Цивилизация
Когда я был в Тельгте, в немецком маленьком городке (да-да, я бываю не только у психоневролога, что странно, конечно), я сам видел эти камни.
Они называются «камни преткновения».
Дословно — «камни, о которые спотыкаешься». Это бетонная брусчатка размером 10 на 10 см, окованная латунью, где выгравированы имя, год рождения и год смерти человека. Эти камни вмонтированы в тротуары перед бывшими домами жертв нацизма. Большая часть камней установлена в память еврейских жертв. Но не только. Другие камни посвящены памяти цыган, гомосексуалов, левых, коммунистов и всех других, кого сожрал и кем не подавился фашизм.
Идея создать эти камни, обить их латунью и вмонтировать намертво в мостовую родилась у немецкого художника и скульптора Гюнтера Демнига в 1990-х годах. Работу по установке художник производит лично, вручную. Договаривался с властями, приезжал, привозил латунь и брусчатку, а потом встраивал. Средства на это он добывал по каналам общественной благотворительности и добровольных пожертвований. Гюнтер Демниг установил уже около 17 тысяч камней преткновения примерно в 350 городах Германии, Австрии и других европейских стран.
Такие камни преткновения, как уже было сказано, лично сам я заметил и о них споткнулся в маленьком городке Тельгте, который в Вестфалии.
Вот эти имена.
Якоб Ауэрбах, 1874–1942. Фанни Ауэрбах, 1876–1942. Курт Ауэрбах, 1926–1942. Ерих Ауэрбах, 1922–1945. Ну и так далее. Их много.
И эти камни очень трудно обойти. Сначала потому, что ты видишь, что он золотой. И думаешь: «Какая прелесть! Ми-ми-ми». А потом понимаешь, что никакого «ми-ми-ми» тут нет. А есть один ад, стыд и чужая боль. И собачья смерть. А потом приходит и новое понимание.
Что эти камни и есть искусство. Да-да, то, современное. Которое вы так не любите. Вам бы хотелось, чтоб вас погладили. Или потрогали. Или понежили, или умилили. Вам бы только капельки воды на бедре нимфы у Рубенса наблюдать.
Но оно — такое. Исключительно современное. Исключительно больное. Исключительно задевающее. Мучающее. Побуждающее прохожего как бы споткнуться, попытаться умилиться и сразу же огрести по умиляющейся мордочке.
Ибо так и работает современный арт. Через удар. Через травму. Через стыд.
А вы-то и не поняли. Вам только телевизор и «Рождественские встречи» подавай. Или Рубенса. Или, если вы более продвинуты, то Тициана.
А это не Рубенс, не «Рождественские встречи» и, к сожалению, не Тициан.
Потому что тут приходится споткнуться, остановиться, прочесть написанное и ужаснуться. Ибо написанное там нас жалит. Ну не всех, конечно. Кого-то оно греет и вызывает сожаление, что сейчас все не так.
И это тоже задача искусства. Отделять ужасающихся и тайно надеющихся на две разные касты. Вполне неравнозначные. Потому что вторых — больше.
А еще я помню еврейское кладбище в том же Тельгте. Маленькое, всего 36 могил. Это кладбище было в 1943 году разрушено, и его сравняли с землей. Почему — понятно. За пять лет перед тем, в печально известную «хрустальную ночь» 9–10 ноября 1938 года в Бад-Херсфельде была сожжена синагога. А потом полыхнуло везде. А потом, в 1941-м, гнали, улюлюкая, насильно раздетых еврейских женщин по брусчатке Львова.
Эти могильные памятники и обломки кладбищенской стены, когда их выкорчевали умелые местные ручки, потом были использованы для строительства мельничной запруды на реке Эмс. Такое вот лаконичное и прагматичное использование. Очень по-хозяйски. Не пропадать же добру.
Но два памятника оказались каким-то образом спасены. Их нашли много позже в подвале бывшего бургомистра. Почему-то он пощадил эти памятники. Защитил и спрятал. Почему? Местные жители считают, что таким образом он хотел сохранить память о двух своих незадолго перед тем похороненных еврейских друзьях.
Странное желание для человека, который сам является истинным арийцем. Вы не находите? Читая комментарии под своими статьями в «Газете.Ru», я понимаю, что, конечно же, находите. Вы бы сами стали строить запруду из чужих надгробных камней. Вы бы сами выкорчевывали чужие памятники. Вы сами. Вы — молодцы. Истинные русские. А вот он — не стал.
К слову сказать, сегодня это кладбище может посетить каждый. Оно безупречно ухожено. Там и сейчас стоят эти два сиротливых памятника. На мраморной доске у входа выбиты имена когда-то похороненных здесь евреев. Есть табличка.
Это все, что сохранило время там, в Германии. Немного.
Зато у нас оно, как известно, сохраняет все.
И поэтому в Патриаршем издательско-полиграфическом центре Свято-Троицкой Сергиевой лавры издается перекидной настенный календарь на 2014 год. Под названием «Сталин. Биографический календарь». А в День Победы на троллейбусах изображали его портрет.
Возможно, зло, причиненное Гитлером, несравнимо со злом, причиненным Сталиным своей стране. И тем не менее.
Всего через сталинские лагеря прошли 15–18 миллионов человек. Это официальная статистика.
15 миллионов людей. Это сейчас — вся Москва.
Вся Москва пошла в мясорубку и уехала в теплушках от дома и родных в неизвестность, холод и в лагерную пыль, а многие были просто убиты еще в тюрьме. Чтоб не заморачиваться.
Лев Гумилев вспоминал, как увидел уплывающий знакомый до слез, до прожилок, до детских припухших желез Ленинград, когда поезд, везущий его в лагерь, тронулся. Увидел он его, этот свой Ленинград, снова уже только через непредставимое для нас количество лет. Многие из нас даже столько в браке не живут. А он жил. И не в браке. Жил и выжил. Но навсегда остался искалеченным этим непредставимым для нас опытом. Как и Варлам Шаламов. Который, в свою очередь, написал про поэта Мандельштама: «Поэт Мандельштам не умер. Он сдох. Сдох как собака».
И после этого ты видишь в интернете фотографии людей, стоящих с портретами Сталина. И после этого ты читаешь, что где-то всерьез обсуждают, можно ли вернуть в публичное употребление слово «жиды».
И после этого ты читаешь в фейсбуке публициста Мити Ольшанского картинку, списанную с натуры (а он очень ясно все умеет видеть, несмотря на то что Митя, за что я им, конечно, восхищаюсь, лично я так не умею):
«…Провел сегодня несколько часов в очереди в одном не очень приятном учреждении. Очередь была народная. Разного пола, разного возраста. Поговорил с очередью о политике. Очередь проклинает Америку (…) Очередь хвалит Советский Союз и горько жалеет, что живет не в СССР. Очередь хвалит Сталина, потому что Сталин «много чего построил» и «были достижения», а сейчас какие достижения? Очередь осуждает Pussy Riot, поскольку в тюрьме они занимались тем, что «пиарились». В Европе, по мнению очереди, процветает фашизм. Это, как считает очередь, усугубляется тем, что забыта победа в Великой Отечественной войне и Нюрнбергский процесс. Но очередь помнит, что деды воевали. К нынешним очередь относится умеренно скептически. Очередь считает, что нынешние, к сожалению, не Сталин и «всех распустили». Люблю мой народ!»
Как там у Мандельштама?
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда — так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей.
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург, я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.
Петербург, у меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
Пусть это никогда не повторится.
И золотые латунные камни — пусть горят. Как шестиконечные звезды.
И розовые треугольники.
Посреди булыжной мостовой.
Иллюстрация Светланы Петровой
