Цивилизация
В одной клинике был профессорский обход. Профессор, глава клиники, сопровождаемый целой свитой доцентов, ассистентов и ординаторов, заходил в палаты, выслушивал доклады лечащих врачей, осматривал больных, задавал вопросы, иногда корректировал назначения — ну, как это всегда бывает при таких обходах.
Но вот он подошел к одному больному. Надо сказать, что болезнь тут была не только тяжелейшая, но вдобавок обезобразившая тело несчастного. Профессор послушал врача, посмотрел бумаги с анализами, поглядел на пациента и, сказав ему несколько дежурно-ободряющих фраз, повернулся и вышел в коридор. Все пошли за ним. Лечащий врач последним выбежал из палаты, обогнал всю эту процессию и заступил профессору дорогу.
— Профессор, вы мне ничего не сказали.
— А что тут говорить, коллега?
— Скажите, что делать?
Профессор вздохнул и сказал:
— Слайды.
И пошел дальше.
То есть единственное, что в данной ситуации имело хоть какой-то смысл, — это сфотографировать больного для презентации. Бывают такие печальные клинические случаи.
Правду говорить тяжело и противно. Однако приходится.
Мне кажется, что наше общественное развитие, и особенно движение общественных настроений, убеждений, мифов, верований и ценностей, уже прошло некую точку невозврата. Или, лучше сказать, «точку перегиба» на функциональной кривой, где медленный рост вдруг начинает ускоряться и линия стремится стать вертикальной, вырываясь за край листа.
Во всех бедах страны легче всего обвинять власть, ее жестокость, некомпетентность, узость и т.д. Можно также сетовать на экономический кризис: безразлично, чем он вызван — ошибками прошлых лет или фатальными изменениями мировой конъюнктуры. Но это, на мой взгляд, неправильный подход. Не надо демонизировать власть и фетишизировать цифры экономического роста / падения.
И власть, и экономика произрастают из процессов в обществе, а точнее в общественном сознании.
О да, конечно, и экономическая ситуация, и действия власти вносят свой вклад, а подчас и провоцируют злокачественные процессы. Но это уже не имеет никакого значения.
Вот опять медицинский пример: допустим, нам удалось доказать, что NN заболел раком легкого только и исключительно потому, что он курил с ранней юности по две пачки в день. Но он уже болен, и это главное. Патологический процесс был запущен сигаретами, а далее стал развиваться уже по своим законам. Поэтому бросать курить бедному NN уже нет никакого смысла — только множить стрессы.
Когда мы ищем причины болезней, катастроф и неудач, мы должны понимать, насколько наши изыскания помогут избежать несчастья в будущем. Иначе это чисто академический интерес.
Например, можно долго спорить, что является причиной сегодняшних российских бед: монгольское завоевание, бескрайние просторы, византийская версия христианства, петровские реформы, крепостное право или наши великие реки, которые текут с севера на юг или с юга на север, то есть по вертикали, в отличие от великих рек Европы, которые текут в основном по горизонтали или хотя бы по диагонали. Можно приводить неопровержимые аргументы, свидетельства и цифры, да вот беда: монгольскую орду не отменишь, решение князя Владимира не переиграешь, а реки не развернешь на 90 градусов…
Пока мы роемся, как сказал Пушкин, «в хронологической пыли бытописания земли», каждый день приносит нам новые примеры интеллектуального и духовного… (так и хочется сказать «распада») развития по очень странной траектории.
Вот, например, два года назад журналисты из Томска придумали очень задушевную акцию «Бессмертный полк». Государство тут же наложило на это свою лапу, а у томичей — очевидно, в благодарность за патриотизм — отобрало радиостанцию. Теперь шествие с портретами погибших на войне отцов, дедов и прадедов превратилось в своего рода культ предков, который, разумеется, никакого отношения к православию не имеет, а вздымает в общественном сознании мутные языческо-мистические волны.
И вот развитие сюжета: некий профессор, директор некоего института, состоящего под протекцией РАН (важное уточнение, тоже штришок эпохи: не просто «институт РАН», а как бы покровительствуемый академией), на полном серьезе предлагает наделить избирательным правом 27 миллионов павших в Великой Отечественной войне. Ибо павшие за родину спасли ее и имеют полное право участвовать в ее дальнейшей судьбе. А голосуют за них пускай их внуки.
И неважно профессору, что 27 миллионов — число приблизительное. И что не у всех живы потомки. И что
он вкладывает в души умерших свое нынешнее представление о лояльности, патриотизме, благе отечества и правильных кандидатах.
Но дело не в этой технической путанице. Важнее другое. Общество уже утратило различие между правдой и ложью, между добром и злом, между «можно» и «нельзя» — телевизионная пропаганда заменила эти критерии. А сейчас до самого главного дошли. До экзистенциального, извините за выражение. Потеряли различие между жизнью и смертью.
Сейчас многие обеспокоены ростом подростковых суицидов. Некоторые даже считают, что тут рука каких-то скрытых врагов России или даже рука врага рода человеческого, то есть дьявола, действующего посредством маньяков-модераторов в социальных сетях. Конечно, проблема подростковых суицидов очень важна. Страшно, когда из жизни уходят совсем юные люди, хрупкие души, их хочется защитить. Вместе с тем эта проблема очень давняя — начиная с гетевского юного Вертера, повесть о котором вызвала целый вихрь самоубийств среди молодежи.
Но я не о том. Не об этой кошмарной романтической традиции, с которой надо изо всех сил бороться. И не о журналистской паранойе, которой тоже надо дать окорот. Я о том, что
весь этот пафос культа мертвых, пронизавший наше общественное сознание, тоже повлиял на рост подростковых суицидов.
Мертвые у нас живее всех живых — почему мы думаем, что эта некролатрия не заденет подростков? Вот она и отравила их души апатией, нелюбовью к жизни и восторгом перед смертью.
Но и это еще не все. Память о предках, уважение к павшим героям и жертвам необходимы здоровому обществу. Но это должно уравновешиваться какими-то планами на будущее. Рискну сказать: чем пышнее мы празднуем прошлые победы, чем истовее клянемся памятью предков, тем мощнее и вдохновеннее должны быть планы страны на будущее.
Где эти планы? Простите меня, старого совка, но что теперь вместо великих строек, доменных печей и ГЭС, вместо полетов в космос и стальных магистралей? Простите меня, прожженного либерала, но где эта перспектива стать крупным ученым, директором завода, миллиардером, министром, президентом, наконец?
Ни того ни другого.
В советском смысле все порушено. В либеральном — все схвачено. Осталось только великое прошлое.
Тем более великое, золотое и фанфарное, чем более жалким, нищим и бесславным представляется будущее.
Один выдающийся политический аналитик пишет в своем ФБ о недавних праймериз «Единой России»: «Тоска берет зеленая. Я понимаю: консерватизм, патриотизм, сам разделяю ценности сильного государства. Но, товарищи дорогие, убожество в кубе не может привести к данной цели. Девочки какие-то из КВН (с тезисом: вам нравится, как я выгляжу? Окей, значит, я смогу улицы сделать чистыми).
Моментами ловил себя на мысли, что булгаковский Шариков выглядит на этом фоне академиком.
Про родной язык я уже не говорю, это русский на уровне твердой единицы! И еще ловил себя на том, что даже во времена темные сталинские такого рода кадры не то чтобы к наркомату, а к райкому бы не подпустили за версту. Если кадры решают все, то с такими кадрами мы многое нарешаем. А тут Дума! Да, вечная наша проблема. Как правильную и благородную идею сильного государства отделить от прохвостов, начетчиков, проходимцев, обскурантов и просто, извините, но процитирую нашего главу МИДа, «дебилов, б....»? Как объяснить, что одной банальной лояльности и тупого примитивного на уровне рефлексов собачки Павлова ксенофобского мировосприятия недостаточно для сильной России? Пожалуй, что никак… (многоточие автора поста)».
Я, разумеется, откликнулся с суховатым оптимизмом: «Ну неужели так прямо и никак? Неужели России не помогут честные конкурентные выборы и точное следование Конституции, которая есть закон прямого действия?»
«Если бы все было так просто... — пришел мне ответ. — Разве не эти самые 86% станут бенефициарами честных выборов? А других где взять? А то потом придется клясть такую честность на чем свет стоит».
А ведь и верно.
Сращивание собственности и власти, с одной стороны, и тотальное оболванивание народа «происками Обамки и Гейропы» делают политические и экономические реформы уже практически невозможными.
Ли Куан Ю, автор сингапурского экономического чуда, посоветовал будущим реформаторам: «Начните с того, что посадите трех своих друзей. Вы точно знаете, за что, и они знают, за что». На самом деле он, борясь с коррупцией, посадил не трех, а несколько десятков бывших друзей. Но Сингапур маленький. Россия огромная.
Лидеру, который захочет в России бороться с коррупцией методами Ли Куан Ю, придется посадить тысячи, десятки тысяч человек.
В ответ начнутся акты саботажа, очень эффективные в условиях госкапитализма. То есть пойдут новые и новые витки репрессий.
Вспоминаю, как некий высокий чиновник в ответ на разговоры о люстрациях сказал коротко и убедительно: «Люстрации? Я охотник, у меня целый шкаф отличного оружия, и я прекрасно умею стрелять». То есть он воспринимает свою должность как лен или феод, как вотчину, как «моё!». Настолько «моё!!!», что не замедлит всадить пулю в лоб всякому, кто на нее покусится.
В такой ситуации разговоры о реформах государственного управления или структуры экономики не только бессмысленны, но и, безусловно, вредны. Опасны, как расчесывание фурункулов.
Что же делать? А ничего.
Ждать, пока полнейший экономический крах (ох, не дай бог!) или мощная инокультурная миграция (тоже страшновато!) решительно изменят общественные настроения. Когда в ходе каких-то неприятных пертурбаций уйдет тупое поклонение авторитету начальства, когда исчезнет бессмысленное потребительство и философия «хоть день, да мой», когда появится нужда в сотрудничестве и доверии между людьми, когда рациональное планирование заменит затхлое «не нами установлено, не нам и менять» и, наконец, когда ценность будущего перевесит любование славным прошлым.
Но делать-то что?
Расскажу еще одну историю. На этот раз веселую.
Один раз мы с друзьями поехали в аэропорт провожать нашего товарища. Товарищ летел на отдых, причем с восьмилетним сыном, а его жена уже ждала их где-то в районе Сочи, кажется. Но это не имеет значения. Значение имел тот факт, что посадку на самолет задержали. Сначала на два часа, потом еще на три…
Дело было довольно давно, никаких «стерильных зон» в аэропортах еще не было, и пассажиров провожали буквально до выхода к трапу самолета. Был летний вечер. Мы всей компанией пошли в ресторан. Стеклянные окна ресторана смотрели прямо на летное поле. Видны были самолеты. Заказали пива. Потом ужин. Потом еще что-то. Стемнело, настала короткая июньская ночь. Потом рассвело. Мы сидели, выпивали, болтали и были в очень хорошем настроении.
Вдруг сын нашего товарища, восьмилетний мальчик, который не спал всю ночь и радостно ел пирожные в компании взрослых дяденек, вдруг он встрепенулся, подбежал к отцу, дернул его за свитер и крикнул, показывая в окно:
— Папа, папа, наш самолет улетает!
В ответ его папа, как раз в этот момент дохлебывая очередной стакан пива, левой рукой погладил сына по голове и сказал сквозь бульканье:
— Наблюдай, Вася!.. Наблюдай!
Наблюдай, друг-читатель, за тем, что происходит вокруг. Запоминай, а лучше — записывай. Эти наблюдения, точные, честные и подробные, твой единственно реальный вклад в будущее нашей великой страны. Прости, если огорчил.
