Цивилизация
Рассказывают, когда-то в Америке, очень давно, в середине XIX века, маленький разъездной театрик давал «Отелло» в захолустном городке. И вот в конце спектакля, когда венецианский мавр начал душить Дездемону, в зале вдруг поднялся здоровенный ковбой, вытащил свой кольт и выпустил в актера несколько пуль, отчего тот скончался на месте. Подоспевшим полицейским убийца объяснил: «Я белый человек, и я мужчина! Как я могу потерпеть, чтобы негр душил белую женщину?»
Актер, кстати говоря, вовсе не был негром. Но это уже не так важно. Нравы тогда в Америке царили простые и строгие. Окружной судья быстро приговорил убийцу к смертной казни, и он был повешен на городской площади — наверное, в присутствии тех же самых горожан, которые смотрели спектакль и стали свидетелями этой совсем не шекспировской трагедии.
Однако этим дело не кончилось.
Через некоторое время жители этого городка поставили памятник обоим — и несчастному исполнителю роли Отелло, и туповатому убийце. На памятнике было написано: «Лучшему актеру и лучшему зрителю».
Вот какие дикие случаи происходили в старинном американском захолустье.
История, однако, повторяется.
Соблазн принять искусство за реальность, приписать художественному тексту какие-то магические свойства проявляется вновь и вновь. Бывает, что и среди людей вроде бы просвещенных. «Владеющих сведениями образованности», как говорил Чичиков. Однако сведения сведениями, а назвать роман или фильм «клеветой», а то и вовсе «враждебной вылазкой», «диверсией» и т.п. — всегда пожалуйста.
Вспомним хотя бы историю с романом Пастернака «Доктор Живаго». Вспомним и подивимся,
насколько эффективным оказался советский агитпроп: так выполоскать мозги людям, что любое отклонение от канонической нормы воспринимали как предательство и подкоп под государственные устои. Или как восхитительное свободомыслие, что на самом деле одно и то же.
Объясняю: и те и другие (то есть и те, кто считал роман Пастернака актом «предательства родины», и те, кто считал его истиной в другой инстанции, то есть «настоящей правдой» или «правдой номер два») — и те и другие позабыли про автономность художественного текста. Позабыли о том, что автор в романе создает свой — художественный! — мир, судить который по меркам «а вот на самом деле было не так» не только бесполезно, но и глупо, неграмотно.
Да, именно неграмотно, потому что понимать художественную литературу тоже надо учиться. В школах всего мира учат, что произведение искусства отражает действительность очень опосредствованно, в идеях, героях и сюжетах, и уж ни в коем случае не является ни фотоснимком реальности, ни тем паче учебником жизни и примером для прямого подражания.
Речь, разумеется, не идет о мелких и даже не очень мелких огрехах. Указывать на них — дело критиков и просто внимательных читателей. Но от того, что в «Войне и мире» специалисты-историки и отставные военные нашли кучу несообразностей и ошибок, художественная значимость этого романа ни капельки не меняется. Больше того. Мне совсем несимпатична одна из центральных идей «Войны и мира» — добродушный симбиоз барина и крепостного мужика. Однако странным образом мне это не мешает.
Почему? Роман потому что. Художественная литература. Хорошо написанная, что тоже немаловажно. Вот если бы это был трактат о мужиках и барах, сочиненный каким-нибудь реакционером и крепостником, Аскоченским или Победоносцевым, я бы полистал его и отбросил с отвращением. Но тут, согласитесь, нечто в принципе иное.
Но вернемся к «Доктору Живаго».
Если бы роман Пастернака опубликовали тиражом 5000 или 10 000 экземпляров, как советовал умный старик Константин Федин, то вопрос был бы снят со всех повесток.
Ну написал писатель роман. Вот он, если кому интересно. Хотя мало кому: чтение довольно трудное, не «Медная пуговица» или «Поджигатели», куда там. Ну Нобелевскую премию дали. Да мало ли кому ее давали? Эчегарраю-и-Эчагирре, например. Или Рудольфу Эйкену. Ну очень выдающиеся авторы! Не стал бы народ толпами читать «Доктора Живаго» и целыми трудовыми коллективами сомневаться в завоеваниях Октября. Не тот случай. И роман не тот, и народ тоже.
Но некоторые товарищи считали наоборот. Константин Симонов, например, полагал, что публикация «Живаго» равносильна признанию, что «Октябрьскую революцию мы делали зря» (цитирую по памяти). Трудно сказать, чего в этом высказывании больше, мощного советско-партийного единомыслия, страха перед начальством или каких-то болезненных внутренних сомнений насчет Октябрьской революции… Думаю, и то, и другое, и третье тоже.
Если человек верит в правоту своего дела (тем более такого грандиозного дела, как революция), что ему интеллигентские метания и страдания? Выходит, точил червячок-то советских писателей, раз они столь единодушно заклеймили Пастернака.
Он как будто бы выдал их собственные метания и колебания.
Точно такую же старинную, чисто советскую ошибку допускают те, кто сегодня отчаянно ругает фильм Звягинцева «Левиафан». Не за красивую многозначительность пейзажей или холодный блеск интерьеров, не за сюжетные натяжки, а именно что за «распространение заведомо ложных утверждений, порочащих советский государственный и общественный строй…» Так, что ли? Нет, я запутался, за это судили диссидентов в 1970-х…
За «клевету на Россию», вот за что.
А тут еще «Золотой глобус» и вероятный «Оскар». Вообще конец света!
Это какие-то глубокие внутренние проблемы граждан, озабоченных единством образа страны на экране. Увы, увы! Наверное, они в глубине души так презирают свою родину и свое государство, что искренне боятся: от единого дуновения все может рассыпаться. Эх, наивная вера в силу слов, кинокадров, а также мелодий и ритмов зарубежной эстрады…
Но падать, так уж на самое дно!
Константин Симонов отчасти оказался прав. Октябрьскую революцию мы (то есть наши прадеды) делали зря. Во всяком случае, в том, что касается ликбеза, всеобуча, Института красной профессуры, ИФЛИ и прочих высших и средних специальных учебных заведений.
Недавно деятели культуры города Самары осудили актера и режиссера Валерия Гришко, который снялся в фильме «Левиафан» в роли архиерея, а этот архиерей, оказывается, грубо и клеветнически искажает образ православного священнослужителя.
Но ведь ни в какой самодержавной России никому и в голову бы не пришло осудить актера, сыгравшего, скажем, Городничего в «Ревизоре», а ведь тут налицо грубое и клеветническое искажение образа российского администратора!
Дочь актера Юрия Визбора рассказывала, что в пионерлагере ее травили как «дочку Бормана» (из фильма про Штирлица). Да, среди детей такие случаи бывают. Но не позднее седьмого класса.
В седьмом классе любой троечник начинает понимать, что артист Черкасов и царь Иван Грозный — разные люди.
А вот некоторые деятели искусства города Самары — не понимают.
Этот регресс на детсадовский уровень, когда реальность путается с картинкой, а картинка с реальностью, на самом деле страшнее всего. Но зачем удивляться? Если полстраны живет в телевизоре и телевизором — этот регресс закономерен, увы.
