Государство как слабое звено

Случайное совпадение — долгожданная конференция по сирийскому урегулированию «Женева-2» открылась в тот день, когда стремительное нарастание политической напряженности в Киеве заставило многих заговорить об угрозе гражданской войны на Украине. Всякая параллель хромает, а уж сравнивать древнюю ближневосточную страну с молодой восточноевропейской точно некорректно. Однако происходящее в них заставляет задуматься об общей проблеме — как работает сейчас международная система.

Британский исследователь-международник консервативного толка Джулиан Линдли-Френч опубликовал вчера комментарий, в котором провел линию от Киева до Дамаска. По его мнению, происходящее в мире, и особенно в этих двух точках, наглядно демонстрирует позорное отступление международного сообщества (в либеральной трактовке этого понятия — как совокупности стран и народов, живущих по «правильным» нормам и добивающихся их принятия и исполнения другими).

Сирийской оппозиции, мол, выкручивают руки, чтобы заставить ее сесть за стол переговоров с закоренелыми головорезами, а в украинской столице безнаказанно убивают протестующих, выступающих за европейский выбор.

Мир, согласно британскому комментатору, разделился на две категории стран. С одной стороны — циничные и лишенные ценностных ориентиров Россия, Китай, Иран, которые считают, что давлением и подкупом могут добиться всего. С другой — изнеженные европейские либералы-декаденты, которые только и делают, что треплют языками про свободу и демократию, но больше ни на что не способны, и неуверенная в себе Америка, которая, поджав хвост, отползает с мировой сцены. Выход один: Европа должна вспомнить, что такое настоящая политика силы, а Соединенные Штаты вновь уверовать в единство и могущество Запада.

В 2008 году похожую картину рисовал в своей книге «Возвращение истории и конец мечтаний» куда более известный неоконсерватор — американец Роберт Кейган. Он предупреждал о начале нового биполярного противостояния — либерального капитализма, олицетворяемого США и Европой, и авторитарного, который, по его мнению, строили Россия и Китай. Кейган призывал Запад отбросить внутренние разногласия (о необратимом ценностном и политическом расхождении Старого и Нового Света он писал в 2002 году в нашумевшей брошюре «О рае и силе», где назвал Европу миролюбивой и комфортной Венерой, а Америку — воинственным и целеустремленным Марсом) и объединиться перед лицом новой угрозы.

Эволюция взглядов Кейгана в 2000-е годы отражала перемены в самовосприятии Соединенных Штатов при Джордже Буше. Первая книга стала своего рода манифестом американской империи, находившейся тогда на пике уверенности в том, что США способны быстро и решительно переустроить мир в одиночку.

Вторая — признанием того, что это невозможно и необходимо восстановить привычный Запад по модели «холодной войны» — сообщество стран, объединенных идеологически и военно-политически для противостояния растущим конкурентам.

Примечательно, что жена Роберта Кейгана Виктория Нуланд, ныне — заместитель госсекретаря, в прошлом месяце стала самым высокопоставленным американским чиновником, который отправился на «евромайдан» в Киеве поддерживать протестующих.

Между тем любопытно посмотреть на перечень тем, которые журналисты поднимают на ежедневных брифингах в Госдепартаменте, — за неделю острого кризиса на Украине ни одного вопроса о тамошних страстях. Естественно, в отличие от Сирии, — об этом говорят постоянно.

Сирию и Украину объединяет одно — невозможность уложить события в простую схему, выстроить противопоставление «хорошие — плохие», «силы прогресса — силы реакции» и сформулировать ясную и четкую линию поведения.

Грань между внешним и внутренним в мировых делах почти совсем стерлась. Всякая внутренняя нестабильность, даже не очень серьезная, немедленно становится достоянием всеобщей гласности, которая превращается в огромное увеличительное стекло. Возникает резонанс между национальными неурядицами и внешним к ним отношением, которое, как правило, оценивает происходящее не как отдельное явление, а как часть контекста — исторического, географического, социально-политического. Отсюда неизбежные стереотипы восприятия.

Так, сначала «арабскую весну», которая застала всех врасплох, старались приравнять к европейскому переустройству конца 1980-х. А потом попытались найти в ней собственные закономерности, которые должны повторяться от страны к стране. Украина, в свою очередь, как будто бы естественным образом вписывается в цепочку смен общественно-политических формаций в Восточной Европе — от «бархатных» революций к «цветным» и далее. Соответственно, и подход к тамошним событиям должен быть таким же, как к череде посткоммунистических преображений — от Польши и Чехословакии до Сербии и Грузии.

Но все идет совсем не так, как ожидалось. Логика эпохи, которая последовала за «холодной войной» и была отмечена доминированием Запада, не срабатывает, как это было в 90-е годы. Новой модели поведения не придумали, вместо этого у ведущих игроков возникает либо апатия, желание дистанцироваться от трудных тем, либо тяга к принципам старого доброго противостояния 30-летней давности.

Появляется понятное желание все упростить, придумать какой-нибудь критерий, по которому мир можно было бы четко разделить пополам.

Между тем на деле приходится решать другую задачу. Эрозия мирового порядка сочетается с кризисом государств как его структурных единиц. Все они сталкиваются с огромным количеством вызовов, как внешних, так и внутренних, друг с другом тесно переплетенных. Не все в состоянии с ними справиться.

То, что происходит в Сирии и на Украине, сильно отличается друг от друга по предыстории и движущим силам, но совпадает в главном — речь идет о выживании государственной политической системы.

Соответственно, роль крупных стран, претендующих на лидерство, будь то Америка, Россия, европейские государства или Китай, должна по идее заключаться в содействии выживанию «слабых звеньев», предотвращению их краха. Это требует кропотливых усилий и неидеологического подхода, способности проявлять гибкость.

Работа это сложная и неприятная, что наглядно проявила подготовка к «Женеве-2». А главное — мир вступает в этап, когда усиливается соблазн не противодействовать процессу стихийного переустройства.

Пожалуй, главная новация 2010-х — тема перекройки границ перестала вызывать страх, аллергию у мировых грандов. Довольно долго действовал иммунитет, приобретенный во второй половине прошлого века, — что бы ни происходило, главное — не трогать границы, поскольку это чревато кризисами непредсказуемого масштаба. После конца «холодной войны» границы менялись в массовом порядке — в Европе, Евразии, Юго-Восточной Азии, Африке… Отчасти мирно, отчасти совсем нет. Но все-таки каждый случай воспринимался как исключение.

Сегодня все сильнее ощущение, что граница не догма.

Референдумы о независимости Шотландии или Каталонии уже не вызывают таких страстей, как десятилетия назад. И хотя, например, на Ближнем Востоке перечерчивание разделительных линий может привести к чему угодно, все понимают, что нынешняя конфигурация, придуманная в свое время колонизаторами, условна и произвольна. И если, скажем, Судан оказалось проще разделить, чем сохранять, кто сказал, что тот же подход неприменим для Ливии или Сирии?

Да и усталость от бесконечного воспроизводства одного и того же тупика развития на Украине привела к тому, что идея размежевания из пугалки, как еще недавно, стала просто темой.

Иными словами, меняется характер упрощений. Еще недавно великим державам хотелось упорядочить все по четкой схеме. Теперь они скорее готовы махнуть рукой на порядок, просто наблюдая за процессами и уклоняясь от ответственности.