Цивилизация
РПЦ недавно обратилась к Росимуществу с просьбой передать ей здания Андроникова монастыря в Москве. Вроде бы логично: строился он для монахов, почему бы теперь не вернуть недвижимость по принадлежности?
Но как так получилось, что монахи выехали из этого монастыря? Его история за последние сто лет – это в миниатюре история всей нашей страны. Андроников монастырь был уже в 1918 году… переоборудован в концентрационный лагерь, один из первых в стране. На его территории расстреливали врагов советской власти. В двадцатые там была колония для беспризорников, в тридцатые – конторы наркомата обороны, после войны было принято решение создать на его территории музей-заповедник русской иконописи, но открылся он только в шестидесятые. А уже в конце восьмидесятых в монастыре стали снова проводиться богослужения.
Заметим, что именно в статусе музея монастырь стал настоящей сокровищницей, собрал коллекцию русской иконы… которую миру открыли музейщики, а не монахи.
Сто с небольшим лет назад древнерусские иконы были скрыты от взоров молящихся где тяжелым серебряным окладом, где слоем многовековой копоти, где торопливыми позднейшими «поновлениями», а где всем сразу. Знаменитую «Троицу» Андрея Рублева освободил от всего этого только в 1904 году реставратор Василий Гурьянов… и заиграло всеми красками великое и самобытное искусство, которое совсем было утрачено и забыто в последующие века. Притом, что из Троице-Сергиевой лавры икону никто не уносил, как и монахов из нее не выгонял. Просто музейное хранение и использование в богослужении – это две совершенно разные задачи, и совместить их удается редко.
Примеры, впрочем, есть. Сегодня «Троица» находится в Третьяковской галерее, при ней есть действующий храм, в котором проводятся службы и выставлены уникальные иконы, но с соблюдением всех строжайших требований музейщиков. К сожалению, таких случаев гармоничного сочетания музея и храма не так уж и много, гораздо чаще доводится слышать о том, как старинные иконы или фрески – конечно, куда менее ценные – страдают при варварском «поновлении», впитывают дым от горящих свечей или просто уплывают в резиденции богатых спонсоров в качестве благодарности за пожертвования. Наконец, стоит отъехать подальше от Москвы, и числа не будет разрушенным деревенским храмам, многие из которых – тоже памятники архитектуры, хоть и менее ценные, чем Андроников. Восстанавливать их некому и не на что, местные приходы сами бедствуют, если они вообще там есть.
И вот на этом фоне Патриархия делает одно громкое заявление за другим: отдайте нам наше! Причем речь идет не о сельских церквушках. До Андроникова монастыря это был Исаакиевский собор в Петербурге и… здание института рыбного хозяйства и океанографии в Москве. Это совершенно светское здание, просто на его месте когда-то стоял собор и говорят, что элементы его стен до сих пор различимы в здании института. Кстати, собор принадлежал Ново-Алексеевскому женскому монастырю, на территориях которого сегодня размещены торговый центр, бассейн и участок Третьего транспортного кольца – исходя из этой логики, их тоже надо бы все передать РПЦ.
Но ни Исаакиевский собор, ни рыбный институт так и не переданы церкви, и это не удивительно. Они ей просто не нужны. Рядом с институтом, буквально в соседнем здании – действующий храм, еще до двух храмов можно дойти за пять минут. Что делать со зданием института? Вселить туда монахинь? Но где их столько взять? Да и в центре Петербурга достаточно мест, где можно помолиться (включая и сам Исаакиевский собор). В то же время содержание таких сложных зданий требует достаточно серьезных средств, а главное – профессионалов, которые умеют с ними управляться. Среди музейных работников их хватает, но хватит ли – среди монахов?
Монахов, если честно, не хватает даже для того, чтобы заполнить все действующие в Москве монастыри.
Значительная часть монастырских построек занята разными административными и хозяйственными конторами, в той или иной мере связанными с церковью. Да оно и понятно: если человек ищет уединения вдали от мира (как и должен настоящий монах), ему незачем стремиться в историческое здание в столичном центре. Зато администраторам разного рода такое в самый раз. И для демонстрации внешнего величия очень все это подходит…
А ведь многие сокровища древнерусской культуры, включая коллекцию Андроникова монастыря, были собраны, описаны, явлены публике трудами научных и музейных работников. Можно сказать, что в советские годы вообще сам разговор о христианстве, о его сути и смыслах велся в основном языком книжной и университетской культуры, а не церковной проповеди, которая была слишком стеснена. Говорить теперь русской интеллигенции «спасибо, что присмотрели за нашим имуществом, а теперь ступайте прочь» – как-то некрасиво. Они не просто присмотрели – они его открыли, собрали и спасли.
Допустим, передача монастыря состоится. Допустим даже, что на должность настоятеля/наместника будет назначен человек с соответствующим образованием, бережно относящийся к музейным фондам, не склонный к административным восторгам. Но кто и что выиграет от такой передачи? Я не вижу. И кто может поручиться, что на смену такому чуткому человеку не придет кто-то другой, что уникальная коллекция икон, общенациональное достояние не станет восприниматься со временем как корпоративный и даже личный ресурс, которым соответствующий церковный администратор может распоряжаться по своему усмотрению?
В нашей стране по итогам двадцатого века много осталось зданий, которые используются не по своему первоначальному предназначению, но это никого не смущает. Зимний дворец – это сегодня музей Эрмитаж, а не резиденция главы государства. И в здании Двенадцати коллегий в Петербурге сегодня помещается не правительство, а университет. Пожалуй, в голову никому не придет требовать «вернуть всё, как было».
У главы государства и правительства есть совсем другие, куда более подходящие для них здания, а эти в новых условиях продолжают использоваться так, как будет лучше для всех.
Устраивать из монастыря концлагерь, из церкви овощебазу, как было при Советах, действительно, глупо и постыдно. Но если в них будет помещаться музей, при том, что останется возможность и для богослужений – это, на мой взгляд, не просто нормальное, но зачастую наилучшее решение. В конце концов, русская иконопись – то, что дошло к нам от далеких предков (к сожалению, с огромными утратами) и что мы должны передать нашим потомкам. Всем, а не только тем, кто входит в официальные структуры РПЦ.
Эти структуры, сдается мне, в последнее время всё чаще считают, что чем заметнее их присутствие на карте страны, чем требовательнее их голос в общественном пространстве, тем лучше для нас всех и угодней для Бога. Всё чаще они говорят о собственности, всё реже о смыслах. Но в прекрасной книге под названием «Евангелие» сказано: кто собирает богатства на земле, тот может однажды их утратить… А история русского православия в двадцатом веке, и в особенности история Андроникова монастыря, ясно подтверждает это.
