Цивилизация
Когда-то давным-давно, точнее говоря, до 1961 года на улицах висел плакат: «Да здравствует советская печать — могучее оружие нашей партии! И.В. Сталин».
Однажды я спросил папу, что это означает. Он ответил: «Как-то Сталин ночью сидел в своем кабинете и вдруг видит: в окно лезет какой-то троцкист с кинжалом. А на столе у Сталина стояла Большая Государственная Печать СССР из чистого золота с малахитовой ручкой. Два кило чистого веса! Сталин схватил печать да как запустит в троцкиста! Бабах — и по лбу! Троцкист замертво упал на пол, а Сталин сел за стол, раскурил трубку, взял красный карандаш и написал: «Советская печать — могучее оружие нашей партии!» Понял?»
Я почти сразу понял, что папа шутит. Он часто так шутил.
Один раз я его спросил: «Папа, а откуда такая поговорка: в Москву за песнями? Он совершенно серьезно сказал: «С незапамятных времен, еще при царе Иване Грозном, в Москве поселились поэт Михаил Матусовский и композитор Оскар Фельцман. Со всей Руси к ним ехал народ за словами и нотами».
Но я немного отвлекся.
Сегодня, 5 мая, бывший День печати. Той самой, советской. Вы, наверное, не помните, что «Газета — это не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор. В. Ульянов (Ленин)». Это утверждение с факсимильной подписью, сделанной из светящихся неоновых трубок, висело на трехэтажном доме, образующем южный фасад площади Тверской Заставы, и видно было с моста, когда въезжаешь в центр города со стороны Ленинградского проспекта…
Смешно, конечно, и противно. Но и чуточку грустно.
В этот день мне вспоминается мой старший брат Леонид Викторович Корнилов. Он носил фамилию своей матери, первой жены нашего с ним отца. Он умер 5 ноября 2007 года, то есть уже семь с лишним лет тому назад. Мой брат был журналист незаурядный, причем не только и не столько пишущий (или берущий интервью), сколько редактор. Опять же не в смысле работы над чужими текстами, а в смысле делания газеты. Он был из коллектива знаменитой в 1960–1970-х годах газеты «Неделя» (приложение к «Известиям») — сначала ответственный секретарь, потом замглавного. Он был мастером создания номера, его архитектором, виртуозом сочинения полосы и разворота, изобретателем шапок и подзаголовков, артистом рубрик и подписей к рисункам и фотографиям. Кроме того, организатором материалов. Это на самом деле редкий дар.
Я часто заходил к нему в редакцию и прекрасно помню особый редакционный воздух семидесятых, помню и тогдашних журналистов.
Это был особый народ, совсем другой, чем сейчас, просто даже удивительно. Я говорю, конечно, не вообще о людях — я имею в виду именно журналистский цех.
Другое отношение к профессии, другой стиль общения, все другое. Но и жизнь газеты в те времена тоже была совсем другая. Это были люди, которые жили газетой и в газете — буквально. Здесь были смысл, цель и радость их жизни, здесь был их дом: сюда они приходили с утра и уходили за полночь, здесь они ели и, конечно, пили. Часто, но зато помногу, что немаловажно…
Ах, эти бесконечные питейные истории! Вот одна. Заведующий отделом запер в небольшом сейфе бутылку коньяка. И ушел. А корреспонденты, отчаявшись подобрать ключи, вот что сделали: забрались с этим сейфом на стол, подняли его вверх на вытянутых руках, как Юрий Власов штангу с рекордным весом, — и уронили на пол. Бутылка внутри сейфа разбилась, и они, наклонив его над заранее приготовленной миской, выцедили коньяк, который лился из тоненького зазора между дверцей и стенкой сейфа… Но материал сдали вовремя.
Да, они справляли в редакции все праздники, дружили, любили и даже умирали. А вокруг кружился бесконечный хоровод внештатных авторов, стажеров, студентов и, конечно, городских сумасшедших — правдоискателей, писателей и изобретателей. Ведь в редакциях тогда не было пропускной системы!
Теперь все это кануло в Лету. Наверное, это закономерно. Но все-таки жаль. Жаль хотя бы потому, что «Неделя» середины 1970-х и практически любой современный еженедельник с точки зрения профессионализма (не говоря уже просто об интересности) — две вещи несовместные. Старая «Неделя» дает сто очков форы.
Но что сделаешь? Музыка обратно не играет.
Вот я сказал, что раньше журналистика была хорошая. А теперь, значит, плохая. Это как бы подразумевается. И действительно, все кругом говорят про желтую прессу, про тупых и безграмотных журналистов. Вот, мол, раньше журналисты были гуманисты и властители дум. И вообще их уважали. А сейчас они пиарщики или клеветники. Циники-насмешники (в лучшем случае) или «сливные бачки» (в худшем). Или просто пишут про разных «селебритиз» на разных «патиз»... Бр-р-р!
Спешу сделать некоторые уточнения.
«Неделя» была великолепной газетой. И не она одна, разумеется. Прекрасными газетами были «Известия», «Комсомолка» и «Литературка» — каждая со своими традициями и своей журналистской школой.
Валерий Аграновский и Евгений Богат были выдающимися очеркистами и даже, я бы сказал, газетными философами. Анатолий Рубинов и Эмиль Агаев — мастера социальной темы. Ярослав Голованов был великим научным обозревателем, Отто Лацис — экономическим. Андрей Иллеш — гений репортажа. Юрий Щекочихин — герой-расследователь. Ольга Чайковская и Аркадий Ваксберг писали о труднейших судебных делах. Простите, если я кого-то не упомнил.
Но были и очень плохие журналисты. Неинтересные, косноязычные. Бесстыдно вравшие — про наше всеобщее процветание, про штурм сияющих вершин; про заботу партии о благе народа; про миролюбивую внешнюю политику СССР и тяжкую судьбу трудящихся в странах Запада.
Были статьи, ставшие хрестоматийными по подлости. «Окололитературный трутень» (о Бродском). «Перевертыши» (о Синявском и Даниэле). «Продавшийся» (о Солженицыне). Трудно забыть газетную травлю Пастернака и, через два десятилетия, Сахарова.
Не говоря уже о бесконечных умолчаниях обо всем, о чем только можно было умолчать. Если уж сотни людей увидели в метро 8 января 1977 года кровавую кашу и разбитый вагон, тогда в уголке третьей полосы публиковалась трехстрочная заметка: «Информация. На днях в московском метро произошел взрыв небольшой силы. Имеются пострадавшие, которым оказана медицинская помощь».
Думаю, что в советских газетах вранья было еще больше, чем сейчас.
Могут сказать: «Это не они лгали! Это их заставляла власть!»
Но и теперешние журналисты лгут не из личной вредности. Кого-то заставляет хозяин, кого-то опять же власть.
Велика ли разница? На мой взгляд, никакой.
Тем более что и теперь есть очень хорошие журналисты. Умные, эрудированные, интересно пишущие. Их немного. Но и тогда хороших тоже было мало. Наверное, процент примерно одинаков.
Тогда почему же в старое время журналистов уважали, а сейчас — нет? Почему сейчас каждый норовит плюнуть в глупых, бездарных, лживых журналюг?
Боюсь, что ответ оскорбительно прост. В СССР пресса не была «четвертой властью». Забирай выше. Она была рупором и рычагом власти первой и единственной. Люди писали в газету, как в ЦК КПСС или Верховный совет. В каждой газете был огромный отдел писем — и практически на все письма отвечали, часто давая им ход, то есть пересылая их в нужные инстанции. А уж не откликнуться на опубликованный материал было просто невозможно. Статья Ваксберга или Чайковской могла запустить пересмотр неправосудного приговора. После громкой статьи Рубинова «Полиэтиленовый налог» в магазинах перестали взимать плату за пластиковые пакетики.
А в провинции приезд корреспондента центральной газеты было нечто вроде сошествия бога с небес. Этим часто пользовались жулики. В газетах время от времени сообщалось, что некий аферист, демонстрируя удостоверение журналиста, в два счета организовывал назначения и увольнения, отменял приказы местного начальства или попросту пользовался служебной машиной во время отпуска.
Иногда для того, чтобы поддержать своего протеже или снять с должности врага, достаточно было позвонить по телефону. «Добрый день, с вами говорят из редакции газеты «Правда».
Мы готовим материал о производственном конфликте на вашем заводе (в НИИ, театре, спортивной команде)». В ответ раздавались обещания уладить конфликт к завтрашнему дню — но только не присылайте корреспондента, только не это!
Областной собкор «Правды» был по должности членом обкома КПСС, а иногда даже членом бюро обкома. Вместе с командующим военным округом, ректором университета и директорами крупнейших заводов. То есть принадлежал к самому узкому кругу правящей верхушки.
Газета «Правда» была органом ЦК КПСС. Даже любая вечерка была газетой горкома партии. То есть инструментом власти.
А власть в России испокон веку уважают.
Попробуй в те годы заикнись про «этих тупых продажных журналюг»!
Конечно, ужасно, когда пресса — просто рычаг в руках власти. Но когда голос прессы — это «собака лает, ветер носит», тоже ничего хорошего.
Наверное, нужен какой-то оптимистический, жизнеутверждающий финал. Что, дескать, наша демократическая постсоветская пресса непременно проскочит между Сциллой властного рычания и Харибдой развлекательных бубенчиков. И станет одновременно независимой и влиятельной.
Дай-то бог. Хотя гарантий никаких нет. В общем, с бывшим Днем печати!
