Цивилизация
Вчера Виктор Янукович вдруг эмоционально разоткровенничался по поводу предлагаемой ему сделки с ЕС. «Подписание этого соглашения — что оно нам дает? Десятки миллиардов долларов в стабилизационный фонд? Какие-то блага для Украины? Пока что ничего, кроме петли, мы там не видим», — сообщил свои выводы украинский президент. О выводах можно спорить, но постановка вопроса вполне здравая.
Когда спрашивают стоящих на Майдане людей, что они защищают, в ответ раздается поток общих слов о «свободе», «демократии», «процветании», «безвизовом режиме», «возможности работать в Европе», «будущем для детей». Ничего конкретного по поводу документа, который всем миром уламывают подписать Киев.
Может показаться странным, но украинские политики имеют не намного больше информации о том, какие обязательства принимает на себя Украина.
Проект соглашения о зоне свободной торговли Верховная рада парафировала еще до того, как документ (объемом в тысячу страниц) перевели с английского на украинский или русский. Неудивительно, что украинской оппозиции так легко свести все к нехитрой дилемме — или «светлая, прогрессивная Европа», или «страшная, путинская, тоталитарная Россия». Между тем задуматься над вопросом «что подписываем?» не помешало бы. Тем более что Украина может подробно изучить опыт евроинтеграции других постсоветских стран.
Например, Латвии, вступившей в ЕС в 2004 году. Даже если не углубляться в экономические индикаторы, первое, что бросается в глаза, — это стремительное сокращение населения. По официальным данным, с 2000 по 2011 год, когда проходила последняя перепись, оно уменьшилось на 13%, с 2,38 млн до чуть более 2 млн человек (в 1991 году в Латвии проживало 2,7 млн). В некоторых регионах число жителей за десять лет сократилось на треть (!). Даже в Риге их стало меньше почти на 15%. Демографы считают, что в реальности в Латвии осталось на сегодняшний день всего 1,6–1,8 млн человек и власти просто «раздули данные» (например, ввели такое понятие, как «гражданин Латвии, больше года живущий за рубежом», и т.д.), чтобы не уменьшился размер трансфертов от Евросоюза. Всего, по словам латвийских экспертов, за последнее десятилетие из Латвии уехали и не вернулись порядка 500 тыс. человек.
Понятное дело, уезжают молодые и активные, которые работают и рожают. Число латышей в возрасте до 14 лет сократилось в 2000–2011 годах на 33%. Отсюда проблема не только с «пенсионным перекосом». Проблема с Латвией как таковой. К 2030 году население составит миллион человек при неблагоприятном сценарии, около полутора — при благоприятном. А тем временем, по слухам, в ЕС обсуждается вопрос о переселении в Латвию части беженцев из Африки и Азии, что постоянно прибывают в Европу.
Мотивация еврочиновников проста: страны ЕС должны солидарно решать данную проблему. Теперь латвийцы иронизируют в соцсетях: мы выгнали несколько сотен тысяч русских, чтобы завезти на их место сомалийцев.
Причина, почему люди бегут из Латвии, в общем-то банальна: там нечего делать. Страна, если называть вещи своими именами, превратилась в беспросветную окраину, где нет никакого движения жизни. Первый шаг к этому сделали еще в начале девяностых, когда под предлогом неконкурентоспособности закрыли большинство союзных предприятий, на модернизацию которых в 1989 году Москва только-только потратила сотни миллионов рублей. Перед развалом СССР по промышленному потенциалу Латвия уступала только Московской и Ленинградской областям, но с тех пор доля промышленного производства в ВВП сократилась почти в три раза. В цехах бывших заводов теперь торговые центры и супермаркеты. В Риге говорят, что главной причиной было стремление выгнать из Латвии русских, которые в основном и работали на этих предприятиях.
Вступление в Евросоюз, обставленное множеством неудобных условий, стало вторым шоком для латвийской экономики. Например, еврочиновники попросили Латвию, правда все-таки за дотации, ликвидировать целых две важные отрасли: сахарную промышленность и большую часть рыболовецкого флота, дабы не создавать внутри ЕС «излишней конкуренции». Особенно болезненно переживают в стране ликвидацию сахарной отрасли: ее оборот составлял €100 млн в год, в ней были заняты тысячи людей. Теперь сахар завозят под старыми брендами из Европы (их предусмотрительно выкупили иностранные компании).
Итог — один из самых высоких в Европе уровней безработицы. Официальная — 12,4%, но реальная, говорят экономисты, около 20%, причем особенно среди молодежи. Ну как тут не уехать?
Сегодня латвийская интеллигенция пытается дать хоть какое-то объяснение той суетливой поспешности, с которой страна интегрировалась в ЕС. Как говорит в интервью «Комсомольской правде» депутат Янис Урбанович: «Мы не были готовы к вступлению в ЕС, в это эгоистическое сообщество. В СССР была морализация, идея дружбы народов — как не помочь товарищам? Мы думали, что ЕС — это тот же союз коллективизма и взаимовыручки, только богаче». Похоже, наивность украинцев тоже коренится главным образом в советском опыте. А сами европейцы не торопятся рассказывать местному населению о возможных рисках и проблемах. Напротив, на продвижение позитивного «евроимиджа» на Украине Брюсселем потрачено в этом году €50 млн.
Случившееся с Латвией, конечно же, не является следствием какого-то заговора. Это классическая еще для раннего капитализма схема отношений центра и периферии, описанная, к примеру, французским историком-экономистом Фернаном Броделем. Центр экономической системы, присоединяя к себе новые территории, подстраивает их деятельность под собственные потребности, выделяя определенную «специализацию», и ликвидирует то, что может составить конкуренцию собственной экономике.
Бродель показывает подобные связи на примере Польши, вся экономика которой в XVII–XVIII веках работала только ради экспорта пшеницы в европейские страны. Подчинение элиты исключительно внешним экономическим задачам, считает Бродель, в итоге стало одной из причин, по которой Польша утратила свою государственность. Сегодня в Латвии, возможно, и не слышали про Броделя, но доходчиво могут объяснить, что есть члены ЕС первого, второго и даже третьего сорта. Размер дотаций ЕС крестьянам в пересчете на один гектар в два с половиной раза меньше, чем в Греции, и почти в четыре раза меньше, чем в Голландии. Украине же, увы, в случае подписания соглашения не дадут вывозить в ЕС даже пшеницу. Зафиксированная там квота в 50 тыс. тонн при урожае в 60 млн тонн в этом году выглядит просто смешной.
Но вот зато Киеву (кстати, и Латвии тоже) рекомендовано выращивать рапс и подсолнечник — культуры, которые очень быстро истощают почвы. А вот масло из них выжмут уже где-нибудь поближе к центру европейского экономического пространства.
Конечно, сегодняшняя Россия деньги Украине по «братской любви» давать не будет (хотя любовь эта, несомненно, присутствует, и регулярно ее хоронят совершенно зря). Подчинение в той или иной форме неизбежно в рамках любого гипотетического нового союза, реши вдруг Украина в него вступить. Но есть одно важное отличие: России нужны от Украины не сантехники (это про польских сантехников, заполонивших Великобританию), не рапс и тому подобная экзотика, а продукция гораздо более высокого передела.
Россия даже готова разместить на Украине часть своего оборонного заказа — на сумму $20–50 млрд в ближайшие пять лет. Дело тут даже не в деньгах, а в том, что именно «технологическая», а не «сырьевая» интеграция способна дать завязшей в клановом «олигархизме» и уставшей от самой себя стране новый импульс развития. Если же Украина (желательно путем референдума, а не митингов) все-таки примет решение подписывать пресловутое соглашение с ЕС, всячески советую братьям-славянам внимательно читать каждую строчку, под которой они ставят свою подпись. Ни на минуту не забывая: Европейский союз вовсе не второй СССР.
