Цивилизация
Апрель 1945 года. Три союзнические армии приближаются к Берлину. В их рядах — лучшие фронтовые операторы. Британский отряд останавливается у реки Арне в Северной Германии. Навстречу им с поднятыми руками выходят два немецких офицера. У офицеров тайная миссия. Их проводят с завязанными глазами в английский штаб. Оказывается, что войска приближаются к некоему месту, очень специальному... и среди тех, кто там находится, бушует какая-то эпидемия, и потому лучше за это место не воевать, а обойти его стороной, чтобы не заразиться.
Действительно, воевать за городок не стали. И ступили на эту странную территорию без боев. Так впервые был обнаружен и отснят на пленку концлагерь — Берген-Бельсен. До этого о концлагерях никто не знал.
Полную правду о себе не в состоянии вынести никто. Эти слова приписал Сартр Фрейду. И действительно, Фрейд вполне мог так думать и такое сказать.
Как раз об этом история создания и запрета фильма Альфреда Хичкока и Сидни Бернстайна о немецких концлагерях, который только сегодня, спустя 70 лет, появилась возможность увидеть. Но не целиком, а в отрывках, внутри другого фильма.
В 1945 году фильм Хичкока и Бернстайна запретили к показу, отснятые кадры обманом забрали в Америку, перемонтировали в агитационную короткометражку, обесценив совершенно уникальные документальные кадры. Спустя 70 лет Андре Сингер (продюсер великого фильма «Акт убийства») вырвал сохранившиеся кадры из небытия и сделал фильм о фильме. 7 мая этот уникальный документальный проект «И наступит ночь» вышел в российский прокат.
В финале оригинального хичкоковского фильма авторы сообщают, в каком же случае «наступит ночь». В том случае, если мы не извлечем уроков из того, что случилось. История запрета фильма лучше всего доказывает, что никаких уроков извлечено не то что не было, но даже и не пытались...
Не будем обманывать себя, что все уроки извлечены, что у немцев все по полочкам. Как по полочкам у них была смерть. Так теперь по полочкам вина. Как была идеальна их машина уничтожения. Так теперь идеальна машина переживания вины...
...1945 год. Середина апреля в этой части Германии — райское место. Садики, дорожки, сказочной уютности и ухоженности фермы. Немцы — просто звери по части ухоженности. Британских солдат сразу неприятно поразил какой-то странный запах посреди этой идиллии. То, что обнаружилось, было снято на пленку и стало частью фильма Бернстайна и Хичкока «Исследование немецких концлагерей».
Там были горы голых трупов. Горы и поля. На секунду задумался, где ты и что делаешь, — сошел с ума. Живые валялись среди мертвых. Они жили среди мертвых. Они ели среди мертвых. Живые ничем не отличались от трупов. Перешагиваешь через труп — а он к тебе руки тянет...
Операторам пришлось изменить манеру съемки. До этого внимание к ужасам было запрещено, акцент делали на победоносной части войны, а не на садистской. Но тут надо было задокументировать увиденное, потому пришлось снимать крупные планы, делать длинные панорамы и оставлять их в монтаже целиком, чтобы не обвинили в фальсификации. (Впрочем, все равно обвинили.)
И это был еще обычный концлагерь. Если, конечно, мы уже вступили в зону действия новой морали и новой лексики, в которой возможно словосочетание «обычный концлагерь». Тогда еще никто не видел лагерей смерти — Дахау, Освенцима, Треблинки, — которые сильно отличались от трудовых концлагерей.
Хотя советская разведка еще в 1944 году сообщала об обнаружении концлагеря на территории Польши, тогда советские разведданные посчитали фальшивкой. Но после Берген-Бельсена о них вспомнили — и Бернстайн включил в фильм кадры советских операторов. Когда советские войска освобождали Майданек, они открыли там нечто гораздо более потрясающее воображение, чем трупы людей. Чем даже сотни трупов людей, чем даже десятки тысяч одновременно гниющих тел. Это нечто гораздо более зловещее были склады.
На этих складах были волосы, волосы, женские волосы, аккуратно взвешенные и отсортированные, детская обувка, очки, очки, десятки тысяч очков. Зубы изо рта. Зубы, зубы. Зубные протезы.
И пепел, пепел от людей тоже был упакован.
Советские солдаты освобождали и другой лагерь. Освенцим. Сестры Ева и Мириам, героини фильма «И наступит ночь», вспоминают, как посреди польской зимы, белым-бело, сливаясь со снегом, отделяясь от снега, снова сливаясь и почему-то улыбаясь от уха до уха (видимо, ей так показалось), ползли солдаты и, что самое главное, эти прекрасные солдаты были совсем не похожи на немцев. Они доползли, подарили шоколадки и обняли. «Ангелы», — подумала девочка.
Она выжила в Освенциме только потому, что таких девочек, как она, очень любил один знаменитый доктор по фамилии Менгеле. Ева и Мириам были близняшки. А он очень любил близняшек. Он их не убивал. Он заражал их разными болезнями и изучал. Поэтому все их родные ушли в газовые камеры. А девочки выжили. В отличие от других полутора тысяч любимчиков известного доктора, которые погибли на его руках.
Тогда, в 1945 году, британцы стали звать немцев в концлагерь, чтобы те полюбовались, чтоб не отворачивались. Они приходили сюда, бодрые, улыбчивые, любопытные, как туристы. Некоторых уносили в обмороке на руках.
Бернстайн решил снимать, как немцы присутствуют при захоронении жертв. Он хотел доказать: они все видели — и это было главное свидетельство!
Скоро многие из них станут отрицать эти события.
Хичкок придумал использовать географические карты. Он считал, что важнее показать не сами зверства, а то, насколько близко эти зверства располагались к населенным пунктам. И насколько гармонично они были вписаны в рутинную жизнь. Вот городок Эбензее — горный курорт, здесь отдыхали, гуляли, влюблялись. Здесь воздух чистейший, полезен для здоровья. Этим очень полезным для здоровья горным воздухом дышали и заключенные в Берген-Бельсене.
В Дахау приехал генерал Эйзенхауэр. Он сказал прекрасное: «Наших солдат все время спрашивали: за что вы воюете? Может быть, мы не знаем за что. Зато теперь мы точно знаем, против чего мы воюем».
Заключенные потихоньку стали приходить в себя.
И вдруг — прямо посредине этого «наконец-то все хорошо» — возникла проблема. Заключенные почему-то никуда не девались. Они оставались в лагерях... Им совершенно некуда было ехать.
Возвращаться в Германию что-то не хотелось. А правительства США и Великобритании категорически отказали им во въездных визах. В Палестину Англия их не пускала. Тогда, игнорируя все предостережения, евреи вернулись в землю Израиля. И власти селили их в новые лагеря — ну не такие, как те, из которых они только что спаслись, но все же с колючей проволокой.
Еврейский вопрос, как неокончательно решенный, давал о себе знать...
А вот контакт с немцами был жизненно необходим Великобритании. В начинающейся «холодной войне» Германия становилась союзником в борьбе с Советами.
На фронте воевать было полегче, чем ликвидировать последствия гуманитарной катастрофы беспрецедентного масштаба и неразгаданной природы. Тут и оказалось, что фильм о рутинности и близости зла оказался политически неуместен. И чем лучше он был, тем опаснее был его потенциал. Был бы бездарненький — кто б его запрещал...
Из МИД Великобритании пришло письмо: «В настоящий момент наша политика в Германии заключается в воодушевлении, стимулировании духовного подъема у немцев. Считаем демонстрацию жестокости неприемлемой». Работа была остановлена, описана и отправлена в архив.
А в США из этой хроники был смонтирован фильм «Фабрики смерти» о горстке нацистских злодеев и садистов. В таком виде «правда» уже всех устраивала. Такой фильм даже можно было показывать немцам, не опасаясь за их «воодушевление» и «стимулирование душевного подъема». После просмотра фильма зрители тут же и сказали, что это в Голливуде набрали статистов и все фальсифицировали. А в Голливуде, известное дело, одни евреи...
Не всегда очевидно, насколько актуальны события 70-летней давности. Кажется, что это уже давно-давно. И ветераны эти несчастные колышутся на ветру, принимая зверски бодрые парады. И георгиевские ленточки как пародия на память, которой нет. И танки у нас на улицах, от которых не гордо, а страшно...
Есть такая важная книга. Она вышла недавно. «Актуальность холокоста» Зигмунта Баумана. Она говорит, что холокост никогда не был осмыслен. Не оказал никакого влияния на современную практику. А потому можно ждать его повторения в любую минуту.
Ментальный обман в том, что холокост — якобы патологический эпизод в современной жизни, извращение трагически споткнувшейся цивилизации.
Что выползли какие-то не окультуренные еще пока факторы. При этом вечный вопрос, как же такое стало возможно именно в среде самой культурной нации, остается без ответа. А как он останется с ответом при такой постановке вопроса?
А что, если холокост не был никакой аномалией? А что, если он был «нормален» для современности? «Освенцим был самым обычным продолжением фабричной бюрократической системы. Только он производил не товары». Что если лагеря смерти — такая же часть цивилизации, как и изысканная музыка?
Думаете, немцы в 1940 году изнывали от антисемитских чувств? Нет. Большинство немцев были совершенно равнодушны к тому, что происходит с евреями. Были б они рады — было б с этим легче бороться. Но они были равнодушны.
Холокост был вершиной деятельности совершенной бюрократической машины. Если задуматься, бюрократия рано или поздно начинает производить смерть.
Это была прекрасная организация труда, а не личное рвение садистов. Садист бы хуже выполнял свои функции. Излишняя страсть помешала бы работать эффективно. Любой полицейский мог быть направлен в гетто. Любой юрист — назначен руководить зондеркомандой. Действия должны быть рутинными. Жертвы должны дегуманизироваться, как и в любой бюрократической системе. Зайдите в любое ведомство: это ж основные принципы его работы — рутинность и дегуманизация просителя.
Убийство цивилизовалось, надело чистый костюм. Один подписывает бумажку о смерти, другой нанимает исполнителя, третий врубает газ. А кто же убил-то? Первый только писал. Последний только исполнял чужую волю.
Сегодня не исчезло ни одно из условий, сделавших холокост возможным, не существует институтов, которые смогли бы предотвратить ситуацию, когда «опустится ночь». Мы зря надеемся, что европейская цивилизация защитит нас от нецивилизованного Востока. Она пока еще ничего не сделала, чтобы защититься от себя самой.
