Цивилизация
Список претензий России к Западу обширен и растет. С этим набором теоретически можно было организовать новую Ялтинскую конференцию — вроде той, на которой в конце Второй мировой войны СССР оговорил с союзниками по антигитлеровской коалиции условия раздела мира. В 1970-х заговорили о «мирном сосуществовании» — на фоне разрядки и так называемого хельсинкского процесса. Раздел продержался несколько десятилетий. А мирное сосуществование, подразумевавшее элементы дружеского взаимодействия, не задалось.
Сегодня, если Москва и хотела бы «Ялты-2» и новой «конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе», то понимания на Западе это не встречает. Кремль оглашает свои претензии, сопровождая их оговорками о готовности сотрудничать. В том числе с любой новой администрацией США. В ответ раздаются обвинения в экспансионизме, милитаризме и «советском имперском реваншизме». После чего следуют столь же рутинные оговорки о готовности «взаимодействовать с Россией» по целому ряду проблем.
Однако ни та ни другая сторона не готова откровенно обрисовать тот мир, который бы устроил каждую из них. Что «нельзя и недопустимо» — высказано. А «как надо, чтобы было хорошо» — нет.
Но разве само по себе снятие претензий на основе даже уступок одной из сторон приведет к устойчивому всемирному согласию?
Выступая на днях на Валдайском форуме, Владимир Путин в очередной раз обозначил список российских претензий. Адресованный прежде всего Америке. Которая «навязывает» свои условия всему миру. В этом плане если что и изменилось со времен «Мюнхенской речи» 2007 года (а Путин упоминал ее), так это еще более выросший список «озабоченностей».
Но в основе своей повестка нынешней конфронтации — «холодной войны – 2» — сформировалась еще в конце 1980-х. С перерывом на «проклятые 90-е», когда мы якобы «стояли на коленях», а козыревский МИД «торговал» нашими национальными интересами налево и направо.
Для российского руководства окончание «холодной войны» — это фантомная боль.
Вопрос «Что пошло не так и почему?» продолжает будоражить мозг, будто что-то можно поправить, открутив «машину времени» назад. Прошлое вообще важный фактор текущей российской политики. Внешней политики — тоже.
Отсюда желание вдруг обнародовать, как будто это что-то кому-то докажет, записи переговоров Горбачева с тогдашним руководством ФРГ. Или воспоминания о том, что обещали тогдашний генсек НАТО или госсекретарь США: мол, как же так, ведь были устные соглашения не расширять НАТО на территорию бывшего Варшавского договора. Обманули. И досада не отпускает. А натовские подразделения уже размещаются и в Прибалтике.
Тема ПРО, поднятая Путиным, тоже не нова. Выход США в 2001 году из советско-американского Договора по ПРО, когда между Москвой и Вашингтоном отношения были куда лучше, и тогда воспринимался Кремлем как угроза (вопреки уверениям, что это против Ирана и КНДР), а сейчас и подавно.
Что касается «экспорта демократии», то эта группа противоречий между Москвой и Западом уходит корнями в 1970-е, когда всякий разговор о так называемой пятой корзине (гуманитарной) воспринимался Москвой как грубое вмешательство во внутренние дела. Сейчас это называется «поддержкой цветных революций», что есть еще более грубое вмешательство. И никакие объяснения американских внешнеполитических устремлений миссионерством, традиционно присущим внешней политике США (почему, если определенные принципы устройства общества привели Америку к процветанию, плохи для других стран, ведь тогда США будет легче иметь с ними, более понятными в своей мотивации, дело?), в Кремле никогда никого не убеждали. Как и советское руководство противилось идеям конвергенции. И все поползновения влиять на эволюцию общества через НКО и т.д. воспринимаются теперь еще более враждебно. И пресекаются в зародыше.
Как могли бы выглядеть переговорные позиции Кремля на гипотетической конференции «Ялта 2.0»?
1) Как минимум нераспространение НАТО далее — на Молдавию, Грузию, Украину и т.д. Как максимум сворачивание НАТО в Восточной Европе. Из фантастического — роспуск блока или принятие в него самой России, но на «особых условиях». Ревизия давно уже никем не соблюдаемого договора об ограничении обычных вооружений в Европе.
2) Как минимум сворачивание американской системы ПРО, как максимум подключение к ней Москвы. Последнее, правда, в Америке всегда рассматривали как «троллинг» со стороны Кремля.
3) Раздел «сфер влияния», по которому все постсоветское пространство рассматривается как сфера исключительных интересов России. Проще говоря, в Киеве, Тбилиси, Кишиневе и т.д. должны сидеть правительства, дружественные Москве. В эту сферу интересов могут попасть отдельные «традиционно дружественные» режимы в других частях света, с которыми имеется большой объем торговых связей либо военно-технического сотрудничества. Скажем, таковыми, условно, могли бы считаться до недавнего времени Куба, Вьетнам, Сирия и ряд других.
4) Диалог с ЕС и вообще с Западом должен подразумевать, что «старшие товарищи» на той стороне дадут окорот «младшим партнерам» из числа восточноевропейцев, которые, обуреваемые «русофобскими комплексами», пытаются втянуть солидные отношения солидных господ в «мелкие склоки» по поводу трактовок исторического прошлого и т.д.
Тут «бабло» («северные потоки»), как в советское время соглашение «Газ в обмен на трубы», должно победить зло.
5) Допуск российских компаний, прежде всего энергетических, на европейский рынок, прежде всего восточноевропейский, на условиях «статуса наибольшего благоприятствования».
6) Признание «гуманитарных ценностей» в российской сфере влияния, главное, в самой России, сферой безраздельной «заботы» Москвы и больше никого. У нас свой путь, и нечего нам указывать. Информационное и «гуманитарное» присутствие западных НКО и СМИ в России и сфере ее интересов — только с санкции Москвы. Заключение отдельных соглашений по поводу регулирования интернета, в том числе под флагом недопущения «информационных войн», антирежимного «экстремизма» и во имя «охраны персональных данных».
Взамен Москва может предложить Западу отказ от экспансии за пределами своей сферы влияния, отказ от «гибридных» войн, включая кибервойны.
Можно обсуждать «интеграцию» в транснациональные зоны свободной торговли и «экономические партнерства», но при условии, что отечественный бизнес получит по крайней мере временную защиту от внешней конкуренции. Инвестиции в российскую экономику и в разработку природных ресурсов приветствуются, как и импорт технологий, но «на наших условиях» и с учетом реалий отечественного госкапитализма и господствующих «групп интересов». Импорт технологий не должен угрожать общественно-политической системе — никаких «демократизаций» под зонтиком инноваций. Он не должен ущемлять интересов влиятельных «групп интересов», завязанных на освоении природной ренты. Всякие «мелочи» типа отмены «акта Магнитского» и прочих санкций, а также «забыть про Крым» — это «само собой разумеется».
В обмен на готовность Запада, и прежде всего США, пойти на уважительный диалог по вышеперечисленным пунктам Кремль мог бы начать новую «разрядку международной напряженности», пойдя на ряд дружеских жестов, сделанных навстречу, скажем, новой администрации США. Однако новая «разрядка» не должна повысить уязвимость российского режима по отношению к внешнему влиянию. Она не должна касаться ни «общечеловеческих», ни «европейских ценностей». Взаимодействие по гуманитарным вопросам может развиваться, но не проникать в сферу «внутренних интересов России».
Не надо нам советовать, как проводить выборы, содержать заключенных, «оптимизировать» свободу слова и третировать геев.
Зато мы готовы были бы к борьбе с «общими угрозами» — природными катастрофами, изменением климата, распространением опасных заболеваний, включая СПИД, к совместным программам на уровне научного и академического сообществ.
В остальном «разрядка» может проявиться на уровне примирительных заявлений, сворачивания антиамериканской пропаганды и угроз превратить США в «радиоактивный пепел», а также в готовности обсуждать новые соглашения в области разоружения, в том числе ядерного, вместо угроз выйти из оставшихся, например СНВ-3 или Договора об ограничении ракет средней и меньшей дальности. То есть сворачивание «торговли страхом».
Какие у Запада, прежде всего США, мотивы, чтобы начать такой торг? Их, прямо скажем, мало.
Расхожие фразы о пользе совместной борьбы с терроризмом наталкиваются на многочисленные противоречия, за которыми стоят системные различия, в том числе ценностные. Поэтому дальше общих фраз дело не шло никогда. Запад по-прежнему видит Россию как «чуждое явление». Как оппонента. Не только как соперника и даже угрозу в определенных регионах и сферах, но и в ценностном, культурологическом плане. Можно называть это русофобией или приверженностью двойным стандартам, но сути это не меняет.
Что «разрядка», что «Ялта 2.0» с таким партнером возможны лишь тогда, когда к этому толкает, во-первых, восприятие исходящей от него угрозы как серьезной и непреодолимой силовым противодействиям, во-вторых, ожидание таких «бонусов» от улучшения отношений, даже и ценой «разграничения сфер влияния», которые недостижимы при нынешних условиях и явно перевешивают те преимущества, которых можно пока продолжать пытаться добиться силой и давлением (санкциями и пр.).
То есть если мы уже уперлись в потолок «торговли страхом» и дальше она не работает, потому что дальше уже только война, то вместо пополнения списка «озабоченностей» можно было бы попытаться предложить нечто позитивное.
Пока же одна сторона (Запад) не считает, что надо сворачивать прессинг против тех, кто уже один раз проиграл «холодную войну». А другая сторона, имея список претензий, не очень представляет, как мог бы в реальности выглядеть мир, если бы по мановению волшебной палочки все они оказались сняты. В этом плане Сталину в Ялте было проще: представления о «новом дивном мире» у советского руководства были. Да и за спиной у него стояла самая сильная на тот момент армия.
