Держимордия

В Германии вышла настольная игра Buerokratopoly — «Бюрократополия», идейный антипод «Монополии», где деньги не значат ничего, ну или почти ничего, потому что есть тайная полиция «Штази».

В Buerokratopoly не деньги главное, а поддержание стабильного уровня холуйства, внутренняя потребность стучать на друзей и коллег, легкость и решительность в незамысловатом предательстве, склонность к крупным заговорам и мелким интригам и патологическая жажда власти.

Начав с серой фишки «Безработный», ваша задача — достичь уровня начальника отдела, генерала армии, министра, члена Политбюро, чтобы, растолкав локтями соперников, занять пост Генерального секретаря СЕПГ.

По пути придется овладеть искусством выживания в мракобесном обществе — фальсифицировать выборы, стряпать доносы на близких, счастливо избежав при этом тюрьмы.

Я написал «вышла игра», но это не совсем так. У игры занятное детективное прошлое.

Изобрел ее в 1984 году скуки ради бывший диссидент, сын священника Мартин Беттгер. Человек, который всю жизнь провел под колпаком тайной полиции и при этом сидел по одному дню в 1976 и 1980 годах и целых 14 дней — в 1983-м, пока за него не вступился тогдашний бургомистр Западного Берлина барон Рихард фон Вайцзеккер.

И эти «точечные» отсидки сами по себе наводят на размышления, особенно после того, как перелопатишь параноидальные правила Buerokratopoly. А не засланный ли kazachok этот Беттгер?

Но это детали, хотя, на мой вкус, в этих деталях и сидит черт. Так или иначе, в Buerokratopoly играли. Играли в самом «невеселом бараке соцлагеря», как называли Восточную Германию.

А как обстояли дела с играми в нашем бараке? Я позвонил вчера журналисту Сергею Григорьянцу и Александру Подрабинеку, который недавно опубликовал интереснейший том инакомыслящей бытовухи «Диссиденты». Оба выходили из лагерей только для того, чтобы переодеться и получить новую статью.

Не могли они с каменными лицами все это делать. Во что играли советские диссиденты?

Григорьянц говорит, что настольных игр не было, в нашем бараке просто не хватало картона и фишек. Зато мы хорошо работали со словом. Развлечения были литературоцентричные.

«В 1977 году, — говорит председатель фонда «Гласность», — все писали пародии на только что принятую советскую Конституцию. Писали все, кому не лень, я помню основную самиздатскую статью: «Каждый гражданин СССР имеет автоматическое право на кусок колбасы».

Но сам Григорьянц любил более изощренные шутки. Он мило глумился над сотрудниками КГБ, регулярно проводившими у него обыски. «На самое видное место я всегда ставил том Артура Кронфельда «Дегенераты у власти». Как только в квартиру запускались гэбэшники, я с волнением смотрел, как они бросаются к книжке, с каким сладострастием открывают ее, надеясь, что дегенераты у власти — это Политбюро ЦК КПСС.

Я смеялся им в их грустные рожи, когда те понимали, что Кронфельд всего лишь о Гитлере. О Гитлере он писал и о дегенератах из НСДАП. Это так печалило недалеких лубянских детей: статью же не пришьешь».

По словам Александра Подрабинека, с юмором в диссидентской среде всегда было хорошо, но улыбаться просто не было времени. Голова сильно работала.

«Ситуация внутри напоминала больше не восточногерманскую, а то, что происходило на Кубе. Диссиденты на Кубе не танцуют, не пьют ром и не бегают за мулатками. Это самый депрессивный народ, который я знаю. Они страдают. Мы здесь в СССР тоже в кости не играли, потому что настоящие кости то и дело хрустели вокруг, — рассказывает Подрабинек. —

Когда вокруг кого-то сажают, а тебя не сажают, а ты ждешь, что вроде бы должны посадить, но почему-то медлят, и ты гадаешь, кого выпустят и почему того выпустили, а этого нет, и не сдал ли он своих, тот, кого выпустили, и, черт побери, не подумают ли те, кто сидит, что это ты сдал своих, потому что ты по недоразумению все еще на свободе.

Хотя про себя-то ты знаешь, что достоин сидеть, что как никто заслуживаешь оказаться за решеткой, то есть в каком-то смысле — получить эту награду, стопроцентное алиби.

Когда все это в твоей голове постоянно мусолится — не до настольных игр. Вот эти монополии на отсидки — и был нашим квестом, в котором мы набирали очков и жизней».

Игру Подрабинека я бы назвал «Выход на посадку» с подзаголовком «Успей сесть до того, как тебя посадят».

Привилегия отсидки — это ведь не то чтобы поросшее мхом понятие. Когда недавно под домашний арест попал глава АФК «Система» Владимир Евтушенков, первое, о чем заговорили адвокаты, — это о свалившемся на него железном алиби. Сидящий Евтушенков никогда не будет испачкан системой, даже если он сам рад ею перепачкаться с ног до головы. Такова парадоксальная игра нашего разума.

Решеткой здесь отмывают, а не изолируют. Поэтому у Ходорковского такие большие, на мой взгляд, избирательные перспективы.

Все это, конечно, уже пора формализировать в нашей настольной игре. Потому что скоро интернету хана, и что тогда делать?

Пора переходить на отечественную «Держимордию».

Чтобы в лютые заморозки передвигать фишки от поля «Мордор» к полю «Мордовия», бояться вляпаться в лепешку «Крымнаш», куда Макар телят не гонял и не погонит ни за что в жизни. Потому что фишка «Макар» и так окружена плотным кольцом морд помельче и попроще, блокирующих движение, сколько ни бросай им костей.

А дальше — ждать выпавшей шестерки, зная, что каждая шестерка приближает тебя к заветной цели — стать мордой номер один. Или, если ты не хочешь быть ни первой, ни последней мордой, — перед тобой время от времени возникает туманная альтернатива выхода из игры — на Запад, на Восток и еще на редкий уровень — в зону «стоящих поодаль монахов».

Плюс этого выхода в том, что монахи никогда не садятся. С одной стороны, это тяжкое бремя, с другой — какая-никакая свобода. Пусть без очищающей решетки, но зато и без отвратительных морд Держимордии.

Я тут начал было проходить — вполне резво, кстати, — немецкую Buerokratopoly, но на уровне завскладом осекся. Во всей этой германской истории меня смущает одно. Необходимость целоваться взасос с Леонидом Брежневым. Досуг, скажем прямо, на любителя.