Цивилизация
Премию Банка Швеции памяти Альфреда Нобеля в 2020 году получили стэнфордские профессора Пол Милгром и Роберт Уилсон за усовершенствование теории аукционов. Уилсон, например, ввел понятие «проклятие победителя», объяснив, почему участники аукционов норовят назвать меньшую сумму за продаваемый предмет – боятся переплатить.
Новые форматы аукционов, придуманные Мигромом и Уилсоном, использовались, в частности, при продаже правительствами радиочастот. Работы по теории аукционов – далеко не новые: диссертацию на эту тему Милгром написал еще в 1978 году, а его фундаментальная работа «Заставить теорию аукционов работать», основанная на исследованиях 1990-х годов, увидела свет в 2004 году.
Едва ли российские власти в ходе приватизации использовали эту теорию, но уж, наверное, она бы им пригодилась. Нынешние российские власти, скорее, заинтересованы в изучении концептуальных основ других процессов – национализации или перераспределения собственности от «неправильных» продавцов и покупателей к «правильным».
Но это, что называется, другая история, имеющая мало отношения к нормативным академическим исследованиям, пусть и занимающимся практикой. У них – в мире чистогана – своя практика, у нас своя, слабо описуемая. Мы, как известно, «диалектику учили не по Гегелю». Детали знают только инсайдеры, причем нередко находящиеся в результате конкурентной борьбы в местах не столь отдаленных.
В этом смысле российские реалии безжалостно точно описывает хохма (в значении — еврейская мудрость) Альберта Эйнштейна, сформулированная, правда, не в адрес экономистов:
«Теория — это когда все известно, но ничего не работает. Практика — это когда все работает, но никто не знает почему. Мы же объединяем теорию и практику: ничего не работает... и никто не знает почему!»
С каждым годом все более странными кажутся решения Нобелевского комитета в области литературы, где премию получают всемирно известные в узких кругах писатели и поэты вроде Луизы Глюк, внезапно вставшей в один ряд с такими глыбами, как Томас Манн и Борис Пастернак, Герман Гессе и Иосиф Бродский. Так и стороннему наблюдателю неизбежным образом кажется, что Нобеля по экономике дают совсем уж загадочным профессорам, которые, будучи погребенными под руинами формул математической экономики, вдруг выдают на-гора какую-нибудь банальность, очевидную обывателю, обдумывающему, на что бы потратить или не потратить, рационально или иррационально последние десять долларов.
Экономическая премия, конечно, прежде всего, академическая. Немного найдется лауреатов – авторов сколько-нибудь популярных бестселлеров. Разве что Фридрих фон Хайек как идеолог либерализма, Пол Самуэльсон как автор одного из самых популярных учебников по экономике или Дуглас Норт как соавтор одной из самых читаемых книг о социальных порядках.
Среди них попадаются популярные публицисты, но, как правило, задиристо антирыночной направленности вроде Джозефа Стиглица. Что не редкость в академической среде: математизированная экономика предполагает существование моделей, где иногда тесновато приходится разнузданным рыночным силам.
Модели нобелевского лауреата Василия Леонтьева «затраты-выпуск» лежали в основе социалистического планирования в СССР, что этот самый Советский Союз не спасло от тотального дефицита и беспредельной экономической неэффективности с последующим развалом.
Как не спасло его и большое число академиков, член-корров и «доцентов с кандидатами», работавших на предпоследнее правительство СССР: его глава Николай Рыжков очень любил перечислять, сколько чиновников с научными званиями занимают высокие посты в Совмине.
Другой нобелевский лауреат – наш выдающийся соотечественник Леонид Канторович, стоявший у истоков линейного программирования, прославился своим вкладом в теорию оптимального распределения ресурсов. Но его идеи, казалось бы, как нельзя лучше приспособленные для рационализации плановых заданий, почти за 30 лет до Нобеля едва не стоили ему посадки. В 1948 году он рассчитал для Ленинградского вагоностроительного завода, имевшего огромные отходы, оптимальный раскрой стальных листов, отчего эти самые отходы снизились с 26 до 7 процентов.
Партийные органы объяснили математическому гению, что он – вредитель: оказывается, вагоностроительный завод по причине своих иррациональных отходов был крупнейшим поставщиком лома Череповецкому металлургическому заводу. Череповец в результате сорвал план, Ленинград – не выполнил плановое задание по сдаче металлолома.
Тут вам не Швеция и не перед Альфредом Нобелем приходится отвечать!
В самом начале 1980-х молодой сотрудник Института системных исследований Егор Гайдар описывал образец советской иррациональности: «Харьковский электроаппаратный завод снял с производства выключатели и предложил Гомельскому, Липецкому и Ереванскому станкозаводам заключить договор на новые, более тяжелые и дорогие выключатели, оснащенные дополнительными, ненужными данным заводам деталями. Станкозаводы, чтобы не остаться без комплектующих изделий, вынуждены были заключить договор, хотя им было невыгодно – ведь после удорожания выключателя цена на станки не пересматривалась. В результате станкозаводы при получении новых выключателей вынуждены их разбирать, лишние части выбрасывать, а необходимые детали ставить на станки».
План вступал в противоречие не с рынком, а с другим планом.
Никакая самая изощренная экономическая теория не способна была описать и объяснить этот абсурд (за вычетом, быть может, теории административного рынка и концепций, объясняющих феномен теневых неформальных институтов). Зато эта реальность прекрасно описывалась анекдотами.
Один из них был экспортирован за океан и легендарный глава Федерального резерва Алан Гринспен однажды рассказал его Рональду Рейгану. Парад на Красной площади. Впереди чеканят шаг элитные подразделения. За ними идут современные танки и артиллерия. Следом – внушающие ужас ядерные ракеты. За ракетами плетутся шесть или семь человек в гражданской одежде неряшливого вида. К Брежневу подбегает помощник и начинает торопливо извиняться: «Товарищ генеральный секретарь, прошу прощения, я понятия не имею, кто эти люди и как они попали на военный парад!» – «Не волнуйтесь, товарищ, — отвечает Брежнев. – Это наши экономисты – самое грозное оружие. Вы и представить себе не можете, какие разрушения они способны причинить».
Строго говоря, Нобеля по экономике заслуживал бы автор знаменитого в советские годы анекдота о шести противоречиях развитого социализма – просто за постановку проблем: нет безработных, но никто не работает; никто не работает, но план выполняется; план выполняется, но в магазинах ничего нет; в магазинах ничего нет, но у всех все есть; у всех все есть, но все недовольны; все недовольны, но голосуют «за».
Кое-что из тех времен перетекло и во времена нынешние. Особенно последний пункт.
А как описать поведение диктаторов? Есть знаменитая книга самых популярных сегодня экономистов Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона «Экономические истоки диктатуры и демократии». Она написана на стыке академической науки и научпопа. С помощью математических формул в ней описываются самые разнообразные ситуации, в которые попадает авторитарная власть, в том числе те, когда рациональное поведение для автократа – пойти навстречу протестующим ради самого себя и смягчить политику.
Но нет в арсенале ученых, кстати, давних претендентов на Нобеля, формул, способных описать поведение Александра Лукашенко: оно не поддается научному объяснению, у него – своя неописуемая рациональность, позволяющая ему сохранять власть. И никакой «академик» (в смысле – академический ученый) не даст ответа, сколь кратко- или долгосрочно успешной может оказаться эта тактика белорусского президента – всех жестоко давить и ни с кем ни о чем не договариваться.
Академик Револьд Энтов вспоминал, как он рассказывал Егору Гайдару о новых математических моделях, на что архитектор российских экономических реформ грустно замечал, что они «слишком красивы, чтобы быть реалистическими».
Сможет ли академический экономист дать адекватный совет политику, принимающему решение, когда время сжато, а ситуация нестандартна, «немодельна»? Нет, не сможет, хотя академическую экономическую науку часто путают с экономическим консалтингом.
Трудно назвать, например, Джона Кеннета Гэлбрейта чистым «академиком». Он беспрерывно советовал и писал записки и речи, среди прочих, Джону Кеннеди, Линдону Джонсону и даже Джавахарлалу Неру. В своих, скорее, научно-популярных книгах он пророчески описал тот мир, в котором мы и сегодня живем – мир больших корпораций и государственных капиталистов.
И, будучи известен своим чувством юмора, иронически припечатал мировую экономическую реальность: «При капитализме человек эксплуатирует человека. При коммунизме все наоборот».
Повлияла ли экономическая наука на выбор современными российскими экономическими властями модели преобладания крупного бизнеса, накрепко связанного с государством, где власть равна собственности, а собственность власти? Думается, что она здесь и не ночевала.
В каждой стране-лидере экономической науки есть свои традиции использования властью экономистов. Об этом пишутся серьезные исследования, например, «Экономисты и общества» Марион Фуркад – она выделяет прежде всего американскую, британскую и французскую «школы».
Во Франции экономисты нередко являются частью администрации. Это близко нашим традициям, где «тетя Сара – старший экономист» стоит в иерархии влияния гораздо выше Карла Маркса, который просто экономист. Без чинов и званий.
В Британии Маргарет Тэтчер отодвинула от консалтинга мейнстримовских «академиков» и обращалась за советами к бизнесу, экспертным организациям и «небольшому числу монетаристов, изолированных на периферии академической системы».
В США в разные времена тоже все было по-разному, равно как и экономисты разных школ доминировали в администрации, в Федеральном резерве, минфине. Но важную роль всегда играл и играет Совет экономических консультантов при президенте США, куда входят в том числе и академические исследователи.
Характерно, что и в России была попытка создать такую структуру – Экономический совет при президенте: его председателем стал сам глава государства, а его замами были экономисты-чиновники двух прямо противоположных лагерей, дирижистского и либерального, Андрей Белоусов и Алексей Кудрин. Входили в него и такие гранды, как Александр Аузан, Евгений Ясин, Револьд Энтов. Но в практической политике госкапитализма эта структура оказалась лишней. И в 2018 году ее тихо и незаметно упразднили. Советы только мешают практической работе…
Да и весьма непросто, описывая российские экономические реалии, создать общую теорию заносов, распилов и откатов. Это вам не Кейнс с его «Общей теорией занятости, процента и денег».
Несколько лет назад историки Грэм Аллисон и Нил Фергюссон предложили создать Совет исторических консультантов при президенте США. Идея не прошла, да и не рассчитывали ее авторы на то, что она будет воспринята всерьез. Цель такого Совета – помочь правительству не наступать на грабли, иной раз – грабли отравленные. В этом смысле России не помешал бы Экономико-исторический совет: изучив с помощью ученых уроки экономической истории, можно было бы избежать фатальных ошибок. И даже что-нибудь удачно напророчить, опровергнув другую известную хохму: «Предсказания экономистов отличаются от гадания на кофейной гуще тем, что результаты последнего иногда сбываются».
