Гранты на скрепы

По сообщению Центра экономических и политических реформ, основным получателем президентских грантов в последние годы стали структуры РПЦ.

Президентские гранты — вообще довольно странная вещь. Естественно, когда гранты учреждает некая коммерческая организация или богатый человек: они тратят часть своего состояния на помощь обществу. Когда то же самое делают государственные структуры за счет бюджета, государство предстает перед нами царевой вотчиной, в которой государь волен миловать и награждать, кого пожелает.

Хорошо ли, что эти гранты получают структуры РПЦ? Среди них, безусловно, есть и такие, которые делают нечто очень важное и нужное для общества, и делают это уверенно и умело. Такова, например, организация «Милосердие», помогающая бездомным, она получила, по данным ЦЭПР, 8,2 млн руб.

Если бы все грантополучатели были таковы, я бы этому только порадовался. Но доля «Милосердия» совсем невелика по сравнению с тем, что досталось другим организациям.

Сретенская духовная семинария получила 9,5 млн, «Православная молодежь» — 16,9 млн, а отдел религиозного образования и катехизации так и вовсе 29,5 млн.

Нетрудно заметить, что на первых позициях стоят не благотворительные, а сугубо идеологические программы по «укреплению духовно-нравственных основ общества», «формированию духовных скреп» и т.д. Ровно пять лет назад я писал о том, что едва ли кто в РПЦ хочет занять в России то место, которое занимала КПСС. Сегодня эта история обернулась совершенно по-иному… Нет, пожалуй, тех, кто сознательно стремится поставить церковные структуры на опустевшее место идеологического отдела компартии, не так уж и много. Но процесс развивается именно в этом направлении, и достаточно быстро.

Оттого ли так получается, что сегодня государство более всего требует идеологический продукт и охотнее всего платит именно за него? Или скорее оттого, что старшее поколение церковных деятелей выросло в СССР и неизбежно воспроизводит советские образцы в том, что касается общественной деятельности? Возможно, есть и некоторые иные причины, но я хотел бы прежде всего поговорить о следствиях. А они представляются мне достаточно печальными для самой церкви.

А ведь традиции социального служения всегда были сильны в русском православии, и это касается не только непосредственной помощи больным и нищим (чем занимается среди прочих и «Милосердие»).

Говорить вслух о правах нищих, «печаловаться» об осужденных и обличать сильных — эта привилегия сохранялась за церковью со времен ветхозаветных пророков, даже если ей зачастую предпочитали не пользоваться.

Но все это плохо совместимо с целями государственной пропаганды. Дело даже не в том, что власть рано или поздно может смениться, равно как и идеологический вектор. Нетрудно представить себе, как те же самые идеологи будут продвигать совсем иные идеи в расчете на государственную поддержку, такого рода перемены мы видели не раз — и еще неизвестно, понадобиться ли такой союзник новой власти. Нет, это все достаточно туманные перспективы, а нынешнее церковное руководство вдаль предпочитает не глядеть.

Но проблемы начинаются уже здесь и сейчас, и проблемы достаточно серьезные. Что касается скреп и всякого прочего патриотического воспитания, соревноваться с телевизором все равно ни у кого не получится. Но если подключаться к этому хору, то придется нести все издержки. Все больше людей начинают сомневаться… нет, не в истинности избранного курса, но, скажем так, в искренности всех, кто его проповедует публично и порой весьма навязчиво.

И в любой момент конкретные пропагандисты могут быть скинуты в качестве балласта — даже без смены власти и смены идеологического курса.

Где сегодня некогда такие шумные и популярные «Наши», где «Молодая гвардия Единой России», где многие иные кремлевские политологи и пропагандисты? Вон, даже Н.С. Михалков — слыханное ли дело! — уже не может гнать всех бесов, каких пожелает, с государева телевидения. Похоже, любимый тактический прием Кремля состоит в том, чтобы использовать разных идеологов и пропагандистов как угольную шахту — ровно до той поры, пока не будет выбран удобный пласт.

Привычка к опоре на государство делает церковные структуры зависимыми от начальственной прихоти и расслабляет их.

А кроме того, идеологическая работа, в принципе несвойственная церкви, производит в церковных структурах своего рода «неестественный отбор»: остаются только те, кто с этой идеологией если не соглашается, то, по крайней мере, не спорит вслух. А остальные так или иначе уходят, в том числе и во «внутреннюю эмиграцию»: остаются в церкви, но церковная жизнь становится исключительно их частным делом. В результате в патриархийных структурах говорят о «кадровом голоде»: мало таких работников, которые сочетали бы идеологическую выдержанность с профессионализмом.

С приходом патриарха Кирилла стал ответственным редактором «Журнала Московской Патриархии» Сергей Чапнин — и этот журнал при нем расцвел в прямом и переносном смысле. Он стал красочным и ярким, в нем появились интересные и актуальные материалы, хотя он при этом остался целиком и полностью форматным и официальным. Но недавно Чапнин выступил в Центре Карнеги с докладом о «православии в публичном пространстве». С его точки зрения, «в публичном пространстве звучит фактически только один голос — это голос патриарха Кирилла. Все остальные преимущественно молчат, не позволяют себе развернутых высказываний — только краткие комментарии по отдельным, всегда очень конкретным поводам».

Это, заметим, не попытка бунта — всего лишь начало разговора о важной общецерковной проблеме.

Но ее публичное обсуждение немыслимо в ситуации жесткого идеологического противостояния с «врагами государства и церкви» — в этих условиях можно только «сплачивать ряды» или «лить воду на мельницу врага». И в результате Чапнин оказался отстранен от журнала, сделанного, по сути, его собственными руками.

Понятно, что вакантными должности не остаются, всегда находится, кому их занять, но настоящих профессионалов во внутрицерковных структурах все меньше. Зато

православной символикой начинают украшаться силы, достаточно далекие от христианства: например, известный «Изборский клуб» со своими иконами Сталина.

Да, после презентации подобных икон следуют опровержения и проч., но эффект каждая из них производит куда больший, чем все опровержения, вместе взятые.

В последнее время церковные спикеры привычно говорят об «информационных войнах против церкви», включая в их число любую критику или даже попытку публичного обсуждения всем и без того известных внутрицерковных проблем. Что ж, согласимся на время с таким тезисом. Но войны вести можно по-разному.

В 1941 году Красная армия обладала огромными запасами вооружения и боеприпасов, в ней служило множество бойцов и командиров. Только не было ни опыта современной войны, ни привычки к принятию самостоятельных решений, ни свободы действий. Все, от командира отделения до командующего военным округом, ожидали команды сверху и больше всего опасались упущений в идеологической работе среди личного состава. Эта армия готовилась воевать малой кровью на чужой земле, но принуждена была воевать на своей и огромной кровью.

А в Берлин входила совсем другая армия — та, в которой сержанты и лейтенанты умели принимать самостоятельные решения, научившись воевать, а не отчитываться о проведенных политмероприятиях. Так что если всерьез готовиться к идейному противостоянию с Западом — надо готовиться всерьез.

А еще лучше сказано об этом в Евангелии: «...какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостать идущему на него с двадцатью тысячами?» И войн идеологических это касается в той же мере.