Цивилизация
Опять живем в эпоху великих перемен. Сокрушительному реформированию подвергается все, что движется, и даже многое из того, что попыталось прикинуться мертвым: РАН и пенсионная система, бюджетная политика и культурные учреждения, прерогативы следственных органов и учебник истории.
Естественным порядком подступают воспоминания о начале 1990-х, о гайдаровских преобразованиях, которые однажды уже перевернули жизнь людей. Нынешние начальственные затеи, взятые в своей совокупности, явно претендуют перевернуть ее еще разок. Прямо-таки революция сверху, которую самое время сравнить с той, которая началась в конце 1991 года. Насчет того, когда она закончилась, мнения сильно расходятся. На мой взгляд, главные реформы завершились очень быстро, уже к середине 1992-го, а все дальнейшее было просто долгими спорами о том, как и между кем поделить их плоды.
Однако вернемся в наше сегодня. В отличие от преобразований старой волны, единодушно именуемых гайдаровскими, у нынешних нет никакого общепринятого имени. Они у нас не «путинские», хотя без отмашки президента ни одна новация у нас в силу, естественно, не вступит. И уж тем более они не «медведевские», хотя наш премьер просто по должности — преемник Гайдара, пускай и дальний. Министры-революционеры у нас есть — Ливанов и Мединский, Топилин и Дворкович, Силуанов и Голодец. Но вот человека, имеющего неосторожность дать свое имя новому изданию великих реформ, — нет.
И уж конечно, понятно почему. Кто захочет прослыть дежурным виновником всего плохого?
О феномене гайдарофобии надо говорить отдельно, настолько это странное и мощное явление. Не существует никакого сообщества ненавистников гайдаровских премьеров-предшественников — Николая Рыжкова и Валентина Павлова, шестилетнее правление которых оставило ему удвоившийся госдолг (с $50 млрд до $100 млрд), казну, свободную от золотых и валютных резервов, растраченные сбережения граждан, пустые магазины и почти совсем пустые продовольственные склады. Зато в неприязни к покойному реформатору сливаются сегодня буквально все: и массы, и действующая власть, корни которой именно из гайдаровой эпохи и растут, и почти все наши интеллектуалы, начиная от былых неудачливых претендентов на реформаторские роли и кончая теми, кто некогда сотрудничал с Гайдаром, как Сергей Глазьев, или был его выдвиженцем, как Андрей Илларионов.
Поэтому не будем удивляться, что официального вождя у нынешних реформ сегодня нет, хотя реформаторская команда есть и вовсю работает. Первое, чем она отличается от прежней, — это возраст и служебные заслуги. Большинство нынешних министров-преобразователей — люди между сорока и пятьюдесятью. Команда 1991 года была в среднем лет на пятнадцать младше. Крупных должностей почти никто из них до этого не занимал. Их вознесла наверх революционная эпоха.
Нынешние их последователи, напротив, персоны весьма карьерные. За плечами даже у самых юных из них, 41-летнего Дворковича или 43-летнего Мединского, долгий и славный путь наверх: у одного — череда высоких государственных постов, у другого — неоднократное думское депутатство и прочие триумфы. И напрашивается гипотеза, что нынешняя реформаторская команда должна быть профессиональнее, ответственнее, да и просто мудрее своих неискушенных предшественников.
Но уж чего нет, того нет. Эти государственные мужи и дамы куда инфантильнее реформаторов первой волны. Вот несколько примеров их стиля.
Во-первых, навязчивое желание не исправить, а обязательно сломать. Не было, скажем, никакой нужды придумывать «новую пенсионную формулу». Вполне могли оставить прежнюю систему, увеличив, скажем, обязательный стаж и введя бонусы для тех, кто выйдет на пенсию позже срока. Но это как-то не по-реформаторски. И новую формулу все сочиняют и сочиняют. Каждый месяц придумывают что-нибудь новенькое. Чего стоят одни приключения накопительного компонента пенсий: то его сохраняют, то упраздняют, то заново делят на части, то замораживают. С десятками миллионов будущих пенсионеров играют, как кошка с мышкой, спорят между собой, как лучше растранжирить их деньги, и не видят в этом ничего противоестественного и политически неуместного.
Во-вторых, покорное приспособление любых своих мероприятий к популистскому и лоббистскому наследству путинского правления. Новейшая политика суровой бюджетной экономии с серьезным видом подается в одной упаковке с невыполнимой военной программой, с неподъемными «майскими указами» и с олимпиадно-чемпионатным разгулом.
На газ и на тормоз жмут одновременно.
В-третьих, реформы не складываются в сколько-нибудь понятную систему. Гайдаровский переход к капитализму был попыткой воспроизвести успешный восточноевропейский и в особенности польский опыт. В начале 1990-х в реформаторском кругу было в моде представление, будто Россия в своей рыночной трансформации следует по польской траектории с отставанием года на три. Эта модель оказалась неверной, но в ней была хоть какая-то логика. Зато уж никакой логики и никакого единого замысла не найдешь в нынешних призывах обучаться правилам глобальной экономики и одновременно в придумывании тысячи способов их нарушить, в рассуждениях о выводе образования на мировые стандарты и в набивании учебников идеологическими штампами позапрошлого века.
И сверх того, еще одна назойливая страсть: обязательно все сливать и укрупнять. РАН не просто «реформируют», ее еще и объединяют с двумя другими академиями — медицинской и образовательной, — чтобы академия у нас была одна. Учебник истории тоже становится единым. В Петербурге сооружают единый Национальный центр искусств путем слияния Мариинского театра, консерватории, Вагановской академии балета и Института истории искусств. Рейдерские методы, так удачно примененные при создании госкорпораций и госхолдингов, победоносно внедряются во все сферы жизни. Это приятно и коммерческим выгодополучателям, и бюрократам-реформаторам, ведь чем меньше объектов управления, тем проще ими руководить. Страдает только дело. И естественно, люди, попавшие под колесо великих преобразований.
Реформаторы первой волны выигрывают у нынешних буквально по всем пунктам. Они очень смутно понимали свою роль, однако историческую задачу выполнили добросовестно. Наше общество должно было перейти из социализма в капитализм. Но чудес не бывает, ему предстояло при этом остаться самим собой — с приниженным народным большинством, с гигантской бюрократической машиной, с корпоративно-феодальными лоббистскими коалициями.
Чтобы перевести общественные отношения с социалистического языка на рыночный, нужно было перепрыгнуть через пропасть. И политическая власть в лице президента Ельцина пригласила для выполнения этой тяжелейшей технической акции тех людей, которые готовы были рискнуть, — группу малоизвестных и политически неискушенных профессионалов.
На первых порах команда Гайдара не подлаживалась к Кремлю. Она делала то, что считала правильным и полезным, и воображала, будто руководит не просто технической операцией, а великим преобразованием нашей страны в общество западного типа. Такое превращение невозможно было осуществить ни за год, ни даже за десять лет. Но их тогдашнее заблуждение было высоким, как бы они потом себя ни повели. А реальный результат их труда оказался хоть и гораздо более прозаичным, чем они мечтали, но все равно грандиозным и исторически необходимым.
Всего через несколько месяцев после освобождения цен и сопутствующих этому мероприятий переукомплектовавшиеся и освоившиеся в новой реальности лоббистские коалиции начали снова тянуть руки к рычагам. И первой из них оказалась, естественно, топливно-энергетическая. Уже в мае 1992-го из правительства вылетел первый гайдаровец, министр топлива и энергетики Владимир Лопухин, а его место занял глава «Газпрома» Виктор Черномырдин. А еще через месяц с небольшим шефом Центробанка стал авторитетнейший советский финансист Виктор Геращенко.
Если бы реформаторы поняли, что их работа закончена, и ушли уже тогда, то почти ничего бы не изменилось. Но они цеплялись за должности, за премьерский пост, потом пытались освоить разнообразные политические и бюрократические роли и в последующие годы разделились на практиков вроде Чубайса или Авена, которые так или иначе вписались в систему, и идеалистов вроде самого Гайдара, которые вернулись к привычным экспертным трудам.
Теперешняя наша система, как некогда и советская, тоже исчерпала свой ресурс и тоже нуждается в том, чтобы ее перевели в другое состояние.
Только эта задача далеко уже не только техническая. Без участия политически организованного народа она невыполнима. А бюрократы, отобранные высшей властью на роли реформаторов, слишком инфантильны, непрофессиональны и вдобавок слишком повязаны клановыми интересами даже и для сугубо технической работы.
Реформы начала 1990-х не были трагедией, как это принято считать, но они безусловно были драмой. Нынешняя реформаторская волна же — это просто фарс.
