Ближний восторг

Этих русских не поймешь. Что у нас, ребята, в головах? Если вдруг кто не помнит, уже без малого пять месяцев Россия официально находится в состоянии войны. И, судя по двум свежим социологическим опросам, это сильно влияет на состояние здоровья нации.

«Левада-центр» во второй раз после ноября прошлого года выяснял отношение народа к войне в Сирии. Оказалось, война с тех пор стала нравиться народу еще больше. Сейчас 59% считают, что России следует продолжить нанесение авиационных и ракетных ударов по наземным целям террористов в Сирии. В ноябре так полагали 55%. При этом собственно за войной, которую ведет наша страна, внимательно наблюдают (то есть, видимо, слушают про это российские новости по телевизору) все меньше россиян: в ноябре таких было 25%, в феврале — только 18%. Более двух третей — 69% — «немного знают» (то есть, видимо, не слушают по телевизору российских новостей) о ситуации в Сирии, но не следят за ней пристально. 13% вообще не в курсе.

Практически в те же самые дни ВЦИОМ замерял свой традиционный индекс страхов россиян.

Чего же мы больше всего боимся? Правильно, войны.

Так ответили 67% респондентов. Болезнь становится еще нагляднее, если узнать формулировку вопроса, который задавал ВЦИОМ: «Как вы оцениваете вероятность появления следующих проблем в вашей жизни?»

Две трети россиян боятся войны и почти две трети хотят ее продолжения.

Вообще когда война уже идет, бояться поздно. И нам только кажется, что это такая «хорошая» война, с которой не приходят похоронки.

Причем идет она вроде бы так далеко и с таким непонятным массам противником, что обыватель едва ли отличит наше поражение от победы. Мы восторгаемся плохо различимыми на экранах телевизоров картинками бомбежек непонятно чего — не разглядеть — за тридевять земель. Летят наши самолеты, из них падают бомбы, потом поднимается эффектный черный столб дыма. Красота. Мощь. Величие державы. Ближний Восток. Ближний восторг…

На втором месте среди наших страхов — экономические проблемы. «Вероятности их появления», как формулирует ВЦИОМ, бояться тоже уже как-то странно: сама экономика превратилась в одну сплошную проблему. Кризис, если верить социологам, ощущают на себе 82% россиян.

Причем интересно понять, кто же эти оставшиеся 18%. Возможно, они и есть настоящая пятая колонна. Наживаются, так сказать, на народной беде.

Почему же мы такие странные? Почему нам нравится война, хотя она разрушает нашу экономику? Почему мы боимся экономических проблем, но поддерживаем политику, которая усугубляет их конфронтацией с миром и здравым смыслом?

Один из вариантов ответа состоит в том, что народ и власть в России опять дружно ринулись на поиски национальной идеи. Некоего высшего смысла существования нашей страны. Именно поэтому публике так понравилась история с Крымом. Типа не зря мы страдали от свинцовых мерзостей жизни в относительно свободной, но нищей России после распада СССР.

Просто жить в России, как в своем доме, обустраивать его, растить детей, заботиться о стариках нам, видимо, кажется, занятием бессмысленным. Недостойным Человека с большой буквы Ч и страны с большой буквы С. Мы не понимаем, ради чего «вот это все».

Начальство — зачем ему эти роскошные дома с шубохранилищами, эти нефтяные компании, ставшие его личными вотчинами целые российские регионы, превращение бюджета страны в бюджет своих домохозяйств, банки под руководством детей, фирмы, записанные на внуков. Все вроде бы уже есть, но чего-то не хватает. Уважения, что ли. Народ — зачем ему эта коррупция, эта беспросветная нищета, такие дороги, такая медицина, бытовая агрессия. Должен же быть какой-то высший смысл во всем этом. Какое-то устраивающее всех объяснение. Какая-то национальная идея.

Без духовных скреп бесконечный материальный морок воспринимается гораздо хуже. И вот уже главный, он же единственный политик страны провозглашает: «В России не может быть никакой другой объединяющей идеи, кроме патриотизма. Это и есть национальная идея».

Хотя патриотизм не может быть идеей в принципе. Просто потому, что он — чувство. А национальная идея — это мысль.

Такая, которая заявлена как высший смысл и цель существования нации. Сейчас Россия ближе всего к национальной идее великой империи. Правда, мы еще не решили какой. Вряд ли коммунистической и едва ли христианской, по крайней мере у 30 млн российских мусульман реализация второго варианта точно не вызовет бурной радости, что бы там ни постил в своем Instagram Рамзан Кадыров.

Россия начиная с ХVI века последовательно провалила две свои великие национальные идеи. Сначала она собиралась стать последней истинно христианской империей — Третьим Римом. Причем при обязательном условии, что четвертому не бывать. Кончилось большевистским погромом церквей и священников. А теперь патриарх встречается с папой Римским, и не сказать что папе эта встреча нужнее. Потом Россия намеревалась стать единственным царством высшей земной справедливости — коммунизма, который мыслился как счастливый конец мировой истории. Та страна просто исчезла с карты мира. Сейчас эта точка зрения представлена в российском парламенте КПРФ во главе с товарищем Зюгановым. Вдохновляет?

Все наши беды последних двух лет, которые нация поначалу по недомыслию приняла за победы, как раз и проистекают из попыток придумать новую «большую идею». Найти смысл существования России.

При этом всякая национальная идея (кстати, многие страны вообще не думают в эту сторону: какая национальная идея у Японии, у Швейцарии, даже у США, кроме совсем уж абстрактной идеи быть чемпионом мира по всему?) обычно просто форма мандата, который народ дает власти на любые преступления во внешней и внутренней политике. По крайней мере в России всегда было именно так.

Более того, постановка вопроса о национальной идее совершенно непатриотична. Получается, нас не устраивает наша страна сама по себе.

Мы, таким образом, пытаемся найти какое-то объяснение, для чего она вообще существует.

Если без идеологического кнута люди не понимают, зачем они здесь живут, если так нуждаются в этом политическом допинге, то и относиться к своей стране они будут не как своему дому, с заботой и любовью. А как к абстрактному орудию, инструменту реализации завиральных политических идей. О мировом господстве. О нашей особости и богоизбранности. Видеть в других врагов, вечно не дающих нам нормально жить и процветать.

Конечно, есть еще один аргумент в пользу национальной идеи: как же без нее мобилизовать нацию на великие дела?

Но так ли нужны эти великие дела?

Если без идеологических шор посмотреть на российскую историю, выяснится, что все ее лучшие страницы связаны с естественной мобилизацией (когда на нас реально нападал реальный враг, чего сейчас нет и в помине) либо с моментами, когда не было никакой мобилизации. Когда государство ненадолго оставляло людей в покое. По нашей привычной логике было «слабым». В космос мы первыми полетели при Хрущеве, самом «вегетарианском» советском правителе. Лучшие экономические результаты Российская империя показывала при «слабых» царях. Например, еще в 40-е годы ХХ века удалось подсчитать, что при царе Алексее Михайловиче по кличке Тишайший ВВП России на душу населения был выше, чем при буйном его сыне Петре I.

Так что во избежание дополнительного кровопролития и новых жестоких исторических поражений России лучше не иметь никакой национальной идеи. Лучше заниматься своей жизнью. Совместными усилиями сделать такую страну, чтобы не пришлось объяснять друг другу, зачем мы все еще в ней живем.