Сначала они обнимали деревья. Потом сломали забор вокруг будущего «места силы», как любят говорить чиновники, — храма в центре Екатеринбурге. Но этот протест – он не против храма или не за сквер, он явно имеет другие причины. Сегодня, как это случилось в Екатеринбурге, строительство храма, занятие сквера, любимого горожанами, — это всего лишь повод и предлог для проявления накопившегося недовольства.
А недовольство в целом имеет масштабные и эшелонированные причины – начиная со снижения уровня жизни и ограничения возможностей по трудоустройству и заканчивая тем, что общество просто лишено возможности волеизъявления, влияния на определение собственной, пусть маленькой, но такой значимой для каждого судьбы и повестки, важной для собственного города.
Проще говоря — горожан просто игнорируют.
Кстати, Екатеринбург на фоне многих других российских городов выглядит еще очень неплохо. Я там был с месяц назад: он более динамичен, но возможности для людей в последние годы все равно значительно уменьшились. Кроме того, есть одно очень важное обстоятельство: в Екатеринбурге есть давнишняя традиция политического вольномыслия: можно напомнить хотя бы, что сравнительно недавно мэром был Евгений Ройзман, это вольномыслие было во всей его истории с 1990-х годов, куда можно вписать Бориса Ельцина, первого президента демократической России.
Битву за сквер (или за храм – зависит от того, с какой стороны участник баррикад) никак нельзя назвать конфликтом, условно, атеистов и верующих: в Екатеринбурге верующие сейчас вообще не очень заметны. Это конфликт власти в широком смысле, так как церковная организация рассматривается как часть власти, и общества.
И это самый опасный тип конфликта, он неизбежно приведет к политизации — это запрограммировано в его характере. Если власть ничего не делает для решения проблемы, самоустраняется или оказывает жесткое давление, то она будет встречаться с противодействием.
Так что причины более основательны и решить их «компромиссом» (как лестно для себя написала администрация губернатора) в виде строительства «Парка Согласия» вряд ли можно. Я нахожусь в непосредственном общении с людьми, которые наблюдают конфликт с разных сторон – и со стороны общественности, и изнутри власти.
Они признают: выплескивается накопившееся за долгое время общественное недовольство, которое стало выражаться таким образом. Здесь нет лидеров, нет организаторов, нет вообще организации, протест в полном смысле слова носит спонтанный, стихийный характер. Власть ведет себя глупо: она приняла решение — я так понимаю, под давлением Игоря Алтушкина и Андрея Козицына — построить храм именно в этом месте. Несмотря ни на что. Нежелание даже на шажок отступить, хоть как-то объясниться с людьми, только повышает градус противостояния. И власть намерена его еще больше повышать.
Но не будем все списывать на вольнодумство екатеринбуржцев. Этот конфликт типичен. Вот вам маленький Шиес в Архангельской области, вот взрывоопасная Ингушетия, вот площадка под храм в московском парке «Торфянка» – все эти конфликты имеют почти одну и ту же природу: поведение местной власти, которая долго, упорно, целеустремленно игнорирует любые общественные интересы и запросы.
И логика везде одинаковая: сначала люди пытаются использовать легальные каналы, обращаются в суды, пишут петиции, обивают пороги, но шаг за шагом их последовательно игнорируют. В Екатеринбурге давление было настолько сильное, что площадку для строительства храма переносили дважды, но сейчас точка невозврата пройдена: храм непременно хотят воткнуть в центре. Уж не будет ли там жилого центра? Бизнес-центра? Не поэтому ли меценаты и чиновники так настаивают на центральном месторасположении храма? Екатеринбург – не такой уж большой город, поэтому перенести храм чуть-чуть к окраине – это не вынести его совсем уж на выселки.
Именно так – неполитическими проблемами — общество доводят до состояния аффекта и кипения, и выплескиваться начинает все, что накопилось за прошедшие годы. Ситуация в Екатеринбурге и Шиесе типична для России, и ее можно экстраполировать: подобного рода конфликты будут происходить и в других местах.
И здесь очень важен пример: неважно, чем закончится конфликт, люди видят, что это единственное, что им осталось. Выходить на площадь. Протестовать. Сносить заборы.
А ведь есть прекрасное решение проблемы – городской референдум, но он требует подготовительной кампании, разъяснения, а это, естественно, рост общественного градуса. Но самое важное – все те люди, которые принимают решение о строительстве храма, открытии мусорных полигонов, перекройке границ — все они объединены общим морально-психологическим модусом по отношению к народу: мы с быдлом разговаривать не будем.
Я подчеркну – это характерно для них для всех. Они воспринимают общество как быдло. «Мы приняли решение». «Смиритесь, жалкие холопы». Неслучайно в столь острый момент, когда людей надо по голове погладить и заглянуть им в глаза, вновь назначенная замглавы Екатеринбурга по вопросам внутренней и информационной политики заявляет: «… под угрозой перспективы развития города: мы рискуем остаться без второй ветки метро, без крупных международных мероприятий. Мне бы хотелось, чтобы организаторы этих акций осознавали масштаб ущерба, который они наносят городу».
Позиция городских властей – нападение!
Это и вызывает наибольшее негодование, которое переходит в ярость, это и является нервом, здесь нет никакой идеологии, политики. Это характерно в полном смысле для меценатов, для городских, для губернских, для церковных властей. Разруливать ситуацию они не собираются, они будут давить. Но дело в том, что это все равно аукнется – и гораздо быстрее, чем кажется.
Я могу привести слова знакомого мне батюшки, человека весьма лояльного Церкви и Патриарху: «Если мы будем так поступать, не стоит удивляться, когда снова начнут разрушать храмы, а нас — вешать». Я понимаю, что это гипербола и что, слава богу, невозможно повторение богоборчества 1920-1930-х годов. Но морально-психологическая реакция оскорбленного общества очень острая. И она будет нарастать и переходить в политическую плоскость.