Цивилизация
Этот ярлык хранится на рабочем столе моего рабочего компьютера уже больше года. Текст датирован 6 мая 2020 года и начинается так: «Сингапурский университет технологий и дизайна сдвинул срок окончания пандемии коронавируса в России еще на семь дней — до 24 августа. Университет разработал модель распространения COVID-19. Изначально она предполагала окончание пандемии 20 июня».
Речь, если кто вдруг еще не понял, идет об июне и августе прошлого года. С момента этой публикации пройдет еще несколько недель, и Сингапурский университет технологии и дизайна стыдливо уберет с сайта свою математическую модель распространения вируса. Публично признав — честность не порок — что не знает, когда в какой стране на самом деле закончится эпидемия.
Правда, до момента наступления этой честности институт из Сингапура, с его постоянно сдвигавшимися и в итоге позорно провалившимися прогнозами конца пандемии, СМИ всего мира цитировали столько, что он выполнил свой план по пиару, если таковой есть, на многие годы вперед.
Математики давали и продолжают давать прогнозы и составлять модели хода пандемии почти так же часто, как вирусологи. Американские математики уверяли, что в США от коронавируса могут умереть от 100 тысяч до 200 тысяч человек. По факту уже умерли почти 600 тысяч, и конца пока не видно. Российские СМИ со ссылкой на модели наших математиков публиковали прошлой весной страшилки про то, что в одной только Москве к июню 2020 года может быть до 5 миллионов зараженных. По факту даже на сегодняшний день выявлено меньше 1,1 миллиона, хотя сколько переболело на самом деле, не знает никто. В конце марта прошлого года одна математическая модель предсказывала 40 миллионов смертей от «короны» уже к началу 2021 года. По факту их до сих пор с начала пандемии менее 3,1 миллиона. При нынешних темпах смертности вирус убьет 40 миллионов не за год, как предсказывали математики, а примерно за 18-20 лет.
В общем, ни один из этих уже наверно десятков тысяч прогнозов математиков, ни одна из этих уже, наверное, тысяч математических моделей не имеют ничего общего с наблюдаемой нами реальностью. Математиков может утешать лишь то обстоятельство, что все прогнозы вирусологов относительно хода пандемии провалились с не меньшим треском и позором.
Мы имеем дело, пожалуй, с самым болезненным и наглядным поражением математики в этом веке. Проявлением ее беспомощности перед лицом необходимости адекватной оценки действительно серьезнейшей проблемы, неправильная (мягко говоря) реакция на которую второй год крушит основы человеческого бытия.
Между тем как минимум три последних десятилетия математика чувствовала себя, да и на самом деле стала абсолютной единоличной королевой наук. С монополией на точность. С ощутимым влиянием на все другие науки, включая гуманитарные.
Я учился в школе в математическом спецклассе. И хотя в итоге оказался едва ли не единственным из его выпускников чистым гуманитарием (в семье не без урода), за математикой слежу всю свою жизнь примерно так, как болельщик следит за любимой футбольной командой. Поэтому торжество математики, ставшее совершенно очевидным в конце ХХ — начале ХХI века, не могло меня не радовать.
Математика в наименьшей степени подвержена любому идеологическому воздействию и военно-политическому заказу любого государства — в этом отношении она самая чистая наука. Даже физиков можно заставить делать атомную бомбу.
Многие математики справедливо замечают, что их наука, в отличие от многих других, не ангажирована и не изуродована ни влиянием бизнеса и его маркетинговым натиском, ни модной погоней за прикладным эффектом и буквальной эффективностью.
Математика в эпоху тотальной коммерциализации и политизации нашей жизни остается чем-то вроде гессевской «игры в бисер», чуть ли не последним оплотом чистого абстрактного знания и независимых поисков абсолютной истины. При этом именно математика не только стала универсальным языком, на котором говорит и понимает друг друга множество других наук, но и создала основы, ключевые алгоритмы для нынешней цифровой революции.
Вся наша цифровая революция, все эти выдающиеся по умениям гаджеты, цифровые пропуска и цифровые валюты, которые так нравятся одним и так пугают других, — тотальное торжество физики с математикой.
При этом математика, на протяжение всей своей истории остававшаяся элитарным занятием избранных одаренных людей, а иногда просто «сумасшедших», с обывательской точки зрения, одиночек, в последние годы делает вполне успешную карьеру «поп-звезды» в кино, соцсетях и мессенджерах. От замечательного телесериала «Истории математики», который в конце 2000-х создал на «Би-би-си» профессор Оксфордского университета Маркус дю Сотой, до нынешнего бума математических YouTube-каналов в России и мире.
Некоторые математики стали настоящими медиазвездами. Причем не такими, как в 30-е годы ХХ века группа математиков, создавшая коллективного мифического ученого Никола Бурбаки для решения сугубо внутренних научных задач, а почти как знаменитые актеры или футболисты.
В истории знания были моменты, когда какая-нибудь одна наука чувствовала себя абсолютно доминирующей силой, способной объяснить все. А потом капитально получала по рогам от жизни или других наук и надолго уходила в тень зализывать раны и залатывать дыры в своих объяснительных моделях. Так, например, случилось с психологией в конце ХIХ века. Тогда некоторое время психологией пытались объяснить все на свете, включая физические явления. А потом ей пришлось чуть ли не полвека вообще доказывать право считаться наукой, способной на сколько-нибудь точное знание. И в каком-то смысле приходится это делать до сих пор.
Универсальный метод познания, нечто, способное узнать «все про все» искал еще Декарт в ХVII веке. Не нашел. Зато ввел в философию и, по сути, в любое знание как таковое радикальное сомнение в качестве главного двигателя познания мира. С тех пор всякая настоящая наука знает про себя, что она производит не знание, а сомнение. Что любой точный ответ на вопрос рождает множество новых вопросов.
Итак, математика в последние десятилетия, очевидно, стала метанаукой. Ее достижениями, ее способом описания мира или хранения данных стали пользоваться даже лингвисты с историками, не говоря уже о физиках, химиках или биологах, которым микроскопы с пробирками все чаще заменяет математический и компьютерный анализ больших данных.
Но не зря германский философ Лихтенберг писал, что «всякая теория конечна», а шотландский философ Юм отрицал возможность окончательного и полного познания мира.
Жизнь разными способами ставит на место людей, возомнивших себя покорителями природы и знатоками правильных ответов на все вопросы бытия.
Любовь людей к математическим моделям чего угодно как к синониму точности, честности и неангажированности была жестоко обманута одним-единственным, причем даже не первым в истории коронавирусом со всеми его теперь уже перевалившими за миллион штаммами.
В очередной раз опытным путем выяснилось, что когда вы имеете дело с непредсказуемо меняющимися в динамике параметрами нового для человечества события, математические модели не срабатывают. Вроде бы все можно посчитать, но, оказывается, иногда жизнь не считается.
Безоговорочный провал математических моделей оценки хода пандемии ни в коей мере не умаляет важности математики для современного мира и ее роли в развитии человеческой цивилизации. Но может стать отрезвлением для тех, кто считает математику безоговорочно точным знанием, на основании которого можно не только разбираться в самых общих и базовых вопросах мироздания, но и решать, например, конкретные медицинские проблемы.
Локальные провалы для любой науки не менее важны, чем успехи, чем самые выдающиеся открытия. Иногда горизонты непознаваемого расширяются не потому, что мы узнали что-то новое и за этим новым открылась бездна неизвестного. А потому, что мы оказались не способны просчитать известными нам способами траекторию и последствия уже происходящего события.
Поражение математики в попытках предсказать ход пандемии коронавируса очевидным образом является и поражением вульгарно понятой идеи линейного прогресса человечества. Нам казалось, что объем информации, свобода доступа к ней, цифровые технологии сами по себе сделают нас умнее, а нашу жизнь безопаснее. Но маленький вирус, который, с точки зрения биологии, даже не является физическим телом (на языке науки он – «облигатный паразит») сказал нам твердое «нет». И наша спесь должна поубавиться.
Обычно про экономические кризисы принято говорить, что они открывают новые возможности. К научным кризисам это относится в еще большей мере. В конце концов в поисках истины мы производим сомнение, никакие ответы невозможны без поставленных учеными или жизнью вопросов, а само познание мира – бесконечный путь проб и ошибок. Впрочем, нет, конечный. Сроки конца света современная математика просчитала довольно точно. Как ей кажется…
