Цивилизация
Смешно бывает читать где-то в комментариях, что, мол, вот допрыгаются скоро ворюги управители, доведут народ до бунта. Трудно представить, что может довести этот народ. Кажется, он все проглотит. Даже то, что не глотается и в рот не лезет. Ан нет, запьет хорошенько — и проглотит.
Некоторые накануне вступления в силу антитабачного закона пугали чуть ли не табачными бунтами на манер перестроечных. Вы видели хоть один табачный бунт или хотя бы сходку? Или даже одиночный пикет? Приспособились курильщики. Терпят.
И когда хунвейбины из движения «Стопхам», войдя в роль полиции нравов, принялись брызгать в лицо нарушителям запретов на курение из баллончиков, утерлись и опять терпят.
Не обжегшись на сигаретах, власти задумались об алкоголе. Народ сильно пьющей страны в свое время спокойно проглотил ограничение по времени продаж. Теперь говорят, что нечего ему пить и по выходным и праздникам. В одной из областей такое уже приняли. Пьют все равно, гонят свое, травятся денатуратом и прочим дерьмом. Но не возмущаются. Терпят.
Не то чтобы можно было ожидать демонстраций протеста алкоголиков, требующих опохмела, но ведь все это стало ударом и по торговому бизнесу. Как и, скажем, запрет продавать алкоголь и сигареты в ларьках (вторая категория товара является непременной статьей доходов ларечников многих стран, в том числе с жестким антитабачным законодательством). Но в ответ — корпоративная тишина.
Она же реакция на все прочие глумления вертикали власти над мелким и средним бизнесом. В ответ на новые налоги и притеснения умирают молча, поодиночке, методом самоликвидации. Хотя вроде бы частные собственники, теоретически опора среднего класса и все такое.
Макс Вебер, конечно, настолько «непротестантской» этики предвидеть не мог.
Вообще примеров корпоративной публичной борьбы за свои интересы в нынешней России не сыскать. Максимум возможного — верноподданническая петиция куда-то наверх. Мол, помилосердствуйте, братцы. Но братцы, как верно отметил еще классик, знаток русской души, хоть и граф, не милосердствуют.
Вы слышали, скажем, о забастовках учителей или врачей, доходы которых во многих регионах либо вовсе не выросли вопреки президентским указаниям, либо даже сократились в результате финансовых манипуляций со ставками? О корпоративной солидарности прессы в России не слышно ничего и никогда, несмотря на существование вроде как профессиональных объединений.
Вообще ближайший пример коллективных действий — шахтеров — отстоит от нас на более чем на десятилетие. Вершина протеста — заявление об уходе по собственному желанию. Редко когда с гневной прощальной записью в соцсетях. Никакие вопиюще несправедливые действия начальства по отношению к коллегам по работе, по профессии, беспредел по отношению к соседям, согражданам не подвигнут нашего человека, якобы испокон веков коллективиста, к тому, чтобы встать на защиту.
Редкие исключения, когда речь идет о преступлениях «иноверцев», пришлых людей. Им нельзя наших обижать, начальству можно все.
Недавно власти Москвы резко ограничили права аборигенов оставлять машину возле дома, в котором они живут: надо, чтобы сошлись два права собственности — на машину и на квартиру. Иначе плати 60–80 рублей в час круглосуточно. Сам принцип взимания платы на парковку ночью в столь тотальных масштабах вообще уникален в мире. Но мне кажется, что, если московским аборигенам и вовсе запретить владение машиной, они, конечно, поежатся, но того, что называется бунтом, все равно не будет.
В прошлом году правительство «незаметно» реквизировало (говорят, временно, ага!) накопительные пенсионные программы. Затронуло это, на минуточку, миллионов тридцать человек, на них подписавшихся. Из 30 миллионов ни один не вякнул. Вспомните какую-нибудь Грецию, или Испанию, или какую другую страну, где даже по менее значительному поводу на улицы выходят сотни тысяч, а то и миллионы.
Вконец обезумевший законодательный принтер готов выписывать все новые запреты и ограничения, один безумнее другого. От запрета кружевных трусов и высоких каблуков до доброй (но иностранного происхождения) части лексикона русского языка.
Какая-то часть этого бреда отсекается на уровне управления внутренней политики администрации президента, но никакая не отсекается в результате народного возмущения или возмущения той категории людей, которых тот или иной бред может коснуться. На этом фоне распоясавшиеся думские безумцы будут извергать из себя, дабы стать информационными факирами на час, все новые уродливые плоды своего не обремененного условностями образования и приличий ума, по сравнению с которыми экзерсисы типа запрета курить женщинам до 40 лет еще покажутся образцом взвешенной умеренности.
При этом чудовищное качество принимаемых законов (они сплошь сыры и не могут применяться в реальной жизни без тонн подзаконных актов, часто меняющих суть законодательства до неузнаваемости) нисколько не беспокоит впавшую в коматозное состояние общественность.
В любой нормальной стране, когда речь заходит о том, что называется жизненными интересами людей или отдельных категорий общества, хотя бы какая-то часть этих людей или этих категорий не остается безучастной и начинает отстаивать свои права.
Глядя на упокоившееся болото нынешней общественно-политической жизни в России, невольно задаешься вопросом: а есть ли у такого общества хоть какие-то жизненные интересы? А если нет, то живо ли оно вообще?
О вековом долготерпении русского народа кто только не писал. От маркиза де Кюстина («Россия в 1839 году») до Александра Солженицына. Кто-то, копаясь в причинах, грешил на русское православие. Кто-то — на вековые традиции крепостничества. В любом случае сегодня мы имеем дело с состоянием, ставшим результатом многолетней отрицательной селекции, масштабных социальных экспериментов и испытаний, выпавших на долю нашего народа в ХХ веке. Словно кто-то поставил себе целью вывести такую породу людей, которая стерпит все.
Однако ж эта отрицательная селекция привела к укреплению и таких качеств, которые позволяют не только терпеть, но и приспосабливаться. В этом смысле тоталитаризм оказался эффективным селекционером. В не меньшей, а дальше большей степени, чем терпеть, наш человек обрел необычайную изобретательность по части обхождения всяческих правил и запретов. Чем ниже способность и готовность к горизонтальной солидарности во имя борьбы за коллективные права как минимум своей социальной или профессиональной группы, тем выше такая готовность к поиску и выбиванию (покупке) исключений из правил для себя лично.
В этом смысле наш человек стал абсолютным индивидуалистом. Легче позаботиться о себе и своей семье, нежели бороться за изменение условий для широкого круга людей. И тем более всего общества.
При этом формы приспособляемости помимо увиливания от соблюдения правил, их нарушения или коррумпирования могут быть разными. От внешней и внутренней эмиграции (с погружением в виртуальную реальность онлайновых игр или ролевых игр в реальности) до безумного пьянства и полного пофигизма.
Пофигизм — это новейшая версия дзен-буддизма по-русски.
При этом народ и его управители веками — а теперь, в пору чудовищных различий в богатстве, особенно — живут параллельной, не пересекающейся жизнью по принципу «Вы делаете вид, что нами управляете, мы делаем вид, что вам подчиняемся». Современная жизнь к тому же дает гораздо больше возможностей для проявления приспособляемости к новым запретам, чем в советское время, в том числе в таких животрепещущих сферах, как приобретение водки.
Приспособляемость, граничащая с бездушной беспринципностью, — вот главная движущая сила продолжающейся общественной эволюции. Даже не страх, хотя государство в последнее время сделало много, чтобы поставить вне закона любые, даже мирные протестные акции, на очереди — контроль за мыслями. Но сегодня все же остаются еще некоторые возможности для отстаивания прав. Но и они не востребованы.
Можно, конечно, задаться в связи с этим почти философским вопросом: чего в нашем нынешнем человеке больше, непобедимости (в смысле что с ним ни делай, он все себе на уме) или неуправляемости (организовать его в регулярное, живущее по законам, поступательно развивающееся общество решительно невозможно — всяк норовит откосить)? Но он имеет смысл, наверное, лишь для будущих историков. Применить полученный ответ на этот вопрос в современности все равно не удастся. Не представляется кому-либо нужным.
Однако бывают времена, когда две параллельные прямые жизни — правителей и народа — все же сильно пересекаются, дабы воспроизвести очередной русский катаклизм. В последние пару веков так уж повелось, что мирового масштаба.
Это случалось всякий раз, когда систему, замкнутую на себя, выводили из равновесия либо непосредственная внешняя угроза, либо война. Если же она еще и сопровождалась неким брожением элит, нарушением их стройных и безупречных в своей лояльности рядов, это кончалось для прежнего состояния системы либо кардинальной перестройкой, либо катастрофой.
В настоящее время мы, кажется, находимся накануне такого момента. И именно с этим связаны все колебания насчет того, идти ли на прямое вмешательство на Украине или нет. Впрочем, выбор уже, скорее всего, сделан на небесах, без участия наместников бога на земле. Этот русский рок неостановим. Эпоха дзена по-русски себя уже исчерпала. Переход к новому качеству может начаться и завтра, и через десять лет. Но он неминуем.
