Цивилизация
Ага. Гагарин «ничего не делал, он просто лежал». Beatles ничего не делали, «просто оказались в нужном месте в нужное время». «Мик Джаггер не попадал в ноты». «Моцарт и Бетховен занимались самокопированием». Всё правда.
Малевич ничего не сделал, только нарисовал черный квадрат (в нужном месте в нужное время). Шекспир ничего не сделал и все свои сюжеты позаимствовал (в нужном месте в нужное время). Павленский ничего не сделал. Только поджег (в нужном месте). И только прибил (в нужном месте нужное место).
Марк Шагал не умел рисовать. Пикассо и Брак дурят нашего брата, Марк Ротко какие-то плоскости закрашивал. Серов просто рисовал портреты. (Глазунов же не хуже.) Гоголь даже сюжет «Ревизора», и тот взял взаймы. Ни у Пушкина, ни у Шекспира ни одной собственной фабулы.
Вот бы нам хороший пиар — были б и мы Шопенгауэры!
Что у каждого обывателя на уме, то у зажравшегося обывателя на языке.
Сократ и подавно ничего не делал. И даже «только» не было. И даже ни одного слова не написал. Иисус тоже ничего не делал. Их много — таких «ничегонеделающих» столпов культурных.
Если разобраться, то культуру создают ничегонеделатели.
А делатели очень для этого заняты, они создают суету. Как говорил еще один не заслуживший своей славы бездельник:
«Ну да! я празден, я без дела,
А ты бездельник деловой».
А уж Марина Абрамович точно ничего не делала, просто стояла.
Но ведь и Юрий Лоза ничего делал, только сказал. Простые слова сказал, впоследствии широко разошедшиеся в народе. Но как удачно сказал! Как удачно! Выразил, так сказать, чаяния, мечты, скрытую боль девяноста процентов населения. Настолько, что сказанное сразу стало мемом. Ты поди еще так скажи! Я вот так скажу — и ничего не будет.
В воспоминаниях Михаила Чехова есть чудесная реплика, которая принадлежит Станиславскому:
«Вы, Миша, не трагик! Трагик плюнет — и всё дрожит! А вы плюнете — и ничего не будет».
Один, значит, плюнул — и всемирная слава. А другой — рядом же буквально стоял — тоже плюнул, такой же слюной — и ничего...
Я, может, Толстого не люблю. Но малодушно вынуждена молчать, скрывать, подозревая в этом свой дефект (а не толстовский).
И вся слава Лозе. А почему? Потому что Лоза — трагик. А я не трагик.
Я ведь так же думаю! Да что я! От 93 до 97 процентов населения с Лозой в целом согласны.
Что Малевич и Ротко — жулики, что Моцарт — бездарный композитор (слишком просто сочинял), что Достоевский — больной. Думают, но боятся сказать. А Лоза не боится. Потому что Лоза — отважный.
Он скажет — и слова его, только выпорхнув из уст, немедленно отливаются в камне.
Вы не думайте, что он такой пародийный. Тут что-то важное проговорилось. Не говорите, что, мол, дескать, ничего не сделал Лоза, только сказал. Сказанное тянет на место в истории. Не только в истории мемов и курьезов... А более того... Гораздо более.
Откуда, впрочем, взялось это «ничего не делал»?
Когда у тебя нет органа восприятия чего-то и это «что-то» для тебя невидимо, тогда те, которые «что-то» делают — в твоих глазах «ничего не делают».
Однажды да Винчи расписывал новую церковь. Придет — постоит в пустой церкви — уйдет. Вернется через два дня — опять постоит — посмотрит — опять уйдет. Монахи стали шептаться: «Ничего не делает, только стоит». Пожаловались на Леонардо, что даром ест хлеб. Настоятель вызвал его и потребовал объяснений.
«Художник больше всего работает тогда, когда ничего не делает», — ответил Леонардо да Винчи.
«Ничегонеделание» — верный признак работы духа. Но именно такой видится обывателю духовная работа — как ничегонеделание!
Есть книга знаменитого невролога Оливера Сакса «Человек, который принял жену за шляпу» о нарушениях, вызванных опухолями и травмами головного мозга. Там есть одна потрясающая история о человеке по имени N. С N приключился инсульт, который травмировал задние области коры головного мозга, отвечающие за обработку зрительной информации. N полностью ослеп. Ослеп, но не знал об этом. Потому что вместе со зрением он утратил саму идею о свете, цвете, зрительном образе.
Леденящая душу история.
Я вовсе не сравниваю нашего замечательного музыканта с инвалидами. Потому что это очень оскорбительно. Для обеих сторон.
Была еще одна история, описанная в той же книге, история про женщину, у которой была обнаружена правосторонняя опухоль, так что пациентка полностью утратила представление о левой стороне в принципе. Как в отношении мира, так и в отношении собственного тела. Не то чтобы ослепла на левую сторону — но была стерта сама идея о левизне. Она красила губы только до половины лица, подкрашивала ресницы только на правом глазу.
Она обвиняла сестер, что те кладут ей слишком маленькие порции, потому что видела только полтарелки.
Ей и в голову не приходило, что у тарелки есть левая сторона. Она не могла повернуть голову налево, чтобы в поле зрения попала левая часть тарелки, — тогда она заказала вращающееся кресло, и ей приходилось делать один оборот вокруг себя направо, чтобы доехать по кругу до оставшейся половины блюда и съесть... половину от половины. Дама чувствовала себя инвалидом? Нисколько. В ее системе координат «левой стороны» не существовало.
Ведь отрицать то, чего не видишь, естественно. Протестовать против того, что не находит отражения в твоей карте мозга, — нормально. Наблюдать, как все восхищаются тем, что в твоей системе чувств не находит отражения, — обидно. Что это вы хотите сказать, доктор, что со мной что-то не так?! С какой стати?! Раз у меня нет такого опыта — значит, «так не бывает»!
«Манилов? Не знаю такого помещика. Нет такого помещика!»
Не знаю — стало быть, нет! Вот интеллектуальный кодекс обывателя.
В 1925 году была написана работа, которая могла бы быть написана только в 1925 году (потому что уже появилось новое искусство, но еще не случился Гитлер), эта работа называется «Дегуманизация искусства», написал ее испанский философ Ортега-и-Гассет. В наши дни текст этот, конечно, уже не мог бы быть написан, хотя бы потому, что философ шовинистически делит людей на касты по признаку художественной воприимчивости. С 1930–1940-х годов просвещенный мир забоялся рассуждать на темы о врожденном неравенстве людей.
Но вернемся же на секунду в тот мир непуганых, мир, не знавший газовых камер, где интеллектуалы так запросто могли позволить себе быть духовными шовинистами, объявив войну обывателям. «Под поверхностью всей современной жизни кроется глубочайшая и возмутительнейшая неправда — ложный постулат равенства людей. В общении с людьми на каждом шагу убеждаешься в противоположном».
Обывателям неведомо иное отношение к предметам, пишет Ортега-и-Гассет, нежели практическое, потому и произведения искусства они воспринимают только в той мере, в какой герои похожи на реальных людей. «Для большей части людей эстетическое наслаждение не отличается от тех переживаний, которые сопутствуют их повседневной жизни».
Но кроме замечательного испанского философа есть не менее замечательный российский текст, который поспорит с Ортегой-и-Гассетом в точности описания восприятия искусства обывателем: «От народ! Никакой культуры! От умора! Музей! Нечем банку открыть! Хорошо, грузин стоял на камне, я у него кинжал вытащил, колбасу хоть порубил на куски. Когда я из гробницы вылез, еще мог экскурсию продолжать. Но они исчезли. Так что воспринимал в одиночку. Поковырял того грузина — мура, опилки, дурят людей. А тот железный, что на лошади сидел, тот ничего, крепкий... Меч я у него из кулака вырвал, а щит рвал, рвал, не идет — неплохое качество!»
Ясное дело, что и Гагарин, и Битлы, и Джаггер, и даже Моцарт с Бетховеном — мура, опилки... Дурят нашего брата...
Если уж кто и оказался в нужное время в нужном месте — так это как раз Юрий Лоза. «Ничего не делал — только лежал»... Надо ж такое сказать! Да он велик! После таких слов можно уже вообще больше ничего не делать. Только лежать.
Ведь как еще отпраздновать повсеместное торжество шариковщины, как не этим великим: «Ничего не делал — только лежал».
Потому что пока явление не имеет своего выражения в культуре — оно немо и, стало быть, его нет. Теперь же девяносто процентов населения наконец-то обрели свой голос.
