Особо тяжкая миссия

Ключевым словом первых лет правления патриарха Кирилла стала «миссия». Он постоянно говорил, что православным нельзя сидеть спокойно и ждать, пока к ним придут неверующие, напротив, надо самим идти в мир.

Правда, не очень понятно было, что все-таки имеется в виду под миссией. Одни видели ее главную цель в том, чтобы человек мог встретиться со Христом, другие — чтобы он пришел в церковь и начал участвовать в обрядах, а третьи — чтобы церковь как можно шире была представлена в общественном пространстве и получила как можно больше денег и власти. Это очень разные задачи, и решаются они по-разному, а порой противоречат друг другу.

Теперь Госдума пришла православным на помощь и внесла ясность: что такое миссия, где и как можно ею заниматься.

Среди прочих антитеррористических законов Яровой принято и следующее определение: «Миссионерской деятельностью… признается деятельность религиозного объединения, направленная на распространение информации о своем вероучении среди лиц, не являющихся участниками (членами, последователями) данного религиозного объединения, в целях вовлечения указанных лиц в состав участников (членов, последователей) религиозного объединения, осуществляемая непосредственно религиозными объединениями либо уполномоченными ими гражданами и (или) юридическими лицами публично, при помощи средств массовой информации, информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» либо другими законными способами».

Казалось бы, все логично. К тому же терроризм и прочий экстремизм и в самом деле нередко прикрываются религиозными лозунгами, а еще чаще напрямую проистекают из своеобразного понимания религии, причем религии вполне традиционной. Отчего бы не заняться государственным регулированием такой деятельности?

Только юридически закон выглядит вполне бессмысленным уже просто потому, что членство в религиозных объединениях никак не регулируется государством.

Верующий в России как кот Шредингера: никто не знает, верует он или нет, пока его самого не спросят.

Но закон строится на четком разграничении членов и нечленов религиозных объединений, которого нет в реальности.

Читаем дальше. «Граждане, осуществляющие миссионерскую деятельность от имени религиозной группы, обязаны иметь при себе решение общего собрания религиозной группы о предоставлении им соответствующих полномочий с указанием реквизитов письменного подтверждения получения и регистрации уведомления о создании и начале деятельности указанной религиозной группы, выданного территориальным органом федерального органа государственной регистрации». Словом, для разговора о Боге нужна официальная лицензия, как на управление автомобилем.

Ну и еще маленькая деталь: миссионерскую деятельность запрещено вести в жилых помещениях. Имеются в виду, надо полагать, свидетели Иеговы (организация запрещена в России) и другие подобные группы, которые ходят с проповедью по домам и квартирам.

Я в свое время принял крещение после того, как мне рассказал о Боге мой школьный друг, ныне священник и настоятель одного из московских храмов. И делал он это, страшно сказать, в жилом помещении — в собственной комнате.

Советская власть таких разговоров не поощряла, но и не пыталась запретить — теперь они будут незаконны даже для православных.

Более того, с тех пор и я не раз говорил с самыми разными людьми о Боге, не получая никаких особых разрешений, сам факт принадлежности к церкви для меня вполне достаточен. И отказаться от этого значило бы нарушить прямую заповедь Христа «быть свидетелями даже до края земли».

Страшно сказать, но

Христос и Сам говорил об Отце с самыми разными людьми в каких угодно местах, не спрашивая разрешения Синедриона и не получая удостоверения от римских властей.

Собственно говоря, не это ли вызвало жгучую ненависть представителей традиционной конфессии, которая и привела Его в конечном итоге на крест?

Этот закон вызвал бурную реакцию со стороны российских протестантов, которые составили обращенную к президенту петицию (https://www.gazeta.ru/social/news/2016/06/27/n_8814143.shtml). Сомнения высказал (https://kazanfirst.ru/feed/72304) даже бывший руководитель Татарстана Минтимер Шаймиев (прочие антитеррористические поправки его, кажется, не смущают). При строгом следовании букве закона мусульмане, с его точки зрения, не смогут проводить дома даже ифтар (вечернюю трапезу в месяц Рамадан) вместе с неверующими родственниками.

Главный юрист МП Ксения Чернега, напротив, выразила осторожный оптимизм (http://rusk.ru/st.php?idar=185412): закон направлен против деятельности сектантов, РПЦ участвовала в его разработке, но, к сожалению, не все ее предложения были приняты.

Думаю, мы не ошибемся, если сочтем, что традиционные конфессии мыслились как главные бенефициары этого закона. Обратим внимание на его логику: в нем нет верующих, которые делятся своей верой с другими (а это естественное состояние человека, обретшего Истину), — лишь организации, которые расширяют сферу своего влияния. И это очень характерно для нынешнего руководства РПЦ, оно вообще крайне мало говорит о Боге и вере, все больше о скрепах, духовности и традиционности.

Из трех возможных моделей миссии оно явно выбрало последнюю, политическую, и рассчитывает в этом деле на помощь государства.

Когда на таком фоне появляются нетрадиционные проповедники и несут людям свою веру, они бывают вполне успешны, особенно если их проповедь смирения и воздержания не расходится разительным образом с их собственным образом жизни, как это нередко случается у православных иерархов. И сегодня во многих регионах России, особенно за Уралом, число протестантов, посещающих воскресные богослужения, вполне сопоставимо с числом православных. Статистики нет, я говорю о личном впечатлении от поездок по городам страны.

Вот таковым и попробуют заткнуть рот… но станут ли бояться полицейских преследований проповедники, всерьез боящиеся Бога? Опыт старообрядчества и штунды (протестантского движения) в царской России ясно показывает, что нет.

«Которая вера гонима, та и права», — говорили об этом наши предки.

А заодно можно запретить говорить публично о Боге тем, кто неудобен среди самих православных, например диакону Андрею Кураеву, знаменитому лектору и проповеднику, приведшему в церковь много тысяч молодых людей. Теперь он сможет рассказывать своим слушателям, к примеру, о пьянстве и распутстве, это сколько угодно, но о Боге — только по особому разрешению начальства.

Религиозные разговоры в интернете вообще попадают под запрет сразу и целиком, поскольку среди пользователей сети заведомо есть не члены твой собственной религиозной организации.

Понятно, что всех, кто делится верой, не накажут, но для любого пользователя появляется еще одна резервная статья на всякий случай.

Поможет ли это в борьбе с настоящими террористами, например с проповедниками священной войны с неверными? Да нет, конечно. Призывы к терроризму и так законодательно запрещены, а если криминализуется вообще всякое неформатное миссионерство, вплоть до частных разговоров на кухне за чашкой чая, террористам будет еще проще среди таковых затеряться. И чего стесняться, в самом деле, если для государства мы все станем преступниками? И полиции будет проще сажать за репост и тем отчитываться, а не искать настоящих террористов.

Наконец, закон открыто нарушает право «исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними», гарантированное каждому 28-й статьей нашей Конституции, которую, кажется, скоро тоже признают экстремистской литературой.

На фоне прочих законов и внезапно вспыхнувшей дискуссии о священном праве родителей на традиционную порку эти «лицензии на миссионерство» кажутся вполне невинными шалостями. Но когда под видом «торжества православия» в одном формально светском государстве вводится административно-полицейское яровославие, это по своим дальним последствиям не менее разрушительно. И для традиционных религий — в первую очередь.