Ноет и ноет

«В ее инстаграме все было так красиво, а потом она почему-то покончила с собой». «В фейсбуке они выглядели такой счастливой парой, а через год развелись». «Он постил Вконтакте свою успешную жизнь, хотя вообще-то он безработный нищеброд».

Главным злом социальных сетей всегда считалось показное благополучие. Иллюзия богатства, стройности, востребованности и вообще счастья. Сознательное или не очень приукрашивание действительности и себя в ней. В интернете было не найти обычного человека с не очень-то любимой работой и не очень-то легкой жизнью. Френдлента напоминала глянцевый журнал о жизни богатых и знаменитых. Если отпуск — то лазурное море. Если дети – то вундеркинды. Если офис — ну должен же кто-то в этом мире работать! — то Башня Федераций со сногсшибательным видом. Бесконечные успехи, достижения, взятые вершины и стаканчик кофе под цвет туфель.

И плевать, что на самом деле все было не так. Мы творили иную реальность, вооружившись смартфонами и графическими редакторами. Мы научились виртуозно использовать магию фрагмента, фокусируясь на красивом и размывая уродливое или просто обычное. Это было красиво, как сериал «Секс в большом городе»? — и столь же недолговечно.

Потому что тренд, как говорится, развернулся.

Социальные сети теперь полны нытья. Удушающего, темного, вязкого нытья, поводом для которого становится вообще что угодно. Слишком холодно, слишком жарко, слишком грустно или слишком весело — не ноющим, разумеется, а кому-то другому, даже если этот другой просто порадовался погоде.

Лавина брюзжания поначалу вызывает изумление: кто все эти люди и откуда они вдруг появились на месте красивых, успешных, остроумных френдов, чьи дети, собаки и утренние пробежки поднимали настроение, заставляли улыбаться и в глубине души немного завидовать? А потом становится страшно. Потому что это они и есть. Только теперь они почему-то стали другими.

Мы стали другими.

Мы словно растворились вместе с беззаботной эпохой, в которой Кэрри Брэдшоу легко тратила на туфли последние шестьсот долларов, вдохновляя девочку с московской окраины покупать реплику «лабутенов» и поддельный «луи виттон». Канули в небытие вместе с легендарными ЖЖ-львицами, которыми недавно восхищались и которым по мере сил пытались подражать — если не в стоимости бриллиантов, то в легкости бытия. Пусть даже кажущейся, «киношной», виртуальной.

Денег у нас стало меньше, проблем — больше, а бытие, как известно, определяет селфи.

Но все-таки дело, пожалуй, не только в деньгах. Ведь тот лакированный оптимизм и показное счастье, когда даже страдать старались красиво, так же далеки от нашей реальности, как нынешнее нытье. Разрыв слишком велик, чтобы не заподозрить: истина где-то посередине. Мало кто из нас на самом деле лишился того стильного благополучия, которое мы демонстрировали — просто потому что у большинства его и не было. Как нет и той черной пропасти, в которую мы якобы скатились сейчас.

Мы с готовностью подхватили социальный тренд на депрессию и недовольство окружающим миром — такие вещи время от времени случаются с человечеством и заканчиваются не сказать чтобы безобидно. Габриэль Шанель, некогда щедро цитируемая по поводу и без, а ныне позабытая-позаброшенная, сказала: «Модно то, что удобно». Так вот теперь модно ныть. Брюзжать. Подчеркивать непроглядную тупость этого мира и устало отмахиваться от тех, кто намекает, что человечество мало изменилось за последние пару тысяч лет, а значит — чего о нем сокрушаться.

А знаете, кому удобно такое вот бесплодное нытье?

Старикам.

Не тем людям, которые проживают длинную жизнь с интересом, азартом и вкусом — их и стариками-то не назвать. Другим. Которые потеряли даже не мечты, жить в мечтах тоже глупо, а понимание того, что мир не монохромен. У которых всех радостей осталось — жалость к себе и жалобы на жизнь.

Старость — это не когда у тебя радикулит и очки для чтения. Старость — это когда радикулита нет, а ты ноешь. Когда у тебя все плохо, даже когда все хорошо.

Когда ты выходишь на люди только для того, чтобы выплеснуть свое недовольство, раздражение или брезгливое недоумение. Понятно, что невозможно все время быть довольным и в жизни случается всякое. Но не может же каждый день быть абсолютно черным!

Нытье не так безобидно, как может показаться. Нытье заразно, оно как затягивает, как воронка: ты начинаешь ныть, тебя жалеют, ты снова ноешь, это начинает бесить, и тогда ты ноешь, что ты всех бесишь, и люди бесчувственны, и мир ужасен… И выскочить из этого круга почти невозможно, потому что жидкая пища дармового и, в общем, ни к чему не обязывающего утешения становится привычной и со временем единственной, какую ты можешь усвоить.

Утешать нытика — дело дохлое. Нытик — подготовленный и собранный боец, в арсенале которого и медицинские диагнозы, и бытовые проблемы, и тончайшие эмоциональные настройки.

Спорить с нытиком себе дороже: как всякий самый несчастный в мире Карлсон, он тут же обратит твое робкое «ну, может не так все и плохо» в жестокосердность, отсутствие эмпатии и нетолерантность. А уж если, обессилев, сказать: «Да что ж ты все ноешь и ноешь, господи боже мой!» — это все равно что публично признаться: по ночам я душу новорожденных котят.

Нытика, что публично жалуется на каждый кирпич, о который споткнулся, надо поддерживать «обнимашками» и «наручками». Предложения убрать кирпич, обработать ссадину и впредь быть внимательнее расцениваются как вопиющее насилие над личностью нытика. Не для того он тут ноет, чтобы что-то менять.

Таков тренд. Такова мода.

Плохая мода. Хуже виниловых комбинезонов и остроносых кожаных ботинок. Та мода, которой лучше предпочесть тотальный demode.

Я вовсе не утверждаю, что надо быть жизнерадостным ослом, который приходит в восторг от всего, что видит. Я не считаю, что человек непременно должен быть счастлив каждую минуту каждого дня. И что мы должны довольствоваться тем, что имеем. «Спасибо, что живой» — плохое правило жизни. Мы все имеем право на разочарование, печаль, гнев. Но нытье — это не про темперамент и не про свободу выражения эмоций. Это про бессмысленную и беспощадную дряхлость и разума, и чувств. Про пустые вздохи над осколками разбитых иллюзий. Про стремительно постаревшего Тома Соейра, который понял, что не так крут, как сам о себе думал, и все красит и красит свой бесконечный забор черной краской.