«Как мне резко и полностью изменить мою жизнь?» Так был сформулирован вопрос в популярной социальной сети. Но прославился не сам вопрос, которым мучается каждый, а один из ответов: «Я вам скажу, как вам изменить вашу жизнь. Резко и бесповоротно. Очень просто. Надо сделать апгрейд вашего телефона. Смените iPhone на Nokia 1280».
Ответ получил рекордное число перепостов и лайков.
Измениться, стать лучше — базовое желание человека. На знании этого несомненного факта основана, например, работа любого успешного сценариста. Поэтому основное требование к герою фильма — чтобы он менялся. Но то в кино.
В жизни люди не меняются. Я, по крайней мере, ни одного изменившегося не видела.
Не меняются и приходят к своей законной могиле со своим осточертевшим горбом. Но вот на привычный, натруженный вопрос «Как мне изменить свою жизнь?» вдруг нашелся нетривиальный ответ: поменять новый айфон на старую нокию.
Опрощение, толстовщина — рецепты старые. Римский император Диоклетиан отказался от власти и отправился в провинцию, где прожил восемь лет в уединении и бедности. На все попытки убедить его вернуться к власти бывший всесильный повелитель отвечал знаменитой фразой: «Если б вы видели, какова капуста, которую я вырастил, то не стали бы приставать ко мне со своими предложениями». Его смиренное поведение, впрочем, не помешало действующему кесарю отравить затворника.
Граф Толстой, истомившись от сытой жизни, тоже устремился к естественному человеку Руссо. Сбросив обувь и костюм. Ибо легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому обрести мир в себе...
Насколько же айфон (то есть зависимость от интернета, от приложений, соцсетей, игрушек и вообще от техногенной цивилизации) формирует нашу жизнь, держит ее в плену? Насколько он меняет человека антропологически?
Когда-то Цветаева писала, что автомобили своровали у нас пейзаж. Конечно, своровали. Просто мы привыкли и не замечаем кражи.
Радио своровало у нас тишину. Телевидение своровало зрение. Дало картинку. Дало новости. Отняло истину. Соцсети украли общение.
Встретившись с друзьями, мы не поднимаем головы от телефонов, мы не можем смотреть фильм без перерывов на рекламу, не можем успокоить своих детей, не сунув им айфон. Мы так привыкли. И не чувствуем, что-то не так...
Однажды один несчастливый человек получил травму головы. А именно задней доли коры головного мозга, которая отвечает за обработку зрительной информации. После этого он ослеп. С глазами при этом все было в порядке. Что тут скажешь? Ужасно. Однако история еще страшнее. Он ослеп, но ни на что не жаловался. Он ослеп, но сам не знал, что ослеп. Он ослеп, но у него не возникло никакого ощущения потери.
Обследование показало, что вместе со зрением он лишился и самой идеи зрения. Он совершенно не понимал врача, когда тот употреблял слова «видеть», «свет», «изображение». Он полностью утратил зрительную память и способность формировать зрительные образы.
Это не антиутопия, не научная фантастика, не триллер. Этот невероятный и жуткий реальный случай описан в известной книге знаменитого невролога Оливера Сакса «Человек, который принял жену за шляпу». О разнообразных нарушениях личности при поражениях центральной нервной системы.
Удачно мне попалась на глаза эта книга. Все сразу встало на свои места. По аналогии с изложенными в ней примерами можно легко разъяснить все, что происходит с нами сегодня и вызывает недоумение.
Антропологи считают, что противопоставление большого пальца руки и остальной кисти сыграло решающую роль в эволюции человека. Новое поколение уже называют поколением самых быстрых больших пальцев, с младенчества натренированных на айфонах. Если добавить к этому тот факт, что мелкая моторика формирует интеллект человека, а писать ручкой мы уже давно не умеем — станет ясно, что рождение айфона будет иметь антропологические эволюционные последствия.
В книге «Человек, который принял жену за шляпу» описан и другой эпизод. Один известный профессор (после нарушения кровообращения в той же задней доле коры головного мозга) остался блистательным профессионалом, образованным человеком, прекрасно функционирующим. И даже большим шутником. Но он был лишен одной маленькой способности — способности эмоционального узнавания. Когда врач принес ему розу с просьбой сказать, что это, профессор отреагировал как машина, а не как человек:
«— Примерно шесть дюймов длиной. Изогнутая красная форма с зеленым линейным придатком.
— Верно, — сказал я ободряюще. — И как вы думаете, что это?
— Трудно сказать... — П. выглядел озадаченным. — Тут нет простых симметрий, как у правильных многогранников, хотя, возможно, симметрия этого объекта — более высокого уровня... Это может быть растением или цветком.
— Может быть? — осведомился я.
— Может быть, — подтвердил он».
Мандельштам писал, что «смертным власть дана любить и узнавать». Любить и узнавать — то, что определяет человека.
«Это очень просто — признаться в любви. Хоть тысячу раз можно... Control+С — Control+V — и готово». А это уже говорит современный подросток, герой документального фильма «Сетевой торчок». Фильм — участник конкурсной программы фестиваля «Сандэнс» и ММКФ этого года. Израильские документалисты Шоша Шлам и Хилл Медалиа сняли кино о принудительном лечении интернет-зависимости в Китае.
От разных людей я слышала историю, как маленький мальчик, увидев севшую на стекло бабочку, пытается характерным движением ай-сапиенса (i-sapiens, прошу прощения за новое неуклюжее слово) двумя пальцами увеличить изображение, и, когда не получается совершить это действие с живой бабочкой, ребенок впадает в отчаяние. Так будет развиваться цивилизация бесконечного расширения техногенного мира.
Георгий Померанц уже давно это сформулировал получше меня: «Одна из проблем, которую нельзя решить высокоточными ракетами, — миллиарды недорослей, недоучек, недоразвитков. Примитивные народы умели воспитывать своих мальчиков и девочек. Простая культура целиком влезала в голову, и в каждой голове были необходимые элементы этики и религии, а не только техническая информация. Естественным примером этой цельности оставались отец с матерью. Сейчас они банкроты. Тинейджер, овладевший компьютером, считает себя намного умнее деда, пишущего авторучкой... Культура, не нашедшая опоры в вечном, падет под напором перемен».
Фильм «Сетевой торчок» начинается с кадров тюрьмы — лагеря Дасина в пригороде Пекина. Здесь лечат интернет-зависимость принудительно.
Известно как лечат. Упал-отжался. Час сиди в коридоре на цыпочках с прямой спиной. Куда нагнулся! Назад! Тюремная жизнь, грубые окрики надзирателей, да еще на таком ненежном китайском. Решетки на окнах, построение в шесть утра. Холод, мрак. В клинике у них отнимают мобильники. Каждый по две недели сидит в одиночке.
«Мне больно, мне больно», — кричит игроман в ломке. Так начинается фильм. «А что ты натворил?» — «Я сидел в интернете».
Китай — первая страна, где интернет-зависимость признана клиническим расстройством и главной угрозой подрастающему поколению. Но вот мы уже поспешили сделать вывод: рассказа о репрессиях в тоталитарной стране и нарушении прав человека не будет. Ведь когда тебе показывают подростков, которые неделями сидят в интернет-кафе в памперсах, чтобы не отвлекаться на поход в уборную, и при этом сами считают, что с ними все в порядке, то идея принудительного лечения не кажется такой уж бесчеловечной.
«Я зря теряю время. Меня не нужно лечить», «Я тебе клянусь, что не буду играть больше пяти часов в день. Забери меня отсюда!», «Завтра будете рыдать над трупом!» — кричат дети родителям.
«Знаешь, что мы чувствовали, когда слышали, как ты колотишь по клавиатуре, и видели, что ты не моешься месяц?» — отвечают предатели родители, заточившие детей в лагерь.
«Области мозга, отвечающие за социальность, отключились. Вы боитесь общаться с людьми», — говорит директор лагеря.
«О чем ты мечтаешь?» — спрашивает режиссер у героя. — «О том, чтобы директор превратился в собаку». Этим детям не нужно ничего. Только интернет. Если они сбегают из клиники, то поймать их не составляет ни малейшего труда, и санитары неторопливо едут в ближайшее интернет-кафе, потому что беглецы точно там.
И только ты успеваешь подумать, что перед тобой какие-то испорченные роботы, хуже героиновых наркоманов, дети с полностью утраченной личностью, как тебе приходится удивиться еще один раз. Дети оказываются умными, ироничными, несчастными и выдают афоризм за афоризмом.
«По-моему, ты потерял связь с реальностью!» — говорит милейшая доктор. «Что такое реальность? — парирует главный герой. — Реальность — ненастоящая».
«Никакая это не зависимость. Никакая не болезнь. Просто это такое общественное явление» — этими словами сетевого торчка заканчивается фильм.
Возможно, у этой новой цивилизации будут свои плюсы...