята бережно, под руки, помогают старику выйти из вагона и подняться на эскалаторе. Вот заметка в городской газете: постовой в столичной подземке прыгает на рельсы, чтобы вытащить оттуда бесхозную дворнягу, которую через минуту мог бы превратить в кашу прибывающий поезд…
Или вдруг до глубины души трогает обычный пост в фейсбуке: «Дорогие соседи, кому что негабаритное нужно в «Икее», вы скажите, я куплю и привезу. Бесплатно». В переписке с такими же, как я, пораженными этим жестом доброй воли френдами автор поста поясняет: «Я все равно возле «Икеи» работаю и каждый день оттуда еду пустой, а так хоть пользу людям принесу».
Почему вдруг обычные проявления человечности стали так важны именно сейчас?
Любой психоаналитик, конечно, объяснит это в два счета: психика просто пытается защититься от того огромного количества негатива, который ежедневно обрушивает на нас российский информационный поток, концентрируя внимание на хорошем и вытесняя на периферию сознания плохое.
При этом мне почему-то совсем неинтересно, приветствовал ли добрый сосед, работающий рядом с «Икеей», присоединение Крыма, и будет ли постовой, спасший собаку, стрелять в митингующих несогласных, если вдруг получит такой приказ. А внутренний психоаналитик тут как тут: это потому, что ты боишься и в них разочароваться… Для тебя лично крымнашист и плохой человек — синонимы, а это не так. В людях многое понамешано...
Взять того же Иосифа Кобзона, которого сегодня самые добрые и честные, с моей точки зрения, люди готовы разве что не линчевать за его усилия по получению шенгенской визы в обход западных санкций. Да, он голосовал за «закон подлецов», который лишил многих и без того несчастных детей возможности обрести родителей, оставил их заложниками российских детдомов и российской же медицины, которая, как он знает на своем опыте, далеко не всем сегодня может помочь. Но ведь было и другое, когда Кобзон вошел в театральный зал на Дубровке, чтобы уговорить террористов отпустить детей, и вывел оттуда трех девочек с их мамой. Многие ли из нас решились бы на такое?
Как раз обратные примеры редки — чистых ангелов или законченных негодяев.
Один из таких примеров, кстати, привел на своей страничке в фейсбуке экономист Андрей Мовчан, процитировав там пост «патриота», уехавшего защищать Россию в Лондон — в самое логово врага, откуда веками гадит нам «англичанка». Пост действительно шедевр настолько незамутненной пробы, что хочется его процитировать для широкой публики: «В связи с тем, что я начал работу на ответственном посту в российской государственной коммерческой организации в Лондоне, я больше не буду иметь права писать в ФБ. Это мой последний пост. В нем я хочу сказать, что целиком поддерживаю политику президента Путина и его действия, и считаю, что он очень много делает для блага России и россиян».
Ну, с такими «патриотами» все понятно: сменится власть, и они восторженно будут приветствовать «давно назревшие в стране перемены».
Но вот я смотрю на лицо судьи по делу Олега Сенцова, осужденного на 20 лет за «намерение» взорвать памятник Ленину в Севастополе, и думаю: вроде незлое лицо, наверняка хороший семьянин, может быть, выращивает виноград на своем участке или какие-нибудь уникальные тыквы… С соседями дружит — делится с ними рассадой и лишним урожаем.
Детей, скорее всего, уже вырастил, но, может, внуки есть — и он, не кривя душой, а искренне в это веря, учит их быть честными, добрыми и справедливыми. А потом идет в суд и приговаривает человека за «намерение» взорвать памятник Ленину фактически к высшей мере наказания — потому что «двадцаточка» в российской колонии строгого режима немногим отличается от смертного приговора.
Что он чувствует в этот момент? Искренне верит в то, что спасает Россию от террориста?
То есть в деле есть неопровержимые доказательства преступлений Сенцова? Но почему тогда судебный процесс был закрытым и общество об этих доказательствах не узнало? А если таких доказательств нет, и судье это точно известно, какими соображениями убаюкивает он вечерами свою совесть, когда уложит спать внуков и польет тыкву?
Помню, несколько лет назад я все пытала одного хорошего судью, сегодня уже бывшего: почему так мало у нас оправдательных приговоров? Почему российские судьи, даже женщины, в подавляющем большинстве такие немилосердные? Ведь наверняка они заботливые мамы и сериалы всякие любят про любовь и справедливость. А он ответил, как его в свое время поразило, что и в НКВД, и в гестапо узников называли одинаково — бревна. Материал для обработки.
Отработал свое: зубы поспиливал — и к жене, к детям. И детишки у него красивые, и жена ухоженная — оперу слушает, и сам он кошечек любит. А на работе у него не люди — бревна.
Такая схема деперсонализации широко используется в силовых структурах. Они человека в подследственном или подсудимом не видят, потому и не страдают потом бессонницей. Просто дело отписывают. Причем отписывают быстро — любят, когда их хвалят. Синдром отличника. В судьи вообще обычно отличники идут…
А после того, как я переварила «бревна», добавил: помню, как один подсудимый жаловался коллеге-судье — в СИЗО два туберкулезника в камере. Теснота. Спим по очереди. Я боюсь заразиться… Судья его послушала немного, потом говорит: а мы вас сюда не приглашали... При этом многие искренне считают, что чем они быстрее человека осудят, тем ему же лучше. Дескать, пока мы по справедливости разбираемся, он в переполненном СИЗО гниет, а в колонии ему все полегче будет. Вот такая гуманность. Такая банальность зла.
«Банальность зла» (термин, введенный в обиход философом Ханной Арендт) мы сегодня имеем возможность наблюдать в прямом эфире, только включи телевизор — лучше бы, конечно, было обойтись без такой возможности, но времена, как известно, не выбирают.
Нашумевшая на Западе книга Арендт о судебном процессе над Адольфом Эйхманом, отвечающим у нацистов за депортацию (читай — массовое убийство в концлагерях) евреев со всей Европы, вышла в Нью-Йорке в 1963 году, а в России — только спустя полвека, в 2008-м, и, к сожалению, не стала у нас бестселлером. А жаль, там автор как раз подробно раскрывает механизм, как «нормальный» человек — не садист или сумасшедший, а всего лишь «послушный исполнитель», строго соблюдающий законы, сам того не осознавая, становится преступником.
Кому интересно, может легко найти текст в интернете, а если вкратце — философ делает вывод, что главными составляющими этого превращения обывателя в палача являются глупость (как неспособность подводить частное под общее, оценивать причины и последствия своих действий), а также ложь и самообман. Ну, вроде того, что начальство знает, что делает, а я — человек маленький, могу и не понимать всего...
Меня же в этой книге, полной описаний самых бесчеловечных злодейств, сегодня больше всего вдохновляет странная уверенность Арендт в том, что в человеке, несмотря ни на что, нередко побеждает хорошее. И что в любой ситуации всегда есть выбор действовать по совести, а не по приказу. И что чаще всего, особенно в относительно мирные времена, это вовсе не требует героизма сродни выбору между жизнью и смертью.
Ну да, можно работу потерять, или надбавку к будущей пенсии, или лишиться государственного финансирования, но только и всего.
Если, конечно, не усыплять свою совесть заклинаниями, что ты лишь исполнитель государственной и начальственной воли и что от тебя лично «ничего не зависит».
Может, потому я так скрупулезно собираю сегодня самые небольшие проявления человечности и, вопреки картинке теленовостей, вижу, что очень много хороших людей вокруг, несмотря ни на что, делают очень много хороших дел. А значит, не все еще потеряно…
Понимаю, что это был, скорее всего, сеанс самовнушения, но так все-таки жить легче, чем каждое утро, прочитав сводку российских новостей, ждать неотвратимого апокалипсиса.
