Цивилизация
Расстрел парламента из танков 3–4 октября навсегда останется страницей новой российской истории с полярными оценками. Указ Бориса Ельцина № 1400 был, конечно, неконституционен, последовавшие за этим акты гражданской войны с той и другой стороны перевели ситуацию в странное состояние, когда нет правых, все чересчур увлеклись и загнаны логикой противостояния в безвыходное положение, когда дело решают только пушки, только грубая сила.
Можно ли было избежать этого? Где и когда была допущена ключевая ошибка, которая привела к маленькой гражданской войне в Москве? Когда противостояние стало неизбежным?
На эти вопросы может быть много ответов. Моя версия заключается в том, что неизбежным в той или иной форме расстрел парламента стал осенью 1991 года. Ключевой ошибкой была выбранная конфигурация экономических реформ.
Для меня это имело довольно точную личную точку отсчета. Встреча с Егором Гайдаром в октябре 1991 года. Тогда, в конце 80-х — начале 90-х годов, было много примеров экономических реформ в бывших странах соцлагеря, на которых можно было понять, как реформы вести стоит, а как — лучше не надо. Но за ближайший образец брались реформы в соседней Польше.
Помню встречу в октябре 1991 года — мы с Мишей Задорновым и Егор Гайдар с Анатолием Чубайсом. За нами с Мишей были «400 дней», «500 дней», Гарвардская программа внешней помощи российским реформам, работа в российском правительстве и КОУНХе (союзном правительстве после путча), публичные выступления в прессе, на телевидении, во «Взгляде» Любимова... За Гайдаром — ничего. Хотя... больше, чем ничего. Работа в журнале ЦК КПСС «Коммунист».
А пару лет назад, когда мы с Мишей были советниками межрегиональной депутатской группы в Верховном Совете СССР (фракция демократов), Гайдар был таким же советником прорыжковской группы «Союз». Явлинский, став зампредом в Совмине России, пригласил в комиссию по экономической реформе Гайдара, Шохина. Они все вроде бы не отказались и формально были назначены, но ни разу в заседаниях комиссии не участвовали и в Белый Дом не приезжали. Непонятное было тогда дело — связываться с Россией.
У Гайдара к сентябрю 1991-го не было даже внятно сформулированной публичной позиции. Перед этой встречей мы даже не предполагали, что у Гайдара уже есть позиция, а возможно, даже тайный план, и через месяц он получит всю власть для его реализации.
Говорил один только Гайдар. Что время упущено и теперь надо действовать радикально, в духе Польши. Отпустить цены и затем провести макростабилизацию. Мы, несколько ошарашенные его натиском, в ответ пытались объяснить, почему надо действовать более осторожно и поэтапно. Все то же самое, что мы объясняли очень радикальному Джефри Саксу полгода назад в Гарварде, когда писали вместе с ним программу реформ для России. Сакса тогда мы убедили (или он просто уступил и не стал дальше спорить?). Но Гайдар просто не слышал чужих аргументов, так был увлечен своими собственными... Поразил он меня тогда двумя заявлениями: что Россия должна проводить реформы сама, не оглядываясь на другие республики. Что республики — только нахлебники, хомут на шее России с ее нефтью и газом. И что Россия откажется от советского долга — как Ленин от долгов царского правительства.
Миша пытался объяснить, что у нас единое рублевое пространство, эмиссионный центр, внешние границы, платежный баланс, долги и т. д. — в одиночку никак не получится, ключевые полномочия для реформы находятся в руках союзного центра. Хотя, конечно, Россия должна быть ведущей в реформах. Ничего, возражал Гайдар, все необходимые функции у Союза надо просто забрать.
Миша пытался объяснить, что план Гайдара — политическое самоубийство. В той же Польше сначала коммунисты отпустили цены, народ «наелся» инфляции и взвыл. Вот тут-то им на смену и пришли либералы со спасительным планом макростабилизации. А если одно правительство будет и отпускать цены, и стабилизировать — это чересчур большая политическая нагрузка на него...
Я пытался объяснить, что вкупе с долгом СССР идет еще много чего хорошего и нужного для страны. Что по долгам надо решать проблему иначе, с отсрочкой, и она уже решается. И вообще долги по большому счету в перспективе — не проблема, они совсем не велики по отношению к ВВП. Что начинать надо не с решительной либерализации цен — они ведь сразу сильно скакнут, и народ взвоет. Потом трудно будет останавливать, резать по живому. А с рассасывания денежного навеса путем малой приватизации, продажи госимущества, квартир, земли, других активов. А еще конвертировать госдолги перед населением (Сбербанк, ВЭБ) в долгосрочные облигации и разрешить ими участвовать в приватизации. И, как в Польше, разрешить всем людям торговать чем угодно, отменив статьи за спекуляцию и тормознув милицию. Это заметно увеличило бы предложение товаров за счет ненужного барахла, хранящегося у всех дома, накупленного в годы дефицита.
Но мы с Гайдаром были будто в разных параллельных мирах и не слышали друг друга.
Тогда мы не придали особого значения этой встрече. С какой, собственно, стати? От нее остались лишь досадные чувства недоумения и неудовлетворенности. Мы с Мишей никак не могли взять в толк, куда Гайдар так спешит, куда боится опоздать. Ведь логичное развитие событий заключается в том, что сейчас республики достигнут с Горбачевым согласия по формуле 12+1 (Прибалтика уже отпала, держать ее никто не будет), заключение договора — вопрос дней, недель. Сформируют легитимный центр управления, и реформы можно будет запускать. Какие реформы и в какой последовательности — в «500 днях» все подробно написано. Единственное, что действительно «горело», — это внешний долг, но тут как раз можно было ожидать решения вопроса в кратчайший срок. Все идет понятно и последовательно, может, не так быстро, как хотелось бы — но идет…
Все было повернуто в обратную сторону. Россия одна, без других республик. Сначала либерализация цен и обрушение денежного навеса на рынок, потом все остальное… А как потом проводить приватизацию, если деньги населения уже съедены скачком инфляции? Это как в шахматах – от изменения последовательности ходов выигрышная партия может легко превратиться в проигрышную.
Даже самое простое из своей программы — обуздать цены — Гайдару так и не удалось сделать. Не по слабости характера. Не потому, что он не смог противостоять напору лоббистов. А потому, что он сам был плоть от плоти разрушаемой им системы. Он сам считал возможными и допустимыми многочисленные компромиссы, которые губили стабилизацию цен. Он просто был не тем человеком, который мог бы жестко и ни на что не оглядываясь провести программу макростабилизации. Его компромиссы разгоняли инфляцию, допущенный в 1992 году дефицит бюджета был огромен. А бороться с инфляцией он предполагал только монетарными методами, вплоть до совершенно экзотических — просто непечатания наличных денег. И эта нелепая привычка надолго легла в основу российской макроэкономической политики — бюджетный разгон и монетарное торможение инфляции одновременно, прямо исключающие друг друга политики.
А еще Гайдару не удалось задуманное потому, что его правительство было заведомо политически слабым — так как именно он отпустил цены, и вся атака оппозиции реформам шла тоже на него. Все очень быстро разобрались, кто идеолог реформ, и жертвование Бурбулисом просто ничего не дало Гайдару. Это была изначально ошибочная политическая конфигурация: когда одно правительство и отпускает цены, и затем стабилизирует их. Именно она привела к пагубной слабости правительства в самый ответственный момент реформ в середине 1992 года — условного завершения макростабилизации и начала крупной приватизации. Именно она, эта слабость, привела потом и к провалу ваучерной приватизации и передачи крупной промышленности «красным» директорам. К расстрелу парламента в 1993-м под лозунгами «защиты реформ», принятию авторитарной Конституции и сверхагрессивной и манипулятивной избирательной кампании 1996 года. К появлению Путина как политического наследника и хранителя реформ и дальнейшей антидемократизации страны.
Если первая пуговица застегнута неправильно — дальше застегивать правильно уже никак не получится.
Теперь это все уже дело истории, и с тех пор утекло очень много воды. Но впереди Россию ожидают не менее крутые повороты. Чисто экономически ситуация напоминает 1990 год: неостановимое замедление экономики и шарахания правительства в поисках правильных ответов. Бюджет-2014 — идеологический родственник реформ Валентина Павлова 1991 года, когда реформы решили проводить за счет людей и заморозили вклады населения… Тогда запаса экономической и политической прочности хватило всего на год. Насколько ее хватит сейчас?
