Будем ждать мамы небесной

Один мой друг написал о том, что в России все будет хорошо. В фейсбуке его предсказуемо разорвали. А мне понравилось, что он написал.

Один мой друг написал:

«Не знаю почему. Но мне кажется, что Россия однажды очень быстро перегонит Запад. То есть окажется сразу на другом берегу цивилизации. Мы движемся рывками. Так было в начале 20-х прошлого века. Так было в 60-е. Иногда впадаем в ступор. Иногда замораживаемся. Иногда резко уходим в несуществующее прошлое. И скоро должен быть резкий рывок далеко вперед. Запад будет казаться бюрократической рыночной ширмой от собственных движений прогресса.

Мы в коконе. И он вот-вот рассыплется. Внутри таится антиматериальный запас (Антиматерия — стоимость 62,5 триллиона долларов за грамм). Кажется, что природа нас специально пока хранит в этом леднике. Для совершенно новых земных конструкций. Но кто нас разморозит, не очень понятно. Будем дышать на холодные ладоши».

Комментарии к этому тексту в фейсбуке были предсказуемы: «Бред. С Россией все закончилось. Слабая демография плюс отсутствие технологий – это приговор»… «Всегда Вас читаю, со многим согласен, но сейчас – мой Вам нелайк»… «Позор!»

Да, я знаю обо всех этих неприятных событиях последних дней: я, конечно, живу в цветке, но не настолько. Но один мой друг писал о другом. Он писал о предчувствии хорошего, о своей вере в него, о надежде.

Но ему и этого не дали: ешь, милый, икру кабачковую вместо пассаты, слушай свои «Валенки». Ах, говоришь, не любишь? Ну, все равно ешь, все равно слушай, а главное – пой. Дуй в одну дуду.

Люди странные.

А другой мой знакомый тоже тут на днях рассказал:

…«В одном из «холодных» залов сетевого магазина сюсюкает мужик. Сам он с пузом, рубашка еле сходится, а по телефону как соловей поет: – А сладенького тебе, лапочка, взять? А тортика? А пирожных с вареной сгущеночкой? А блинчиков? Не хочешь? А орешков с заварным кремиком? Все взять? Ну хорошо, пусечка, – все возьму, потом сама разберешься. Отключает связь и (по словам моего приятеля) начинает в корзину выгребать со стеллажей все уже раньше перечисленное, зло при этом приговаривая: «Как же ты меня, […], достала. Того не хочу, сего не хочу. Льда кусок из холодильника вытащи и жри!»

«Потребительскую картину, — пишет мой приятель далее, — дополнила осторожная женщина, объясняющая то ли дочке, то ли внучке значение выражения «Ждать, как мамы небесной». По ее мнению, это сказано о явлении Богородицы».

…Есть такое понятие «трикстер». Персонаж, то ли комический, то ли демонический, который одним фактом своего появления в сюжете рождает новые смыслы, обещает новый поворот, нарушая при этом все принятые раньше законы.

Мы все иногда бываем такими трикстерами, но что мы? Теперь все пространство вокруг нас — трикстер.

Шел тут недавно мимо винного.

Женщина с коляской говорит своей подруге (тоже с коляской): «Раньше здесь были ритуальные услуги. Теперь этот гадкий винный! Закрыли хороший магазин».

Что это было? Зачем? Чем женщине с коляской (образ матери, символ плодородия) может быть близок магазин ритуальных услуг? Ну не каждый же день она кого-то хоронит? Но тем не менее: «закрыли хороший». Некуда с дитем зайти, душой отдохнуть. Чистой воды трикстер.

Поедешь налево – умрешь от огня.
Поедешь направо – утопишь коня.
Туман расстилается прямо.
Поехали по небу, мама.

Это написал поэт Денис Новиков, его уже нет в живых. Но я часто вспоминаю это его четверостишие: живем, как будто идем по минному полю. И слушая обрывки фраз, читая комментарии к своим постам или к чужим, думаем: не дай бог встретиться с ними, когда нам надо будет лезть на последний, уходящий в эвакуацию поезд. С другой стороны, дуя на озябшие ладони, заглянем в соседнюю ветку и вдруг почувствуем: нет, наоборот, втянут за руку в отходящий поезд, когда отчаялся и ничего не ждешь. Люди странные.

Но вернемся из дружеской ветки – на ветку, которая под нами хрустит.

У одного мужчины умерла жена. Он пишет свои посты в фейсбуке о боли, о том, как скучает. Написал вот недавно, что нашел (когда готовил нужный теперь только одному ему плов) ее ложечку в пачке приправ. Пишет, как ему от этой ложечки больно.

Так половина комментариев о приправе. Куда они ее кладут и как ему ее употреблять.

Правильно об этом моя знакомая написала: «С этим придется смириться. Каждый слышит только себя. Сколько раз в постах про то, что ребенок болеет, писали: «А мой ребенок в порядке»».

(Не дай бог встретиться нам всем на перроне уходящего в эвакуацию поезда с больным ребенком. Люди странные.)

Ну и последнее из найденного в сети по «магазинной» теме. (Магазин — это же Ноев ковчег, скученный рай наобум спасенных, там нас выбирают до рождения: «Вам кого? Девочку или сыночка?», там нас упакуют, когда мы умрем, в возврат товара или в утиль. Все важные события теперь происходят в магазине: магазин — это прообраз мира; неслучайно, женщина с коляской так по поводу бывшего магазина ритуальных услуг убивалась.)

Пару лет назад произошла в таком вот Ноеве магазине короткая встреча.

«Среди аллеи с заморозками сталкиваются с тележками двое мужчин, один такой здоровяк, второй худой. Привет, привет, сто лет не виделись, как дела. Потом здоровяк говорит громогласно:
– Чота ты исхудал. Жена не кормит, что ли? – и в бок его так толкает с ухмылкой.
– Света умерла в прошлом году. Рак.
– Значит, от горя отощал, – продолжает здоровяк. – Вон пельмешки – люблю эти, возьми, рекомендую. А то аж смотреть на тебя больно».

Люди странные.

…Было такое стихотворение мальчика-аутиста, Антона Харитонова. Это стихотворение (которое и не стихотворение вовсе, а просто текст) раньше часто и везде цитировали. А потом мальчик вырос, проблемы его не ушли, а вот стихотворение люди как-то забыли. По крайней мере, давно уже я из него цитат в интернете не видел.

Там весь текст состоит из одних перечислений. Из простых предложений. Иногда подлежащее и сказуемое. Иногда одно сказуемое, просто прилагательное. Иногда еще появляется несколько второстепенных членов: дополнение и обстоятельства места.

«Люди бывают добрые, веселые, грустные, добрые, хорошие, благодарные, большие люди, маленькие. Гуляют, бегают, прыгают, говорят, смотрят, слушают. Смешливые, барные. Красные. Короткие. Женщины бывают добрые, говорящие, светлые, меховые, горячие, красивые, ледяные, мелкие. Бывают еще люди без усов. Люди бывают сидячие, стоячие, горячие, теплые, холодные, настоящие, железные. Люди идут домой. Люди ходят в магазин. Люди играют на пианино. Люди играют на рояле. Люди играют на гармошке. Люди идут на Плеханова. Люди стоят возле дома».

Стихотворение длится и длится, и возникает ощущение, что человек просто бесцельно складывает слова – все, что он знает про людей, видел из окна, наблюдал в квартире, на даче – в своей не очень богатой на впечатления жизни:

«Люди живут в домиках, в комнате, на кухне, в квартире, в батарее, в коридоре, в ванне, в душе, в бане. Люди уходят, выходят, бегают, люди еще катаются, плавают, купаются, кушают, едят, умирают, снимают носки. Люди слушают радио. Люди не терпят. Люди едят. Говорят. Люди лохматятся».

И первое ощущение нас не обманывает. Перед нами действительно случайный, не вполне сознательный текст. Это именно вразнобой наваленные предложения, которые просто постепенно входят в какой-то странный магический ритм – как будто человек бормочет их и при этом раскачивается (многие аутисты так и говорят – раскачиваясь).

«Люди спешат. Ругаются. Веселые. Серьезные. Люди барабанят и громыхают. Не лохматятся. Теряются. Рыжие. Глубокие. Люди сдирают кожу. Люди ремонтируют домик, сарай».

И так бы и остался этот текст просто одним из текстов, которому мы можем умилиться или ужаснуться (даже не тексту, а судьбе этого мальчика и судьбе его родителей), если бы не его финал. «Стихотворение», набрав обороты вдруг обрывается. И обрывается самым пронзительным образом.

«Люди потерпят. Люди рисуют, пишут. Лесные. Люди колют дрова, пилят, топят. Люди еще здороваются, говорят, прыгают, бегают. Люди конечные. Люди летают».

Я понимаю, конечно, что тогда мальчик оборвал этот текст, не потому что это «люди летают» было сильным финалом – он просто его оборвал: надоело. Но свойство некоторых текстов таково, что нам нет дела, почему и кем они были написаны. Оно либо ранят нас, либо нет.

И этот текст ранит.

Будем ждать мамы небесной.