Цивилизация
Неужто новый «Тамбовский мятеж»? — мог кто-то подумать, прочитав новость о том, как ошарашенные новыми ставками налогов на недвижимость жители города «задумались об акциях протеста». Однако задуматься — еще не значит протестовать. Зато про тамбовские брожения можно было прочесть в соцсетях злорадные комментарии: вот, мол, расплата за тупое (пассивное) отношение к выборам, «а поутру они проснулись». Сами выбрали тех, кто голосовал за такие драконовские налоги.
Действие закона о новом порядке расчета налогов на недвижимость в этом году охватило практически всю страну. Теперь налоговая база исчисляется по кадастровой стоимости, «максимально приближенной к рыночной». Однако известна масса случаев, когда такая оценка заметно выше рынка. Налог поступает в местные бюджеты, и местным властям даны широкие полномочия определять ставки с помощью «коэффициента-дефлятора». Для основной массы недвижимости он на практике колеблется между 0,1 и 0,5% (в Москве — между 0,1 и 0,3%). В этом году люди заплатят 20% от полной ставки, а через четыре года путем 20-процентного ежегодного повышения платежи выйдут на полную сумму.
Для элитной недвижимости (критерий элитарности определяют тоже местные власти) можно получить коэффициент и в 1,5%. В Тамбове элитными стали квартиры дороже 2,5 млн руб. Для недвижимости стоимостью до 300 тыс. руб. там ставка составит 0,1%, от 300 до 500 тыс. — 0,3%, от 500 тыс. до 1 млн — 0,4%, от 1 млн до 1,5 млн — 0,6%, от 1,5 млн до 2 млн — 0,7%, от 2 млн до 2,5 млн — 1%. Далеко не везде есть столь дробная разбивка, соотношение цен и коэффициентов тоже разное.
Тамбовская гордума «креативно» подошла к вопросу. По принципу «очень деньги нужны».
Если бы по таким же ставкам определялись налоги на московскую недвижимость, полгорода, думаю, съехало бы вон и пробки на дорогах наконец рассосались.
В Москве при кадастровой стоимости квартиры до 10 млн руб. процентная ставка составляет 0,1%. Московские власти деликатнее тамбовских? Или у них есть другие налоговые источники, поощряющие такой гуманизм? Пусть каждый сам для себя ответит.
Рассылать в нынешнем году налоговые уведомления власти предусмотрительно стали не летом, как всегда, а лишь после думских выборов. Простой ход. Как говорилось в старом советском анекдоте про отправку космонавта на Солнце, «в политбюро тоже не дураки сидят, ночью полетите». И вот теперь граждане убедились, что налоговая база их нехитрого real estate увеличилась порой в десятки раз.
И к 2020 году они почувствуют на себе всю тяжесть «ответственности» настоящих лендлордов и эсквайров.
Теперь представим, ну на минуту, что мы живем во Флориде. Где налог на недвижимость тоже кусается. В разных графствах штата он колеблется для «медианной недвижимости» (то есть такой стоимости, ниже которой — половина объектов, а выше – другая половина) от «божеских» 0,54% до более 1,5% в год. Так, в престижном Palm Beach за «медианный домик» ценой в $199 тыс. придется платить налог в $2587 по ставке 1,3%. В дорогущем Monroe аналогичная недвижимость тянет на $381 тыс., но по ставке лишь в 0,69% обойдется в $2638. В самом «бедном» графстве Washington «медианная» стоимость не превысит $86 тыс. («тамбовский уровень»), что встанет в $652 в год по ставке 0,76%. Флоридские власти «креативят», сверяя ставки налога с бюджетными потребностями, стремясь не отпугнуть покупателей/жителей определенного слоя и не задавить экономику «на районе».
Вопросы налогообложения и расходов бюджетов — постоянная тема местных выборов. Вот что важно! Помимо того что с учетом более низких цен на жилье, в Тамбове ставки налогов — вполне «флоридские».
Про Флориду вам любой Пехтин («условный персонаж, выдуманный Навальным», якобы это некий видный единоросс, обзаведшийся флоридской real estate) скажет, что налоговая база недвижимости регулярно пересматривается в зависимости от ситуации на рынке. Падают цены — уменьшается база. Такой пересмотр подпадает под «понятия» отношений, выстроенных между властью и налогоплательщиком в Америке еще со времен революции, которая и началась с лозунга «Нет налогов без представительства!».
У нас иные «понятия», посему «рыночная стоимость», положенная в основу налоговой базы на пике цен, пребудет с нами в течение кризиса, конца которому не видно, при падении цен на жилье и доходов населения.
О новых налогах на недвижимость было известно давно. Можно было узнать свою «налоговую базу». И даже оспорить, хотя власти ограничили возможности независимой оценки.
Однако наш человек не хочет воспринимать реальность, пока она его не шибанет в лоб цифрами новой «жировки». Ему вообще «неинтересно про политику». В ходе выборной кампании налоговые вопросы почти не поднимались.
Хотя тема столь резкого повышения налогов могла бы сформировать повестку выборов в любой стране. Но мы живем под лозунгом «Есть налоги без представительства». И будут. У нас механизм обратной связи иной. Почуяв ропот улицы, тамбовский губернатор Александр Никитин дал поручение пересмотреть ставки. Но в следующем году. Посмотрев, как сдюжит народ в этом. И сохранится ли ропот.
Вышеописанная ситуация с налогами является одним из наглядных проявлений известного явления — отчуждения между властью и населением. Первые «под собой не чуют страны». Населению же, кажется, все по фигу, оно не верит, что может что-то изменить, даже когда решения власти касаются его непосредственно.
Местные власти, принимающие налоговые решения, уж куда, казалось, ближе к избирателю. Однако подход практикуется чисто фискальный: нам надо столько-то денег, последствия (экономические, социальные) — вторичны.
В экстремальном выражении такой подход можно назвать «кормлением». Либо «оккупационным».
В 90-е социологи считали, что такое отчуждение сыграло важнейшую роль в гибели СССР. Это так. Хотя есть некоторое упрощение. Отчуждение нарастает и в постсоветской России. Однако столь же тектонические его последствия на горизонте не просматриваются. Оно ни во что не выливается. Что же касается политической активности и электорального поведения, то тут есть разные походы.
Алексис де Токвиль, изучая американскую демократию, в ХIХ веке писал, что размеры государства (речь не о территории) и связанное с этим налоговое бремя зависят как от расширения избирательных прав, так и от распределения богатств в обществе. Выборы определяют демократическое представительство разных интересов, а имущественное неравенство мотивирует государство к перераспределению ресурсов в пользу большинства.
После Второй мировой войны вовлечение в избирательные процессы небывало широких прежде масс обывателей привело к расширению «социального государства» во многих странах. Сейчас же более актуален вопрос о реальной электоральной активности разных социальных слоев.
В развитых демократиях имеется стойкая положительная корреляция между уровнями достатка и образования, возрастом — и электоральной активностью: активны состоятельные, образованные и возрастные. Мужчины активнее женщин.
Если проще, то «богатые» активнее на выборах, так как увязывают это с налогами, которые им потом платить.
«Бедные» менее активны во всех странах развитой демократии.
Политтехнологи, стремящиеся мобилизовать «бедных», делают ставку на «облегченные» популистские лозунги, в том числе на раздачу обещаний. Главный ресурс мобилизации «бедных» — именно популизм, вне увязки с «налоговыми вопросами», каковые для «бедных» не являются важными.
А как влияет на активность электората социальное неравенство? В России, напомним, коэффициент Джини (разрыв между самыми богатыми и самыми бедными) близок к американскому и является одним из самых высоких в Европе.
Изучая западные демократии (прежде всего европейские), Антонио Джейм-Кастильо из Университета Гранады пришел к интересным выводам (Economic Inequality and Electoral Participation. A Cross-Country Evaluation. Antonio M. Jaime-Castillo). При высоком уровне неравенства немногочисленный в таких странах средний класс солидаризируется скорее с богатыми, а не с бедными, ибо сложившийся политический баланс сил (в пользу богатых) обесценивает электоральную значимость альянса с бедными: все равно «ничего не добьешься» (а именно — справедливого перераспределения общественных благ). И такой альянс с богатыми способствует еще большей консолидации их доминирующего положения в обществе.
Там, где неравенство менее выражено и богатые имеют меньше власти, средний класс склонен вступать в альянс с бедными ради социальной справедливости. Это классическая «скандинавская модель».
Высокий уровень социального расслоения, как правило, приводит к снижению электоральной активности в обществе в целом, низкий уровень расслоения — к высокой. И та и другая модель способствуют в каждом случае сохранению того уровня социального расслоения, который уже существует.
Подставив вместо слова «богатые» в такой модели «правящая бюрократия», получим нынешнюю Россию.
У нас модель поведения — типичная для бедной страны с сильным социальным расслоением и немногочисленным средним классом (чаще представленным самой же бюрократией), который «за стабильность».
Ждать в такой ситуации, что массовый избиратель осознает на собственной шкуре (кошельке) прямую связь между своим электоральным поведением и, условно, уровнем налогов или качеством госуправления во имя общественного блага, с исторической точки зрения преждевременно.
Уровень налогов/поборов будет по-прежнему определяться не на избирательных участках, а угрозой «бессмысленного и беспощадного русского бунта». Вернее, ее субъективным восприятием властями. Чем она им чудится выше (пусть это чисто параноидальный страх, не основанный на реальной ситуации), тем больше осмотрительности с «непопулярными решениями» и упор на разного рода популизм. И наоборот.
При чем здесь выборы? Совершенно ни при чем: электоральная демократия как способ достижения социальной справедливости у нас еще долго будет не востребована. Мы с властью будем стараться жить параллельно друг другу, как можно реже пересекаясь. И пытаться добиться справедливости будем другими способами.
